Сергей Зверев - Святой: русский йогурт Страница 41

— Граммов двести или около того, — подсчитал Рогожин.

— В самый раз мозги прояснить. Но чтобы до поросячьего визга, до беспамятства нарезаться, увольте!

Придумано было запойное русское пьянство немчурой. Поверьте!

Адвокат российского крестьянства себе в стопочке не отказывал. Проглотив залпом водку, Арутюнян развил тему:

— А как следили за качеством! В каждом кабаке находились казенные фарфоровые чашечки с государственным клеймом. Потребует клиент проверить качество хлебного вина — хозяин на его глазах наливает водочку в зажигательницу, огнивом чирк! — профессор прищелкнул пальцами. — И ждут, покуда пламя не погаснет. Остаток сольют в мерительницу, если не заполнит чашку — владельцу кабака несдобровать.

Штраф — клеймо позорное на ворота! А «пенник» настоящий. Это же симфония! Двойной перегон бражки из ржи еще разок перегонят, первач через березовый уголь профильтруют и ключевой водой в строго определенных пропорциях разбавят. Сто ведер «пенника» на двадцать четыре ведра студеной воды из родника.

Водица сивушные масла вытянет, облагородит напиток… — профессор сглотнул слюну, возбужденный собственным рассказом. — Сказка, а не водка! Нет, потеряли мы национальное достояние! Отдали на откуп иностранцам. "Что на витринах? Помои! «Распутины», «Кутузовы»! Фамилии знатные на этикетках, исторические, а внутри, как говаривал Райкин, труха!

Знаете, Дмитрий! Я по Ломоносову немецкую водку «Столыпин» проверял.

— Интересно! — признался Рогожин.

— «…если хочешь отведать, чиста ли водка, то возьми чистый плат, обмочи в вино и зажги; если вино прежде сгорит, а потом и плат станет гореть, то водка чиста и крепка!» Процедура проще простого! Результат эксперимента… — Арутюнян развел руками, — платок горел вместе с водкой. Натуральная отрава в привлекательной упаковке. Слушайте, может, против России заговор? Вытравят население, и пожалуйста, одна шестая часть суши свободна! — Фантазии профессора приобрели бредовый оттенок.

Рогожин усомнился:

— В глотку насильно никто не льет. Сам народ спивается. От нищеты, от тупости, от безрадостной житухи.

— Да, вы правы. Социальные причины массового алкоголизма, низкий уровень культуры… Печально, нация деградирует! — скорбно согласился Арутюнян. — Я в некотором роде тоже руку приложил.

— Вы? — Дмитрий пристально посмотрел на профессора, но хозяин дома возвратился в исторические дебри.

«Экскурсия замечательная. Но ведь ты пришел не для того, чтобы расширять кругозор. Старик что-то знает о Марине и ее связях с Хрунцаловым…»

Дмитрий достал сигареты:

— Можно?

— Курите, — разрешил профессор. — Я форточку открою.

От окна он отправился к кухне, вернулся со второй бутылкой. Арутюнян нес ее бережно, как мать младенца.

— Карен Акопович, может, достаточно? — спросил Рогожин, опасаясь, что профессор отрубится, не сказав главного.

— Ай.., ай.., ай.., в глазах туман, кружится голова, едва стою я на ногах, но я, брат, не пьяна! — пропел химик, игнорируя замечание гостя. — Без водки в какие-то моменты прожить невозможно! Я это понял, когда меня из института выставили. Словно проворовавшегося завхоза взяли за шиворот и вон, ногой под зад! На заслуженный отдых! — Водка наконец развязала язык Арутюняну.

Рука профессора заметно дрожала. Он промахнулся. Струя водки залила Дмитрию брюки, но Карен Акопович этого не заметил. Черпанув ложкой грибков, он, не произнося тоста, не приглашая выпить, в одиночку осушил рюмку.

— Я, уважаемый, признаюсь, был влюблен в Марину. Умница, симпатичная. Много ли стариковскому сердцу надо?! — прерывающимся от волнения голосом произнес профессор. — Диссертация у нее была почти написана. Еще несколько серий лабораторных опытов, консультаций в Москве — и на научный совет… — Арутюнян попросил сигарету. Затянувшись, он продолжал:

— Была в Марине червоточина. В науку она ради карьеры пошла. Женщина-химик! Почет, уважение, средства! — Профессор сделал паузу. — Раньше.., до перестройки. Сейчас ученый не богаче нищенки, побирающейся в метро…

— Побирушка неплохо зарабатывает, — заметил Рогожин. — Четыре-пять косарей в день на людном месте.

— Чего? — Столбик пепла упал в рюмку.

— Четыреста тысяч за смену, — поправился Дмитрий.

— Возможно, — пробормотал старик. — Я замечал, Марина стала тяготиться научной работой. Жаловалась на безденежье, бесперспективность карьеры, порывалась подать заявление об уходе. Она Сергея подбила коммерцией заняться.

— Я знаю, — кивнул Дмитрий и пошел напролом:

— Марина вас из института убрала?

— Непосредственно не она. Рогожина была умной женщиной, а умный человек — довольно-таки страшное существо, если не связано моральными принципами. Изощренный мозг, женское коварство, животная интуиция. Травлю проводили другие. Поглупее, — горькая усмешка исказила лицо профессора. — Я заблуждался, веря в бескорыстие Рогожиной.

— Карен Акопович, — без нажима, деликатно спросил Рогожин, — чем были вызваны интриги против вас? Чем вы мешали?

— Что было, то было! — устало ответил Арутюнян. — Зачем прошлое ворошить? Рогожина в гробу, я в институт возвращаться не собираюсь.

— И все же… — настаивал Дмитрий.

— У Марины с Хрунцаловым одно время были неприятности, — старик расслабленно закрыл глаза. — Она на свой страх и риск провела лабораторные анализы пластиковых одноразовых стаканов.

— При чем здесь стаканы?

— Не перебивайте! — одернул Рогожина химик. — На ликероводочном заводе, где львиная доля акций принадлежала Петру Васильевичу, освоили разлив водки в стограммовые стаканчики, запечатываемые фольгой. Очень выгодная фасовка. Хрунцалов умел вести торговлю.

— Выпил, стакан выбросил, и на троих соображать не надо. Дешево и сердито. Это их «русским йогуртом» называют?

— Именно. «Русский йогурт», — презрительно усмехнулся Карен Акопович. — Рогожина корпела в лаборатории во внеурочные часы.

— Что Марина искала?

— У вас, Дмитрий, хамская манера перебивать! Сережа гораздо культурнее, — язык у Арутюняна заплетался.

— Простите, профессор. Солдафон! — съязвил Рогожин. — В казармах манерам не учат.

— Напрасно. В юнкерских училищах…

Но Дмитрий вновь перебил:

— Давайте юнкеров оставим напоследок. Что Марина хотела доказать результатами анализов?

Старик, пожевав губами — эту особенность Дмитрий замечал за многими пожилыми людьми, — ответил:

— По-моему, она добывала компромат.

— Компромат? Из пластиковых стаканов?

— Милейший! Наука — оружие обоюдоострое. Ею можно убить, можно исцелить, — несколько туманно ответил на вопросы Дмитрия опьяневший Арутюнян.

Он разразился беспричинным смешком, бурно жестикулировал и чуть было не перевернул стол.

— Карен Акопович, соберитесь, пожалуйста, доведите рассказ до логического завершения!

Рогожин подумывал, а не устроить ли химику отрезвляющий душ.

Старик мутнеющим взглядом окинул свои владения.

— Сижу, словно монах-затворник. Ученики не навещают, жена переселилась в лучший мир. Книги и куры — мои единственные верные спутники, — химика потянуло пофилософствовать. — Алчность человеческая безгранична…

— Карен Акопович! — Рогожин двумя пальцами защемил кончик носа профессора, крутанул по часовой стрелке.

Простой, но безотказный способ приводить опьяневших в чувство, подействовал. Арутюнян, к которому меры физического воздействия не применялись со времен расформирования бериевской шарашки, едва не свалился со стула.

— Как вы смеете! — крикнул он. — Я — профессор, орденоносец, пожилой человек, в конце концов! Рассолу налейте!

Освежившись огуречным рассолом, старик расхохотался.

— Лихо вы меня, Дмитрий Иванович, взнуздали! За ноздри! Мерина сивого за ноздри!

— Кончик носа, — улыбнулся Рогожин. — Не было выхода. Вы бы спать завалились, а у меня времени в обрез. Итак, Марина проводила исследования…

— ..стаканов из-под «русского йогурта». Хрунцалову донесли об этом соглядатаи, — бодро, как ни в чем не бывало заговорил профессор. — Вы спросите, на чем основано мое подозрение о намерениях Марины разжиться компроматом? Она присматривалась к Хрунцалову. Дела этого проходимца шли в гору. Его ставили в пример. Бывший пожарный инспектор в одночасье сделался миллионером: ворочал деньгами, сопоставимыми с районным годовым бюджетом.

О Хрунцалове говорили в лаборантских, в курилках, обсасывали подробности попоек и новых приобретений, а Рогожина, насколько мне известно, никогда не принимала участия в трепе. Стояла и слушала… Когда Марина подала заявку на выделение реактивов, получение разрешения пользоваться лабораторией после работы, я подписал бумагу, но сомнения уже тогда меня тревожили. Ведь ее тема никоим образом не была связана с пищевой промышленностью. Я счел ее увлечение женской причудой.