Сергей Зверев - Тайное становится явным Страница 41

– Пить будете, – объяснила я.

Еще как будут. Если с диким мужиком еще можно договориться, то с дикой бабой – лучше и не пытаться.

Залпом – пли… Ситуация, конечно, юмористическая. Бугров не отказался заложить за воротник. Да и Безлошадный недолго отнекивался. За минуту уложились. Часы показывали 22.29, когда пустые бутылки звякнули об пол. (Опоздала – ну ничего, подождут). Уже заранее «разогретый» и ушибленный Бугров отрубился махом. Сполз на боковину дивана и застыл, разинув рот. А сержанта Безлошадного вдруг некстати вырвало. Скрутило в три погибели, бросило на колени и заполоскало. Не умеет пить сержант. Кулаки пудовые, челюсть бульдожья, а на поверку – сущий язвенник. Или спортсмен – это вскрытие покажет. Отключаться не желал упорно – ползал по жиже собственного изготовления, матерился, пытался приподняться. Мать-земля кружила, как хотела: то подбрасывала, то каруселила. В конце концов мне это надоело. Шоу не должно продолжаться без конца. Надоедает. Я подняла с пола бутылку и вопросительно глянула на Туманова.

– Можно?

– Да, – сказал он.

О, как я рада была это слышать… Я давно переступила грань, отделяющую божий дар от яичницы, а моральное от безобразного… Пустая бутылка звонко разбилась о стриженый череп сержанта Безлошадного, швырнув его мордой в лужу блевотины. Очень эстетично. Говорят, в этом деле можно задохнуться. Я собралась оттащить его за шиворот (мы пока не убийцы), но в этот момент он застонал, перевалился на спину и замер, разбросав руки.

Первый тайм мы уже отыграли, внезапно подумалось мне. Как сказано в Писании: «Все могут спастись теперь»…

Туманов стоял у двери – несчастный, равнодушный, смотрел на опозоренного босса и даже не моргал.

Я подошла и обняла его. Ох, как я его любила… Ради этого парня я готова была на все. Пусть не думают, что женская любовь – это что-то уютное, диванное и исключающее сумасшествие. Эта штука пострашнее Минотавра.

Откуда появилась женщина? (Откуда они вообще появляются?) О чем она бормочет? У нее горячие руки и знакомые глаза. Какое ему дело, где он их видел?.. Она совершала вокруг него какие-то подозрительные камлания, ритуальные подпрыгивания, заклинания, целовала, шептала с придыханием:

– Вспоминай меня скорее, Туманов, вспоминай… – и вытворяла при этом какую-то лажу. Видимо, неосознанно. То носилась по канцелярии, опрокидывая стулья и распахивая шкафы, то, как Санта-Клаус, набивала извлеченный из тумбочки вещмешок какими-то сомнительными ценностями: бутылкой с алкоголем, дождевиком, покрывалом с кресла. Туда же летели яблоки и груши, баллончик с репеллентом, запасные обоймы к «макарову». В карман – нож «Викторинокс», принадлежащий сержанту. Зачем ей это надо? Потом она опять трясла его за плечи и бормотала, глотая слезы:

– Хрен тебе, Туманов, ты меня двукратной обладательницей звания похеренной жены не сделаешь, не надейся… Забыл он меня, видите ли. Я тебе забуду, я тебе подурю…

Зачем он здесь? Почему он должен слушать эту женщину, смотреть в ее умоляющие глаза, а не готовиться к завтрашним занятиям по «рукопашке» со старшекурсниками из группы «Печора»?

– Солнышко, ты тормоз, – тормошила она его. – Что ты думаешь: как кататься, так пожалуйста, а как саночки – так бабе? А ну давай, золотце, руки в ноги, и на бреющем…

«Принуждают», – сверкнуло в голове. Странно, давно не сверкало. У него в руке появился «стечкин», он шел по пустому, скупо освещенному коридору, а за ним кралась эта выдра и продолжала шипеть, вводя в заблуждение:

– Шевелись, Туманов, шевелись, а то будет нам полный привет. И не прикидывайся мне тут психом, ты такой же псих, как я…

Человек вынырнул внезапно – подтянутый франтоватый вояка с папочкой в руке – хлопнул дверью и размашисто вошел в коридор. Старший по званию – отдать честь! Он встал и, как учили, вытянулся в струнку. Мелькнули изумленные глаза вошедшего.

– Стрелец, ты меня не шокируй, – ахнула в спину выдра. – Выруби его, быстро! Это приказ!

Весьма странно, он должен ее слушаться. Так завещал старина Боцман, а Боцман мужик конкретный, дурного не завещает.

Стрелец выполнил приказ: схватил растерянного, не успевшего навострить лыжи вояку за воротник – обеими руками и бросил его что есть мочи о стену. Франтоватый вляпался затылком – звук был отвратителен. Так лопается арбуз, выпавший на асфальт из кузова грузовика…

Он склонился над телом и автоматически отметил: перелом костей черепа средней тяжести с кровоизлиянием в мозг. То есть жить будет, но недолго.

– А теперь жми, залетная, жизнь удалась… – возбужденно пролаяла в спину женщина. – Да осторожнее там, на улице, родной. Там опасные гориллы, крокодилы… От крыльца – направо, огородами, садами, и – к подстанции…

Стрелец почувствовал резкую боль под шеей. Что за накаты?.. Но он спокоен как удав, не среагировал как надо – так и продолжал стоять в кустах акации, напряженно всматриваясь в чернеющие под звездным небом казармы.

– Не стерпела, Туманов, прости… – зашептали на ухо, – это лекарство, тебе полегчает. Стой смирно, не вошкайся… Сейчас мы тебе вка-а-атим…

Почему она называет его не родным именем? Разве так правильно? По всем приметам его имя Стрелец, его порядковый номер 4018, а место жительства – четвертый бокс шестого уровня, где пахнет резедой, а за стеной каждые два часа слышны молитвы во славу Аллаха. Где все отличаются прилежанием и ожидают щедрого воздаяния за усердие…

Дальнейшие события неслись с сумасшедшей скоростью. Подчас громоподобно. Отдельные места он не помнил – память изменяла. Густые травы, пахнущие клевером и одуванчиком (у него потрясающая чувствительность к запахам!). Яма под зданием какой-то низенькой подстанции. Жестяной козырек, подвальное оконце, луч света, освещающий мятую траву… И целлофановый многослойный пакет, лежащий глубоко под козырьком – чтобы извлечь, пришлось выворачивать жестянку…

– Делай и не спрашивай, – поучали его как маленького. – Так надо. Так хотели наши старшие товарищи… Они нас скоро встретят и меч нам отдадут…

Первую гранату он швырнул во двор ГСМ: в цитадель из «затоваренной бочкотары» на поддонах. Вторую бросил под окно подстанции. Взрывы произвели впечатление – граната Ф-1 оборонительного действия предназначена для метания из укрытия – оружие мощное, осколки летят веером, покрывая двести метров. Стрелец бросил спутницу на землю, а когда улеглась пыль, подкинул дров. Перевернулся набок, разжал усики, выдрал чеку и поочередно метнул две гранаты в периметр.

– Последнюю оставь! – крикнула женщина. – Пригодится!

Два ослепительных фонтанчика взвились в небо. Занялись огнем бочки во дворе ГСМ. Часть пламени перекинулась на стену, и стало светло, как днем.

– Ух ты, классно! – воскликнула женщина. – Враги сожгли родную урну, Туманов! А ну драпаем отсюда!..

Через ошметки периметра – бегом… Они пронеслись метра четыре и попадали в траву: бегущий вдоль колючки строчил из автомата! Больше для острастки – куда уходили пули, пока неясно. Кто же бьет с такого расстояния?

– Туманов, сними его, – взволнованно выдохнула женщина. – Он первый, сейчас их будет много…

Он должен служить и защищать. Стрелец сел на колени. Ближе бы подпустить. Стрельба из «стечкина» на дальней дистанции – что из рогатины по парашютистам. Но ждать нельзя, время поджимает. Ладно, подпустили… Он сжал рукоятку обеими руками и стал стрелять – прицельно, методично нажимая на спусковой крючок. Обойма опустела. Есть контакт! Часовой неуклюже взмахнул руками, как бы нехотя (правильно, а кому охота?) завалился в траву.

– Вау! – вскричала женщина. – Зажмурился, гад! Дотянем до леса, а, Туманов? Бежим!..

«Уж больно она весела, – думал он, вскакивая на ноги. – Так шебутятся, когда в жизни происходит радостное событие. А чего тут радостного?»

В лагере уже вовсю шумели. Похоже, назревало Вавилонское капище – с участием до зубов вооруженной публики.

«Куда я бегу?» – равнодушно думал Стрелец, врываясь в кустарник. Задержался, отогнул для прохода женщины крючковатые ветви. Они не вбежали – они буквально втиснулись в лес и очутились во власти мха и аромата хвои.

Знакомые ощущения – он уже бегал с этой женщиной по лесу, причем делал это не единожды. То есть состояние привычное – бег с напарницей по тайге как своего рода комплекс упражнений. Не нужно волноваться, он в родной стихии, и ничего сверхненормального не происходит.

Выстрелы в спину тоже не встревожили – когда от кого-то убегаешь, они всегда стреляют. Погони не было – попробуй догони в ночном лесу. Другое дело – на выходе из леса или на скрытых «блокпостах», внешне замаскированных подо что угодно. Они пробежали пару километров, дальше шли пешком – женщина отдыхала, вися у него на руке. Потом опять бежали, опять отдыхали. По кустам и закоулкам подвывали кикиморы. Обернувшись барсучатами, шастали лешие. Сквозь деревья светила луна – медная, напыщенная, не луна, а фанфарон надутый… Через час непрерывного движения на север сдали чуть правее, на северо-восток. «На запад не пойдем, – объяснила женщина. – Они могут, если захотят, перекрыть Медвежье ущелье, и даже если мы вырвемся, будем три дня плутать. Ближайший поселок – Куржум. Помнишь, как долго мы до него добирались? (Он не помнил.) Бежим на восток, Туманов. Я изучила карту. В тридцати верстах Морозово, деревушка такая, в сорока Тогол, за ним трасса на Усть-Тулим, цивилизация, Туманов…» Он слушал ее сбивчивый лепет с легким недоумением. Какое ущелье, какие деревушки? О чем лопочете, хрупкая мадам с горящими глазами? Он уже забыл и про базу в подземелье, на которой прожил без малого две недели; и про курсантов, таких же замороженных, как он сам, и про Боцмана, чье тело в луже блевотины час назад его озадачило (хотя и не сильно). Он ничего не помнил. Ничего. В мозгу сидела назойливая установка: слушайся эту женщину, слушайся… Пока она жива, пока она рядом, ты обязан выполнять ее прихоти. Кто вложил в тебя эту установку – не думай, все равно не вспомнишь. Зачем? – не напрягайся… В голове было чисто и на удивление болезненно. Две недели у него не болела голова. Он не помнил, что это такое – испытывать дискомфорт, когда сжимает череп, стреляет внутрь, потом отпускает, а через минуту все повторяется. В этом было какое-то знамение, но какое?