Сергей Зверев - На одном вдохе Страница 41

Проплыть под водой предстоит немало — около полутора миль. Иногда я подхожу к поверхности, высовываю из воды голову и корректирую направление движения. С каждым моим всплытием на поверхность катер становится все ближе и ближе…

Наконец дистанция сократилась до пятисот метров. Все, наверху лучше не показываться — могут заметить с катера. Сверившись с показанием компаса, начинаю погружение по наклонной траектории. Глубина медленно, но верно увеличивается… В пятнадцати метрах от дна включаю фонарь. Его яркого света никто не увидит. Во-первых, великовата толща воды, во-вторых, на поверхности моря отражаются мириады звезд, которые не позволят заметить крохотный источник света на глубине.

На поиск яхты у меня уходит около получаса. Приметив якорь катера и уходящую вверх цепь, я начинаю прочесывать дно методом расходящейся спирали и вскоре обнаруживаю одну из частей корпуса. «Антарес» — читаю название. В очередной раз сверившись с компасом, избираю направление строго на север. Начинаю движение, отсчитывая приблизительное расстояние. Заодно контролирую глубину. Уровень дна постепенно понижается. Все правильно: в одиннадцати с половиной милях к северу от Катандуанеса платформа прибрежного шельфа заканчивается и дно резко уходит вниз.

Прошел сотню метров, глубина восемьдесят пять. Еще сотня. Глубина — девяносто. Луч фонаря рыщет из стороны в сторону. Через каждую минуту-полторы сверяюсь с компасом. Позади два кабельтовых. Глубина увеличилась до девяноста пяти метров. Еще немного… Вскоре фонарный луч натыкается на присыпанные илом мелкие части самолетной обшивки. Не обращая на них внимания, иду к цели. Меня интересует фюзеляж погибшего транспортного самолета.

Через несколько десятков метров из мрака проступают очертания фюзеляжа. Он стоит «на ровном киле», словно произвел мягкую посадку на грунт. Нижняя часть кабины изуродована, крыльев и хвостового оперения нет. Вместо иллюминаторов зияют чернотой круглые дыры. Это закономерные последствия сильного удара о воду. Сам же фюзеляж выглядит почти целым.

Я не думаю ни о чем. Ни мыслей, ни малейшего намека на эмоции. Если бы не гипнотическое состояние, в которое меня вероломно погрузил Захарьин, то душу переполняла бы радость, сердце отстукивало бешеный ритм. А сейчас… Сейчас я просто достиг цели.

Самолетик невелик: метров двенадцать в длину; пара двигателей на крыльях, от которых остались одни воспоминания; салон человек на десять. Почти все стекла вышибло при ударе об воду, нет и единственной дверцы, расположенной по левому борту. Однако войти внутрь через проем невозможно — он завален сорванными с креплений креслами и прочим хламом, образовавшимся от разрушения салонного интерьера.

Обходя находку по кругу, периодически заглядываю в круглые дыры иллюминаторов и, подсвечивая фонарем, пытаюсь разыскать стальные чемоданы… Увы, их нигде не видно.

При внешнем осмотре останков фюзеляжа натыкаюсь на единственную дыру в носовой части, где обычно размещается локатор. Наверное, когда-то был таковой и на пострадавшем лайнере, теперь же вместо него торчат рваные края листового алюминия. Осветив сквозь дыру внутреннее пространство, нахожу проход в пилотскую кабину. Кое-как протискиваюсь в изувеченное нутро и начинаю двигаться среди развороченного металла… Продвигаться удается с трудом, скорость предельно мала. На каждом десятке сантиметров приходится раздвигать многочисленные жгуты электропроводки, отодвигать тяги управления, расчищать путь от обломков и человеческих останков.

Я в крохотной пилотской кабине. В командирском кресле, согнувшись пополам и уткнув череп в приборную доску, восседает скелет. Правой руки нет, вдоль черепа зияет поперечная трещина. Даже в желтоватом фонарном свете его кости ослепительно белы. Место второго пилота пусто, зато пол усеян переломанными костями. Вероятно, большая их часть принадлежала ему.

Дверца, отделяющая пилотскую кабину от пассажирского салона, открыта. Проход в салон завален все тем же мусором и сорванными креслами. Серебристых чемоданов поблизости не видно. Может быть, на борту погибшего самолета их нет вообще? Все оборудование салона при ударе о воду и погружении фюзеляжа на дно оказалось прижатым к переборке пилотской кабины. Тогда почему же среди этой груды нет стальных чемоданов?..

Нет, я не задаюсь этим вопросом. Данные мысли теплятся в подсознании настолько глубоко, что я не способен ни понять их смысла, ни проанализировать, ни дать ответ. Я с машинальной методичностью разгребаю хлам, чтобы войти в салон погибшего самолета…

Путь свободен. Протискиваюсь через образовавшееся отверстие и оказываюсь в той части самолета, что некогда называлась пассажирским салоном. Пластик внутренней обшивки местами топорщится и свисает с потолка неровными кусками, пол в середине отсека вздыбился. Медленно плыву, осматривая каждую деталь… Работаю ластами плавно и размеренно, но этого незначительного движения достаточно, чтобы потревожить застоявшуюся внутри фюзеляжа воду. Снизу поднимается взвесь, видимость ухудшается. На полу кроме металлического мусора ничего нет. Ни у кабины пилотов, ни там, где были привинчены кресла, ни в хвостовой части.

Что за черт?! Как же я выполню приказ?! Ведь Захарьин сказал, что стальные чемоданчики находятся здесь — внутри салона… Наконец в узком хвосте замечаю непонятную бесформенную гору, буквально прилепленную к потолку. Что бы это могло быть? Осторожно подплываю ближе… Жгуты потревоженной воды достигают находки, и та вдруг оживает. Я останавливаюсь, а рука привычно выхватывает нож. Но нет, оружие мне не понадобится. Бесформенная куча — всего лишь большой брезентовый чехол, края которого прижаты к потолку десятком спасательных жилетов ярко-оранжевого цвета. А под брезентом явно что-то есть.

Отодвинув один жилет, заглядываю под край полотна. В фонарном луче поблескивают бока стальных чемоданов. Нашел! Так вот в чем дело!.. Герметичные кейсы имеют положительную плавучесть, аккуратно собраны в кучу и распределены под потолком в несколько рядов. Но меня интересуют только два. Таков приказ Глеба.

Подъем осуществляю по плавно восходящей прямой, ориентируясь исключительно по показаниям электронного компаса. Опыт, былые навыки, физические силы, работа мозга и буквально все мое естество включены в работу ради единственной цели — выполнения приказа.

Я тащу с собой два чемоданчика. Руки заняты, поэтому приходится интенсивно работать ногами. Плавучесть у «багажа» действительно положительная, но не настолько, чтобы меня беспорядочно увлекало к поверхности. Постоянный контроль направления, глубины и времени подъема дают положительный результат: потушив фонарь и всплыв на поверхность, я замечаю силуэт «Астероида» в тридцати метрах. Отличный выход на цель!

Вскоре Захарьин принимает чемоданчики и помогает мне подняться на платформу. Отдышавшись, снимаю ласты, поднимаюсь на ноги и падаю на ближайший диванчик. Жду следующего приказа…

Приказ следует незамедлительно. Перетащив стальные кейсы в салон, напарник возвращается и строгим поставленным голосом объявляет:

— А теперь ты должен заняться моей погибшей яхтой. Задание тебе известно: проникнуть внутрь носовой мастер-каюты, найти в ящике стола ключ, открыть сейф и забрать документы. Без них не возвращайся. Повтори.

Я монотонно повторяю приказ. Причем слово в слово, хотя никогда не обладал отличной памятью.

— Все правильно. Ступай…

Мне отлично известно, что ресурса химического поглотителя в ребризере хватит только в один конец. Но мне до этого нет дела. Я воспринимаю приказ Захарьина со вселенским спокойствием и, скользнув с купальной платформы в воду, послушно погружаюсь в темную пучину… 

Глава пятая

Республика Филиппины; в девяти морских милях к северо-востоку от острова Катандуанес. Настоящее время.

Вторично иду тем же маршрутом: с той же скоростью, тем же курсом и на той же безопасной пятиметровой глубине. Я по-прежнему не думаю ни о чем — даже о белых акулах, которыми кишат здешние воды. Вся моя воля и все усилия подчинены лишь одному — выполнению приказа Захарьина. До остального мне попросту нет дела.

Конечности работают в привычном ритме. Уверен, в обычных условиях я едва шевелил бы ластами, ведь вечерний отдых был кратковременным, а в начале ночи пришлось отмахать более трех миль, да еще поработать на глубине. Однако усталости я не чувствую: дыхание ровное, взгляд скользит по подводному мраку, изредка задерживаясь на подсвеченном экране наручного компьютера. Глубина, температура воды, направление по сторонам света, общее время, скорость и время декомпрессии…

Экран выдает любые показания, необходимые пловцу для успешного выполнения поставленной задачи. Я считываю их, мозг монотонно занимается обработкой. Глубина пять метров. Иду в направлении катера. На дне — точно под ним — лежат останки погибшего «Антареса». Иногда подхожу к поверхности и корректирую направление. Катер все ближе и ближе… Дистанция пятьсот метров. Пора уходить вниз — луч установленного на рубке катера прожектора иногда шарит по поверхности и проходит в опасной близости. Сверившись с показанием компаса, приступаю к погружению по наклонной траектории. Глубина медленно растет. Двадцать метров. Тридцать. Сорок… В левом нижнем углу экрана дайверского компьютера что-то поменялось. Присматриваюсь внимательнее… Да, так и есть: цифры, показывающие остаток времени моего пребывания под водой, изменили цвет — из нежно-синих стали ярко-желтыми. Это первое предупреждение. И если бы я не находился под воздействием гипноза, то немедленно повернул бы обратно. Но я спокойно взираю на предупреждение и продолжаю погружение в пучину…