Макс Коллинз - На линии огня. Слепой с пистолетом Страница 41

— Оставьте меня в покое, я сам знаю, что мне надо, — буркнул он.

— С пылу с жару, — сказал черный сосед.

— Котлетки, — вторил ему бармен.

— Скоро завтрак, — сказал сосед. — Клиент хочет хорошей пищи. Без косточек.

Сердитым движением белый вынул из заднего кармана бумажник. Из толстой пачки банкнот он извлек десятку и бросил ее на прилавок.

Все вокруг уставились на десятку и на сердитое раскрасневшееся лицо белого клиента.

Бармен окаменел. Не притронувшись к купюре, он спросил:

— А помельче не найдется?

Белый стал шарить в карманах. Бармен и чернокожий в феске украдкой переглянулись. Поиски белого закончились ничем.

— Мельче нет, — сообщил он.

Бармен взял десятку, похрустел ею, потом посмотрел на свет. Удовлетворенный, он бросил ее в ящик кассы, затем стал набирать сдачу. Он шлепнул деньги на стойку перед белым, и подавшись к нему, прошептал:

— Можете идти с ним. Тут все безопасно.

Белый покосился на своего черного соседа. Тот подобострастно улыбнулся. Белый стал собирать сдачу. Там не хватало пяти долларов. Держа деньги в руке, он взглянул в глаза бармену. Тот смело встретил его взгляд, пожал плечами и облизнул языком губы. Белый улыбнулся сам себе, почувствовал прилив уверенности.

— Котлетки, — подтвердил он.

Черный, сидевший рядом, встал и пошел, всей своей пластикой напоминая старого преданного слугу-негра. Он двинулся по Седьмой авеню мимо входа в отель «Тереза», а белый отправился следом, быстро поровнялся с ним, и они пошли рядом, о чем-то мирно беседуя: чернокожий, одетый в черное и в красной феске с черной лентой, на которой белыми буквами было выведено: «Власть черным» и светловолосый белый в серых брюках и белой рубашке.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Место, где 125-я улица пересекает Седьмую авеню — это гарлемская Мекка. Для обыкновенного гарлемца обосноваться там — все равно что попасть на землю обетованную, даже если он обосновался на тротуаре.

125-я улица соединяет мост Трайборо на востоке с бывшим гудзоновским паромом в штат Нью-Джерси на западе. Городской автобус курсирует по ней с интервалом в десять минут. Белые автомобилисты, пользующиеся мостом Трайборо, чтобы попасть из Бруклина, Квинса, или Бронкса к парому, Бродвею или прочим точкам проезжают через Гарлем, вместо того, чтобы ехать через Ист-сайд-драйв.

Седьмая авеню идет от северной части Центрального парка к мосту на 155-й улице, через который автомобилисты, следующие на север в округ Уэстчестер и дальше, пересекают Гарлем-ривер и попадают в Бронкс и Гранд-Конкорс. Автобусы, обслуживающие Пятую авеню, курсируют по этому отрезку Седьмой и выезжают на Пятую авеню через 110-ю улицу у Центрального парка и далее следуют по Пятой до Вашингтон-сквер.

В связи с этим большое количество белых — в автомобилях или на автобусах — ежедневно посещает этот уголок Гарлема. Более того, большинство коммерческих заведений — магазины, бары, рестораны, театры, — также принадлежат белым.

Но все равно это Мекка чернокожих. Там все их, родное — смех, голоса, жара, пульс жизни города, где есть драмы и мелодрамы. Тут живут их надежды, планы, тут возносятся их молитвы и раздаются протесты. Они тут менеджеры, клерки, таксисты, клиенты, покупатели, они здесь работают, но хозяева тут не они. Поэтому вполне естественно, что белым небезразлично, как ведут себя черные — ведь владеют всем этим они, белые. Впрочем, эта самая собственность белых доставляет удовольствие черным. У них есть прошлое, есть настоящее и они надеются на будущее.

Вот старый отель «Тереза», где величайшие представители мира чернокожих останавливались в номерах люкс, выходящих на разделенную зеленым бульваром Седьмую авеню, где в большом обеденном зале или в уютном полумраке бара можно было видеть самых знаменитых певцов, джазовых музыкантов, политиков, университетских профессоров, боксеров, рэкетиров, сутенеров И проституток. Память подсказывает такие имена, как Джозефина Бейкер, Флоренс Миллс, Лейди Дей Боджанглс Билл Робинсон, Берт Уильямс, Чик Уэбб, Лестер Янг, Джо Луис, Генри Армстронг, конгрессмены Доусон и Де Прист, преподаватели и просветители Букер Т. Вашингтон и Чарлз Джонстон, писатели Бад Фишер, Клод. Маккей и Каунти Каллен, а также многие, многие другие, — всех не перечислишь. И еще их белые друзья и спонсоры — Карл Ван Вехтен, Ребекка Уэст, Додд, Додж, Рокфеллер. И еще актеры всех цветов кожи, и среди них незабываемые Канада Ли и Джон Гарфилд.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Автомобилисты, следовавшие по 125-й улице от моста Трайборо в западном направлении, могли видеть оратора на платформе старого военного грузовичка, стоявшего у желтого фонаря на углу Второй авеню. Рядом с грузовичком виднелся плакат: «КУРИНОЕ СТРАХОВАНИЕ АВТОМОБИЛЕЙ. СИМУР РОЗЕНБЛЮМ». У проезжавших не было ни времени, ни охоты разбираться с этими странностями. Белые автомобилисты были уверены, что оратор рекламирует страховую компанию Симура Розенблюма. В этом не было ничего удивительного. Эпитет «куриное» вполне мог восходить к популярному в Гарлеме выражению «куриная езда». Именно так водили машины многие гарлемцы.

На самом же деле это была часть прежнего плаката, сообщавшего о «курином кафе», каковое успело разориться и закрыться за несколько месяцев до этого, и новая вывеска была просто повешена поверх старой. Оратор и не думал рекламировать страхование автомобилей, к которому он имел столь же отдаленное отношение, как и к куриной кухне. Просто он выбрал именно этот перекресток, надеясь, что тут его не потревожит полиция.

Оратора звали Маркус Маккензи и он был серьезным молодым человеком. Он был молод, строен и пригож и в то же время серьезен, как методистский священник, стоявший одной ногой в могиле. Маркус Маккензи надеялся спасти мир. Но сперва было необходимо решить Негритянскую Проблему. Маркус Маккензи был уверен: обе цели могут быть достигнуты через братское единение людей. Он собрал группу молодых белый и черных, чтобы пройти маршем по 125-й улице с востока на запад — от Второй Авеню до Конвент-авеню. Он готовил этот марш более чем полгода. Он начал подготовку в прошлом декабре. сразу после возвращения из Германии, где два года отслужил в армии США. В армии он освоил все необходимые приемы. Отсюда военный грузовик. Командовать народом лучше с платформы грузовика. Собственно для того-то они и существуют. С возвышения лучше руководить. Кроме того, в машине будут все необходимые вещи для оказания первой помощи: плазма, хирургические инструменты, нитки из кошачьих кишок для наложения швов, средство от змеиных укусов, которое, как он надеялся, будет столь же эффективно при оказании помощи укушенным крысами, которых в Гарлеме хоть отбавляй, были там также плащи на случай дождя и черный грим — если потребуется, его белые сторонники оперативно загримируются под чернокожих.

Многие из молодых демонстрантов были одеты в шорты и тенниски. Как-никак стоял июль. Пятнадцатое число, день памяти Ната Тернера. Всего собралось сорок восемь человек. Это было, конечно, не много, но Маркус верил: из маленьких желудей вырастают могучие дубы. Он давал своим людям последнее бурное напутствие: стоял на платформе и говорил в мегафон. Впрочем, останавливались послушать его и прохожие — больно звучно разносился молодой голос. В основном это были местные — и черные, и белые, поскольку к востоку от 125-й улицы был район смешанного проживания. Его слушали пожилые люди, главы семейств, и двадцатилетние парни. Были там проститутки, педерасты, карманники и домушники, мошенники, наводчики, сутенеры, в изобилии населявшие эти места — они все обслуживали железнодорожный вокзал, находившийся совсем неподалеку. Но эта категория человечества не вызывала снисхождения у Маркуса.

— Братская любовь, — это величайшее благо для человечества, — вещал он. — Братство! Оно питательнее, чем хлеб. Оно согревает лучше вина. Оно доставляет куда большее наслаждение, чем секс, убаюкивает надежней, чем колыбельная, приносит больше пользы, чем наука, и исцеляет вернее, чем медицина. — Метафоры, возможно, не отличались убедительностью и образы выглядели несколько ходульно, но Маркус не получил хорошего образования. Впрочем, искренности ему было не занимать. Ее было столько, что у слушателей начинало щемить душу. Она покоряла любого, до кого долетали его призывы. — Любовь человека к человеку! Поверьте, она сильнее, чем все религии мира вместе взятые. Она крепче, чем объятия всех богов. Это величайшее…

Никто не возражал. Эмоциональность его выступления не оставляла места сомнениям. Но один пожилой чернокожий, в серьезности не уступавший Маркусу, вдруг поинтересовался, выразив своим вопросом то, что волновало всех остальных:

— Так-то оно так, сынок. Но вот как эта самая любовь может сработать?