Петр Катериничев - Повелитель снов Страница 42

Не знаю, кто вызвал силовиков, – возможно, кто-то из бдительных граждан, заметивших приглушенные вспышки выстрелов… Нет, эдакое маловероятно. Скорее какой-никакой стукачок, пусть и с запланированным запозданием, поведал умному полковнику Свиридову о грядущей стрелке… И Сева, и Лука – ребятки местные, а здесь все – друг другу родственники, сватья и побратимы… Кто-то и «протек» – типа по знакомству и не со зла.

Пора убираться восвояси. Ибо у нас – то ли ты стрелял, то ли в тебя, а ответит тот, кто попался. Только где у меня в сем городке эти самые «свояси»? Кругом одни «бояси» и «пугаси». Как в английской песенке: «У котауси злые глазауси и злые-презлые зубауси…»

Вздохнув, начертал на стекле оставленного джипа маркером: «Осторожно – мины!», чтобы служивые не нарвались невзначай, забрался в доставивший меня на побережье братанский «ниссан», поставил передачу на нейтралку и, бесшумный и невидимый, покатился под горку вдоль обрыва, набирая скорость.

Итак, «черные человеки» объявились по полной. Да не просто черные, а еще и «братья-мусульмане» с Арабского Востока, возможно одержимые идеей переустройства мира… И это при том, что события в Бактрии крайние полгода были фатальны и загадочны. То гордые горцы порезались самоубийственно, то авторитетные мужчины перемерли – то ли от сердечной недостаточности, то ли от умственной невостребованности, то ли оперативная группа госбезопасности пострелялась…

Мне вдруг вспомнилась легенда, рассказанная доктором Розенкранцем… Море пришло на древний город и поглотило его… А могло быть и наоборот… «Когда король обнажит голову, а ты окажешься в шляпе… Когда одна палочка и девять дырочек истребят целое войско…»

Испытание нового оружия?.. Или – людей, ставших оружием, умеющих тем или иным способом воздействовать на бессознательное в человеке?..

И что или кого хотел найти в Бактрии Дэвид Дэниэлс? И отчего на него бросили если и не «всю королевскую рать» какого-нибудь нефтяного султаната, то ее теневых бойцов? Ребята играли в одну игру да рассорились за картами?

А что нам говорит первая заповедь игрока? «Всякий играющий должен приступать к игре хладнокровно и спокойно. Если у играющего появляется страсть, то тогда всякое благоразумие, расчет и счастье переходят на другую сторону. Страстность в игре ведет к непременному проигрышу». Что еще?

«Необходимо самым незаметным образом хоронить в душе своей все движения, которые выражают радость при выигрыше и скуку при проигрыше. Счастье не особенно любит, чтобы радовались тем благодеяниям, которыми оно вас дарит. Горе ожидает тех, кто пьянеет от удачной игры».

Так для кого игра была удачной настолько, что он забыл об осторожности? И что в ней является призом? И кто в этой игре я – случайный игрок, джокер или просто подставной валет, ряженный в чужую «рубашку»? Вот над этим стоит подумать. Вернее… Над этим стоило думать раньше. А теперь… Если еще до начала партии ты не знаешь, кто проиграл, значит – проиграл ты.

«Музыкант в лесу под деревом наигрывает вальс, он наигрывает вальс, то ласковый, то страстный…»

Кое-как пробравшись степью до шоссе, благо с приводом у «ниссана» было все в порядке, вернулся к одиноко стоящей в переулке своей машине, сел, набрал по мобильному Аню, но она так и не ответила. Обеспокоенный, связался с Морисом. Морис сказал, что Аня спит. Он заезжал недавно. Не знаю отчего, но этому взрослому мальчику я поверил. Оттого, что хотел поверить? Нет. Он не лукавил, когда говорил и об Ане, и о своем прошлом. Вот это я пока еще не разучился различать.

Он спросил, скоро ли я буду. Я ответил, что свои планы на эту ночь представляю туманно. И не соврал.

По словам доктора Розенкранца, последнее место, которое посетил в этом городе Дэниэлс, прежде чем исчезнуть, был ночной клуб «Три карты». У него там была назначена встреча? Или – его действительно интересовала игра странного виртуоза Эжена, решившего своею музыкой изменить мир?

Похоже, действо в «Трех картах» уже началось. Стоит поспешить? Я взглянул на часы. Они стали. Тоже хорошо. Остановившиеся часы дважды в сутки показывают точное время. Спешащие и запаздывающие – никогда.

Глава 56

– Будущее всегда отбрасывает тень на настоящее… И только чуткие сердцем, трепетные душой и одаренные младенческим разумом, не замутненным ничтожеством века сего, способны это будущее провидеть и рассказать нам… Вот и вся тайна – и человеческая, и мирская, и божественная… И всего через несколько минут долговязый мальчик расскажет вам о вашей душе… И вы усомнитесь, ваша ли это душа, – столько там будет… всякого.

Седой, одетый в исключительно дорогой костюм субъект сидел на каменном парапете у входа в клуб, покручивая в тщательно вымытых, ухоженных и даже слегка тронутых маникюром пальцах дымящуюся «гавану».

– Я вижу, вы тоже не особенно спешите к началу… Эта… с позволения сказать… публика… Для них выступление Эжена – номер седьмой… Сначала гитарист, потом – балалаечник, потом заезжий шут с куклой, потом заезжая кукла с шутом… А вторая часть, после полуночи – только музыка. Вы откуда-то приехали?

– Из Москвы.

– Специально послушать Эжена?

– Получается – да, – ответил я, почти не покривив душой.

До посещения клуба я успел заехать на пляж и наскоро вымылся в платной душевой кабинке, потом заскочил в работающий чуть не круглосуточно супермаркет и очень недорого сторговал смокинг. Да что не дорого – почти даром! Ибо, невзирая на то, что мы уже Европа, смокинги привычно и с достоинством у нас носят только половые. Пардон – халдеи. Пардон – официанты. Метрдотели. Распорядители торжеств.

Я в этот вечер распорядителем явно не был. Но в джинсах и шведке в элитный клуб меня могли не пустить. Переодевшись и увидев себя в зеркале – не узнал. Неудивительно, что простоватые Сева с Лукой да и с «черным человеком» заодно меня тоже попутали… Или их попутал лукавый? Или – тот, кто желал, чтобы все вышло именно так… И представил меня – кем? Оружейным спекулянтом? Крутым мафиозо? Воротилой теневого рынка? Охотником за сокровищем? Злым дейвом?

Впрочем, и наши представления о самих себе, и представления людей о нас никогда не совпадают с тем, что мы собой представляем.

Я мотнул головой. Судя по последней мысли, хроническое недосыпание перешло в новую стадию и сделалось хроническим слабоумием. Так тупо и витиевато простую мысль – все не то, чем кажется, – я еще никогда не пытался сформулировать. Ничего, сейчас сольюсь с музыкой, достигну катарсиса и усну – орошенный слезами очищения…

– А я из Петербурга. Или – из Ленинграда. Вот ведь странно, вы не замечали? Ни у меня, ни у кого из моих знакомых из других городов и весей название Ленинград никогда не ассоциировалось с Лениным. Ленинград – это чистое, ясное, строгое пространство близ Невы, Ленин… Впрочем, что это я… Просто, пока летел сюда, слушал радио, и песня привязалась, популярная ныне… «В этой осени никто не виноват, не виноват…» И так вот всегда…

Когда говорят – не виноват, ощущают на самом деле горькое чувство вины – перед родителями, коим не сказали ласкового слова, перед детьми, которые росли сами по себе… И все дело в смерти. И ладно бы мы в течение жизни примеряли ее только на себя. А то – на всех ближних и дальних, на ближних особенно, представляя неизбывное свое горе и тешась им… А ведь такая штука, как смерть, с близкими нашими рано или поздно случается. И вот нам уже кажется, что наши «игры разума» были тайным пожеланием, и вот – совесть и раскаяние мучит нас и будет мучить всю жизнь… Как и то, что мы не сделались такими, какими желали нас видеть родители, и тем – сократили их дни…

Мужчина привстал, поклонился:

– Сергей Валентинович Ростовцев. Доктор.

Мне оставалось раскланяться в ответ:

– Олег Владимирович Дронов. Журналист.

– Вы приехали специально, чтобы написать про Эжена?

– Нет.

– Тогда вы – как и я. Вам нужно просто всмотреться в собственную душу. Так бывает на сломе времен.

– Времена разные, люди – те же.

Сергей Валентинович внимательно всмотрелся в меня:

– Вы неискренны, Олег. Пытаетесь повторять расхожие оговорки, а на самом деле… Вы ведь так не считаете.

Я пожал плечами.

– Времена создают людей, как и люди то, что потом назовут их временем… «Это было во времена Шекспира…» или «Это было во времена Карла Великого…». И никто не скажет: «Эпоха Клемансо» или «Времена сорок третьего президента США». И даже в самих США никто не вспомнит, кто был этим самым «сорок третьим». Но есть и парадокс: когда искусства слабы или зависимы, времена запоминают по тиранам. Мы скажем «сталинская эпоха», но никогда не выговорим «эпоха нацизма». Или «гитлеровская эпоха». Вы не задумывались, отчего?

– Вы доктор философии, Сергей Валентинович?

– О нет, увольте. Простой хирург. Врач. Просто разговаривать о сечениях и осложнениях в результате гнойных абсцессов было бы и скучно, и неуместно. Хотя… Начинал я некогда простым полевым хирургом. Бывал, знаете ли, «в горячих точках», как это принято теперь называть. И возненавидел людей за то, что они создали так много инструментов, способных калечить и убивать, и так мало – способных заживлять. А потом – пришли новые времена и я…