Георгий Олежанский - Шах и мат Страница 43

Дитрих, исполненный чувства благодарности, ласково улыбнулся девушке, занявшей место у входа в кофейню, и помахал. Та, снова покраснев, помахала в ответ.

— Ты ей определенно понравился, — резюмировал Кривошеев.

Дитрих улыбнулся.

— Я и собирался ей понравиться, Константин, — ответил он, сделав глоток молока, — но я сомневаюсь, что ты позвал меня, чтобы обсуждать мою мужскую привлекательность и женщин, которые на нее откликаются.

— М-да, не за этим, хотя предпочел бы поговорить именно о них.

— Наши возможности не всегда совпадают с нашими желаниями, Константин.

Кривошеев поморщился.

— Ты слишком увлекся Гайдаем, Дитрих, — ответил он.

Дитрих сделал еще один глоток молока, облизнувшись от удовольствия. В такие минуты он походил на чванливого старого кота, что прожил спокойную жизнь в теплом доме под присмотром обожающей хозяйки.

— Вы, русские, совершенно забываете о деталях, — произнес он, устраиваясь поудобнее на диванчике, — это ваша беда. Странно, как вы вообще смогли достичь значительных высот в разведке. — Голос Дитриха отдавал нотками искренней серьезности.

— Ты это говоришь каждый раз, когда мы с тобой встречаемся, — недовольно пробурчал Кривошеев.

— Исключительно потому, что считаю тебя другом.

— Исключительно, — подчеркнул Константин Сергеевич.

Дитрих одним глотком допил молоко, жестом попросив кого-нибудь из персонала подойти, чтобы повторить заказ.

— Милая фройляйн, — Кривошеев нисколько не удивился, когда к столику приблизилась девушка-менеджер, оставив рабочее место у входа в кафе, — сделайте одолжение почтенному немцу, повторите стаканчик столь замечательного теплого молока с зефиром.

— Можно просто Лиза, — кокетливо ответила девушка и передала заказ проходившему мимо столика официанту.

— Ладно, Константин, перейдем к делу.

Дитрих, полностью погруженный в мысли, с минуту внимательно рассматривал нечеткую фотографию с изображением неизвестного мужчины.

— Могу сказать, что человек — европеец. И черты лица, насколько может позволить судить качество фотографии, очень знакомы.

— Я тебе скажу больше, друг мой, — ответил Кривошеев, — это Джонатан Питерс.

— Тогда весьма странной представляется мысль: почему он Араб? — с сомнением спросил Дитрих.

— К сожалению, у нас нет другой информации, — ответил Кривошеев, — и другого предположения. Возможно, эта фотография — единственная нить, документально зафиксированная, которая связывает Питерса и Араба.

Дитрих снова погрузился в изучение снимка.

— Много вопросов, на которые нет ответов, Константин, — наконец заговорил немец, и Кривошеев кивнул. — Что есть у ФСБ в отношении Араба?

Константин Сергеевич ответил не сразу.

— Хм, — неуверенно начал он, — немного. Известно, что Араб — это очень ценный источник ЦРУ, подготовленный, так сказать, старой школой. Впервые с ним столкнулись еще в Афганистане, как правило, через него взаимодействовали талибы с американскими агентами из ЦРУ и РУМО США.

— Я тебя поправлю, — перебил Дитрих, — просто не люблю неточности. Впервые мы с ним столкнулись еще в шестьдесят восьмом. И я тогда сказал, что не обратить на него внимания — преступление.

— Не исключено.

— Константин, — Дитрих резко оборвал друга, — мы знакомы очень давно. Прошу, оставим недомолвки. Я не могу и ужасно не люблю работать в условиях усеченной информации. В конечном итоге, ты меня пригласил.

— Хорошо, Дит, — Константин Сергеевич тяжело вздохнул, — с учетом полученной фотографии наши предположения, что Араб — связующее звено между исламскими экстремистами и США, подтверждается. Как я уже сказал, достоверно установлен факт участия Араба в советско-афганском конфликте, имеется оперативная информация о присутствии во время инцидента с 12-й пограничной заставой в девяносто третьем году в Таджикистане. Присутствие Араба зафиксировано в Первую чеченскую кампанию. И вот сейчас он снова объявился.

— Могу предположить, — ответил Дитрих, — что наши заокеанские коллеги затевают весьма крупное предприятие.

— Все, что нам пока известно, так это то, что Араб, вероятно, финансирует чеченских боевиков. На Украине зафиксирован контакт с Оздамировым Исламом, телохранителем полевого командира Сулимана Гагкаева. Это наиболее одиозный полевой командир. После ликвидации Хаттаба именно он стал идейным главой движения «Имарат Кавказ». Чтобы расставить все точки в возможных связях чеченских боевиков с Арабом, мне и нужна помощь друзей по Штази.

— Ты верно подметил, Константин, — вздохнул Дитрих, и секундное сожаление проскользнуло по его лицу, — бывшее Штази. После развала Союза ваше правительство продало нас со всеми архивами Западу. Я бы процитировал ваше же выражение: «со всеми потрохами». Знаешь, Константин, не очень приятно осознавать, что тебя продали.

Константин Сергеевич понимал. Но вместе с тем жизнь и служба в органах научили не поддаваться эмоциям, какими бы они ни были: позитивными или негативными. Ведь в конечном счете есть благородная цель и перспективные идеи, на которых зиждется система государственной безопасности. Ну, а если исполнение хромает и вероятность достижения цели низка, стоит ли из-за этого поддаваться пессимизму?

— Нас всех предавали, Дитрих. А кого-то и не единожды. Профессию мы сами выбрали.

— Как вы, русские, любите философствовать!

— И не придаем значения деталям, отчего у нас проблемы, — добавил Кривошеев.

И друзья рассмеялись.

Глава 1

г. Москва, 31 июля 2009 года

Совещание прошло в напряженной атмосфере. Чувствовалось, что принимаемые решения по ликвидации банд-группы Сулимана Гагкаева и конкретный план действий, превративший возникшую несколько месяцев назад идею в реальную специальную операцию, давались тяжело. Каждый пункт плана тщательно взвешивался и обсуждался. В сторону были отброшены звания и чины.

— Хорошо, — в конечном итоге согласился генерал армии Кривошеев, поставив подпись под планом специальной операции, — боюсь, что иного варианта у нас нет.

— Мне жаль, — хлопнув товарища по плечу, произнес Лаптев, — действительно жаль.

Кривошеев, задумчивый и огорченный, отчего казался растерянным, только кивнул в ответ.

— Много сил потрачено, — продолжил Лаптев, — чтобы выяснить, кто такой Араб и характер его связей с чеченскими боевиками.

Кривошеев обвел печальным взглядом присутствующих.

— Я ошибся, — начал он, — я жестоко ошибся, принеся в жертву гордыне жизни людей, которые доверились мне. В многолетней гонке за Арабом и внутренним страхом перед ним и Джонатаном Питерсом я забыл, что значит жить, и превратил жизнь в вечную войну, как я считал, со злом. А в итоге мы не только ничего не узнали, но и пропустили контакты Араба и Гагкаева и теперь вынуждены применить грубую силу, чтобы как-то нивелировать негативные последствия наших решений. Я подвел всех, простите меня.

— Нет, Константин Сергеевич! — не ожидавший сам от себя, выпалил Игорь Кириллов. — У вас нет права так думать. Я вам поверил тогда и верю сейчас, как и остальные. И даже если мы вынуждены проводить силовую операцию, чтобы не дать бандитам подорвать мир, это не означает, что вы промахнулись. Это не конец войны, это только очередная битва, исход которой пока не известен.

Кривошеев и все присутствующие были поражены.

— Капитан… — вымолвил Кривошеев.

— Простите, товарищ генерал армии! Разрешите идти? — Игорь уже собирался уходить, когда голос генерала Кривошеева остановил его:

— Игорь Владимирович, хотел бы вам задать один вопрос. Разрешите?

Из уст генерала слово «разрешите!», обращенное к капитану, звучало несколько неожиданно и обескураживающе. Игорь слегка растерялся.

— Конечно, — промямлил он в ответ.

— Игорь Владимирович, та ваша просьба о том, чтобы поехать в республику, обусловлена стремлением к возможным преференциям в будущем или это, скажем так, дело чести?

— Боюсь, я не совсем понял вашего вопроса, товарищ генерал.

— Ладно, я спрошу прямо. — Кривошеев задумался, не желая, чтобы его слова прозвучали грубо. — Эта личная просьба связана с нашим «общим другом»?

— Если я правильно понимаю суть того задания, которое выполняет там Разумовский, и его положение, то, с учетом новых обстоятельств, шансы выбраться из планируемой передряги почти равны нулю.

Игорь внимательно следил за реакцией Кривошеева. Генерал кивнул, согласившись.

— Я хочу вытащить его оттуда живым, — закончил Кириллов, — поймите правильно, я не могу бросить друга.

— Понимаю, — вздохнув, сказал Кривошеев.

И он действительно прекрасно понимал. Ведь когда-то, в далеком 1982 году, он, будучи чуть старше, чем капитан Игорь Кириллов сейчас, так же не мог бросить в плену у афганских моджахедов бойцов разведывательного отряда.