Максим Шахов - Мы те, которых нет Страница 43

Основное время полковник Гаврилов проводил здесь. Отсюда он раскидывал свои щупальца по всей России. Здесь проводил важные встречи. Официально он числился председателем совета директоров «Альтаира». Похоже, эта клоунада забавляла его.

И вот к акции все подготовлено. Распределены силы, средства, выбрано оснащение. Составлен план.

В последнее время полковник Гаврилов озаботился мерами личной безопасности. Теперь его черный представительский «Мерседес» сопровождал джип «Паджеро» с охраной.

Машины вырывались с огороженной высоким забором территории на максимально возможной скорости и вписывались в поток, вскоре увязая, как мухи в варенье, в пробках и заторах московского центра.

В закрытом наглухо салоне штабного автобуса, выставившегося в нескольких кварталах от места проведения акции, бледно светила лампочка и мерцали экраны мониторов. Там находились я и подполковник Рогожкин – ближайший помощник Куратора, бывший альфовец и спец по захватам, он сегодня руководит операцией.

– Выдвигайтесь на позиции, – сказал Рогожкин в микрофон.

На мониторы камеры сбрасывали вид скрывающегося за высоким забором желтого особняка. Зеркальные окна, на крыше спутниковая тарелка – типичный новорусский офис.

Машины у Гаврилова, слава те господи, не бронированные. Так что половина проблем уже снята.

Итак, наш план – кортеж выезжает из ворот. Пролетает вперед. Первый перекресток – полет нормальный. На втором перегораживаем дорогу грузовиком, машина с боевиками подпирает кортеж сзади.

Тут счет на секунды. Охрана у Гаврилова – не лохи. Ставим их под стволы. Приказ – глушить при малейшей попытке сопротивления. Ничего не поделаешь. Что стоят при такой игре несколько человеческих жизней? Пусть даже это жизни твоих коллег.

Берем пленного – главное, не подпортить ему шкуру.

Хорошо, если все пройдет по-задуманному… А что у нас сейчас? Слышны доклады старших групп. Бойцы выдвинулись на исходные. Наблюдатель с одной из высоток пялится в мощную оптику. Видеокамеры скидывают изображения. Мы контролируем эфир.

Мы зафиксировали, как полковник Гаврилов утром появился в офисе и оттуда не вылезал. Обычно в двадцать часов тридцать минут (плюс-минус полчаса) он покидал место работы. Нет причин, чтобы сегодня он сделал исключение.

Восемь тридцать. Восемь сорок. Девять… Время вышло. Но кортеж не выезжал.

– Черт, где он? – Рогожкин нервно провел ладонью по щеке.

Он нервничал. Я нервничал и держал это в себе, из-за чего подполковник косился на меня, как на бесчувственного чурбана, которому чуждо все человеческое.

В десять часов тридцать пять минут джип сопровождения выехал с территории. Мы зафиксировали, что в него уселись водитель и охранник.

– Протащим его? – спросил подполковник Рогожкин.

– Бесполезно, – покачал я головой. – Охранник, скорее всего, отправился домой отсыпаться, а водитель оказал ему любезность и согласился довезти до дома.

– А Гаврилов?

– Нет Гаврилова в офисе. Он сорвался с крючка.

Мы подобрали Куратора на Тверской, сияющей огнями реклам, вывесками дорогих ресторанов и ночных клубов.

– Двигаем, – кивнул Куратор, захлопывая за собой тяжелую дверцу.

Штабной фургон тронулся с места.

Мы проехали несколько сот метров. Куратор отдал приказ, и подполковник Рогожкин пересел в идущую за нами легковую машину. Мы с моим руководителем остались одни в отрезанном от внешнего мира салоне.

– Не успели, – развел я руками.

– Что-то мы часто опаздываем, – прожег меня взглядом Куратор.

– Пока идем ноздря в ноздрю с противником. И на сантиметр всегда опаздываем. На миллиметр бьем мимо цели.

– Намекаешь, что мы когда-нибудь попадем в десятку?

– Должны попасть… Где нам теперь Гаврилова искать?

Опергруппы разъехались по адресам возможного пребывания беглого полковника, но делалось это для очистки совести – на результат никто не надеялся.

– А вот это вопрос вопросов, – произнес Куратор. – Ближайшие помощники Гаврилова исчезли вместе с ним. Он задействовал такой же эвакуационный план, как и мы.

– Вся ваша «НК» расползлась по щелям, как тараканы.

– Будем плинтуса отрывать. И обрабатывать все дихлофосом.

– А время? Пленный говорил, что они готовят выступление. У нас осталась максимум неделя.

– Это если они не передвинут планы поближе с учетом своих последних провалов.

– Вряд ли, – с сомнением произнес я. – Слишком большой маховик закручен. Инерция велика. Противник будет выполнять все точно по графику.

– Хотя бы и так. Конец уже близок, Сережа, – Куратор помолчал. Потом объявил: – На меня пытался выйти руководитель «НК» генерал-лейтенант Панасенко. Выдал открытым текстом: «Полковник Гаврилов работает на противника. Ситуация критическая. Нужно консолидироваться. Встречаемся».

– Где он раньше был?

– Мы не знаем, что творится сейчас в моей службе. Я же на совещаниях не бываю. Похоже, генерал до сего момента считал предателем меня. И произошло что-то, что изменило его мнение.

– Встречаться с ним нельзя.

– Обоснуй.

– Сейчас ситуация, в которой доверять нельзя никому.

– Верно мыслишь, – кивнул Куратор. – Я его тоже послал.

– Что делать дальше? Приказывайте.

– Пока на дно. Есть у меня кое-какие задумки.

На дно так на дно. У меня такая работа – лежать незаметно на дне, а потом всплывать торпедой. Я диверсант. Летучая мышь.

«Военная разведка – мы те, которых нет» – как поется в старой доброй песне.

На следующий день Куратор вызвал меня на конспиративную квартиру. Правая рука его была перевязана бинтом, через который проступали пятна крови.

– Где вас угораздило? – спросил я.

– Бандитская пуля, – хмыкнул Куратор. – Сергей, у нас появился шанс найти Гаврилова.

– Каким образом?

– Я тебе излагал суть протокола, на основании которого действует наша контора. У нас никто ни о ком ничего не должен знать. И естественно, все хотят узнать о коллегах как можно больше.

– Ну и?

– Для того чтобы отлежаться, Гаврилов наверняка, как и я, снял квартиры, которые можно бросать без жалости. На лежках у него аварийный комплект – оружие, аппаратура, документы, деньги. Все для автономного существования и бегства. И я нашел одну из таких лежек.

– Но как, Холмс?

– Секрет, Сережа. Он тоже хотел вычислить меня. Судя по тому, что он меня не нашел, а я вычислил его берлогу – я проявил больше смекалки.

– Где он хоронится?

– На Юго-Западе. Спальный район, дом за МКАД. Самолеты с Внуково над головой летают. Удобное место. Новостройки заселены недавно. Никто никого не знает.

– Он сейчас там?

– Неизвестно. Но может там появиться. Других вариантов у меня нет.

– Выставляем там наблюдение?

– Да. И при появлении сразу берем. В слежку не играем.

– Понял.

Следующие два дня на улицы в центре Москвы выплескивались все новые толпы демонстрантов. В них уже, не таясь, закачивали огромные деньги – столько не тратили никогда. Миллионы долларов ежедневно вылетали на то, чтобы подливать керосин в митинговую печку.

Между тем озвученная улетевшими в Лондон «лучшими людьми» идея создания Объединенного демократического совета охватывала массы, подобно пожару. Она насильно впихивалась в мозги через СМИ и Интернет.

А мы сидели в засаде. Для разведчика это дело привычное. Несколько суток лежать в лесу, прикрывшись ветками, закопавшись в снег или растворившись в грязи, и по фигу, мороз или дождь – это тяжело. А в городе засада – просто отдых.

Мы взяли под колпак двор длинного двадцатиэтажного дома и все подходы к нему. Была идея выставиться в подъезде под видом работяг, устроить внеплановую покраску стен или ремонт газовых труб. Но это отвергли сразу. Гаврилов не дурак. Если он насторожится, то не нырнет в квартиру. Нет никакой гарантии, что он не наставил в подъезде около квартиры видеокамер, которые в любой момент сбросят ему веселые картинки. Нет, надо просто ждать и не приближаться к месту. Благо мы нашли хорошие точки наблюдения, и колпак вышел достаточно плотный.

Но время шло. Гаврилова не было.

С каждым часом ожидания я все больше погружался в отчаяние. Мы проигрывали эту битву. Что я хотел? Изменить ход истории? Так эта самая история проедется по мне катком и не заметит. Может, прав был Афон – нечего плевать против ветра?

Нет, ерунда. Я же счастливчик. Должно нам повезти. Мне всегда везло до этого. Не может быть, чтобы удача отказала сейчас, на самом важном экзамене моей жизни…

В двадцать три часа была осуществлена диверсия на распределительном энергетическом узле. Треть Москвы, в том числе Юго-Запад, осталась без электричества. Теперь на улице темень, хоть глаза выколи.