Сергей Зверев - Живой щит Страница 43

– Может, переслать твоему викингу? – спасая остатки картошки, не без иронии поинтересовался Святой.

Девушка по-кошачьи фыркнула:

– Еще чего не хватало! Я в почтальоны не нанималась. А ты… – Дарья кокетливо погрозила пальчиком, – помни об обещании…

– …не впутываться в авантюры, прикидываться тихим пенсионером, сидеть перед телевизором в домашних тапочках! – клятвенно прижав руку к сердцу, подхватил Святой.

Вопреки пожеланиям хозяйки квартиры он сохранил бумаги. Вернув вырезки в папку, Святой спрятал наследство шведа между газетами, которые стопкой громоздились на журнальном столике возле телевизора.

На досуге он решил подробнее ознакомиться с разрозненным досье, попробовав сопоставить отдельные факты и отрывочные сведения.

Решать запутанные головоломки было любимым занятием бывшего офицера спецназа. Особенно когда в них фигурировали персоны вроде Банникова – алчные, беспринципные, плетущие сети, в которых запутывались и гибли люди.

Стокгольмский приятель не объявлялся. На звонки Углановой, обеспокоенной молчанием рыжебородого ухажера, вежливые сотрудники института отвечали уклончиво. Судя по их информации, Свенсон сменил тему исследований, отказавшись писать о России. Автоответчик телефона господина Свенсона оповещал звонивших, что хозяин убыл в отпуск и вернется не скоро.

– Ищи-свищи своего дружка по всему земному шару! – подначивал журналистку Святой.

Постепенно образ фиолетового от побоев скандинава отходил на второй план, а досье пылилось где-то в глубине газетной пирамиды. Руки Святого до пластиковой папки не доходили. Дело было в том, что отец Дарьи, потомственный трудяга, вкалывавший всю жизнь у станка на одном из московских заводов, тяжело заболел. Хворь буквально свалила старика с ног. Дарья носилась как сумасшедшая, добывая для отца редкие лекарства, договариваясь с медицинскими светилами насчет консультаций. Спасти Угланова-старшего могло только экстренное операционное вмешательство.

Договорившись с известным хирургом, старика уломали лечь в больницу. Потомственный пролетарий, отличавшийся непреклонным нравом, панически боялся скальпеля.

Операция прошла успешно, хотя реабилитационный период затягивался. Сказывался почтенный возраст пациента. Швы плохо заживали, и Угланов-старший захандрил. Дарья дневала и ночевала в больнице, поддерживая павшего духом отца. Она забросила работу, ограничившись написанием маленьких заметок.

Святой не мог оставаться в стороне. Он помогал чем мог: покупал фрукты, таскал в больницу неподъемные сумки с презентами для врачей и медицинских сестер, отвлекал Дарью, изможденную болезнью отца, всевозможными затеями вроде походов в кино, прогулок по вечернему городу и краткосрочных выездов на природу.

Святой рисковал.

Любой постовой мог пожелать проверить документы, и тогда неминуемо возникли бы вопросы к экс-спецназовцу с богатым и небезупречным с точки зрения закона прошлым.

Болезнь Угланова-старшего внесла в жизнь Святого сумятицу, нарушив череду бесцветных дней, похожих как близнецы. Постепенно здоровье старика пошло на поправку. Настроение близких, к кругу которых был причислен и Святой, также улучшилось.

Для полного восстановления формы замотавшейся вконец Дарьи Святой предложил сделать продолжительную вылазку на природу.

– Приведем в порядок домик, вечером сварганим шашлыки, разожжем камин, подышим свежим воздухом! – увещевал он Дарью.

Скромная по современным меркам дача Углановых находилась в живописном месте, не испохабленном дворцами-замками «новых русских» и бетонными заборами правительственных резиденций. Домик, напоминавший увеличенный в размерах курятник, был обустроен внутри вполне прилично золотыми руками Угланова-старшего.

Поддавшись на уговоры, Дарья согласилась.

Они великолепно провели время, исследуя окрестности, созерцая пляшущий в камине огонь, гуляя вечером вдоль берега речушки, несущей куда-то вдаль свои сонные воды.

Там, на поросшем густыми ветвистыми ивами берегу, Дарья призналась:

– Мне так хорошо с тобой!

Девушка мечтательно улыбнулась, подхватив спутника под руку. Задумчиво молчавший Святой лишь крепче прижал ее острый локоток.

– Что с нами будет? – не надеясь на конкретный ответ, спросила Дарья.

Ветер шумел в кронах наклонившихся к воде деревьев. Отражение месяца желтым серпом плыло по волнам. Мир был тих и безмятежен. Но Святой знал, как коварна, обманчива тишина, готовая в любую секунду разорваться сполохами выстрелов, предсмертными криками и атакующими кличами. Так в его жизни бывало не раз.

– Что с нами будет? – с печалью в голосе повторила Дарья.

– Все образуется, – с уверенностью настоящего мужчины, знающего цену своим словам, ответил Святой.

Домой они вернулись раньше намеченного срока. Угланова, как закоренелый трудоголик, воспрянув духом, постановила наверстать упущенное. Редактор давно намекал, что пора бы разродиться объемной статьей, способной привлечь внимание читателей. Для акул пера, обеспечивающих изданию рост тиража, длительное молчание даже по сверхуважительным причинам контрактом не предусматривалось. Конкуренция обязывала быть всегда в строю.

Набрав припасов, основательно подчистив подвал дачи, Святой и Дарья аккуратно упаковали банки с маринадами, соленьями и прочей снедью в багажник малолитражного «Пежо». Стремясь сохранить в целости хрупкую поклажу, Угланова не гнала машину, как обычно. Она аккуратно объезжала выбоины, сбрасывала скорость на ухабах.

К подъезду желтый «Пежо» подкатил, когда глазастые старушки, просиживающие дни напролет на скамейках, отправились смотреть сновидения с эпизодами из своей молодости.

Разгрузка маленького, но на удивление емкого багажника заняла минут пятнадцать. Святому пришлось совершить несколько рейсов, транспортируя тару с домашними деликатесами. Расставляя банки по полкам встроенных шкафов, бывших местом хранения съестных припасов, он взглядом профессионала отметил следы перестановок.

Изменения были незначительными, почти незаметными. То коробка была повернута не тем ребром, то банка с малиновым вареньем, занимавшая место в последних рядах, вдруг оказывалась на первом плане.

– Даша, ты что, порядок наводила? – придав голосу нарочито небрежный тон, спросил Святой.

Уборку, как и готовку, журналистка, будучи человеком творческой профессии, просто ненавидела. Драить квартиру Дарья начинала, только доведя ее до крайней степени запустения. Но с тех пор, как в ее стенах поселился Святой, бардака не было. Приученный к армейскому порядку, он педантично убирал разбросанные вещи, чем иногда доводил Дарью до бешенства.

– Порядок – это твоя привилегия! Я ни к чему не прикасалась! – крикнула Угланова, продефилировав в ванную.

Она торопилась отойти ко сну. Спозаранку журналистка, бывшая по натуре жаворонком, намеревалась дописать заказанную редакцией статью и отвезти материал шефу.

– Боже, голова раскалывается! – капризно надув губы, произнесла Дарья, остановившись у двери.

– Кислородное опьянение. Мало на природе бываешь. Привыкла выхлопными газами дышать. Порезвилась вдали от городского смога, вот мозги и закипают.

Девушка картинным жестом поднесла руки ко лбу.

– Фу, грубиян! Сам выволок меня на дачу! Это ведь не моя среда обитания! Я создание городское! Мутант! Потребляю углекислый газ вместо кислорода.

Она удалилась, показав Святому язык. Но тревогу, зародившуюся в его сердце, этот кокетливый жест унять не смог.

Сантиметр за сантиметром Святой тщательно обследовал квартиру. Он искал следы вторжения непрошеных гостей. Вроде бы никаких видимых изменений, нарушений в привычном порядке не было. Но инстинкт разведчика, какое-то седьмое чувство, выработанное годами, подсказывало, что чужаки проникали в жилище. Впрочем, кое-какие материальные подтверждения имелись. То ваза, стоявшая на телевизоре, оказалась передвинутой на полсантиметра, то складки тяжелых льняных штор изменили конфигурацию.

В душе Святой клял себя: «Следопыт хренов! Зачем кому-то копаться в Дашкиной квартире? Если милиция или спецслужбы вычислили меня, то заковали бы в наручники без проволочек да еще с мордобоем и группой захвата! Пора от паранойи лечиться!»

Но догадка переросла в уверенность.

Подчиняясь неведомому импульсу, Святой разворошил стопку газет. Папка Свенсона была на месте. Но бумаги…

Бумаги слишком аккуратно, одна к одной, покоились в полиэтиленовых файлах. Кто-то чрезмерно педантичный поработал над ними, рассортировал, но не удосужился вернуть в состояние прежнего хаоса.

– Любопытная бодяга… – процедил Святой, машинально похлопывая себя по колену злосчастной папкой.

Он сел в кресло. Пододвинул стопку бумаг. Перед глазами Святого как в калейдоскопе мелькали лица с фотографий: толстые, худые, в военных фуражках и бейсбольных кепках, европейского и азиатского типов, нахмуренные и смеющиеся. Но в этой галерее с завидным постоянством выделялась обведенная красным фломастером физиономия Петра Михайловича Банникова.