Вячеслав Денисов - Убийство с отягчающими Страница 43

– Витька! – нажав у двери кнопку, сказал в переговорное устройство (увидев это приспособление, Кряжин снова вспомнил о цивилизации) дежурный.

– Ты какого хрена приперся? – донеслось сквозь стены и пространство.

– По пчелиным делам. – Капитан понимающе мигнул приезжим, улыбнулся и, отпустив кнопку, добавил уже для них: – У него два «кавказца» во дворе – жуть. На Спаса попа порвали, который дом святил.

С каждой минутой Подмосковье открывалось для Кряжина по-новому. Ему и в голову не приходило, что в сотне километров от Москвы есть столь заповедные места, где человеческие отношения находятся в таких непривычных по столичным меркам измерениях. Причиной катаклизмов, по-видимому, явилась привычка властей отселять наиболее несогласную с их политикой часть населения за сто первый километр. В связи с этим в ста километрах от Москвы образовалась вторая линия Кольцевой, где москвичей если и ждут, то только с дрекольем.

– Я сейчас собак спущу, – пообещало устройство. – И сразу тебе будет не до пчелок.

Но дежурного это не смутило, он снова подмигнул и заговорил:

– Ты лучше открой, Витька. Я все-таки представитель власти.

– Наконец-то, – пробормотал, водя вокруг себя глазами, полными иронии, Сидельников.

Устройство больше не разговаривало, вместо него тишину улицы стал нарушать голос хозяина дома, подходящего к воротам. Слушая эту русскую речь, изредка прерываемую печатными словами, которые казались в этом потоке дерьмословия совершенно лишними, советник развернулся к операм и показал глазами на пояс Сидельникова. Собаки все-таки. А от местных, как уже неоднократно приходилось убеждаться, ожидать можно всякого.

– Ты какого ляда… – начал старик, но закончить не успел. Несмотря на то что перед ним стоял человек в форме, видеть которого он привык каждый день, старик увидел незнакомцев и стал орать во двор, словно его резали: – Маня! Маня, мать твою! Спускай собак! Спускай собак!

Полянский и Сидельников, для которых такое махновское неповиновение действующей власти было в диковинку, «пустили себе кровь в глаза» и вломились внутрь ограды.

– Они скорее сдохнут, чем вас пропустят! – кричал дерзкий пчеловод, и начинало казаться, что объектом его заботы теперь стало уже не его нарушенное право частной собственности, а незнакомцы. Удивляться, почему это произошло, времени не было. Две огромные лохматые собаки с черными мордами, роняя слюну и яростно грохоча истеричными басами лая, неслись навстречу непрошеным гостям.

Мутанты-«кавказцы» сдержали слово хозяина. Они сдохли.

Такой пальбы в Апрелевке не слышали с декабря сорок первого года.

Два «макарова» отработали до полного истощения боекомплекта, в рукоятки со щелчками были забиты новые магазины, а собаки все выли, визжали и продолжали искать спиной ось земли. Крови в них было не меньше, чем в любом человеке, и теперь она, со свистом вырываясь из множества отверстий, рисовала по снегу причудливые узоры.

Гаенко-старший топтался на месте, словно не веря в то, что его охранников можно убить, разводил руками и смотрел почему-то на дежурного, который сам был белее снега. Сорок первый случился явно до рождения апрелевского капитана, поэтому можно с уверенностью говорить о том, что такой стрельбы Похотин не слыхивал никогда в жизни. Разве что в армейском стройбате, когда перед присягой честно отстрелял вместе со своей ротой три патрона из автомата.

– Что ж вы… сволочи… По какому праву… Под суд всех…

Бросившись к стогу сена, хозяин дома выдернул из него вилы и стал возвращаться обратно. В контексте его предыдущего бреда становилось непонятно, про какой суд он говорил.

Такого старика Кряжину встречать ранее не приходилось. Гаенко-младший знал, к кому везти жену, чтобы обеспечить ей полную безопасность. Пятерка телохранителей, бронированный автомобиль, заграницы – все ерунда. Беспонтовый кураж. «Тетю Веру» нужно было везти сюда, в Апрелевку, и отдавать на попечение папе-пчеловоду.

– Не стрелять! – вскричал советник. Как поведет себя в такой ситуации Полянский, ему было еще неведомо, но что сейчас сделает Сидельников, Кряжину было известно хорошо. – Старик, я следователь Генеральной прокуратуры из Москвы!

Последнюю фразу советник произнес автоматически. Не пробыв в этом населенном пункте и двух часов, он уже стал сомневаться в том, что его жители знают, что такое Генеральная прокуратура и где она находится.

– Убью гада! – заорал Гаенко-старший и понесся на Кряжина, как Челубей на Пересвета.

– Ну, вы уж извините, – пробормотал Полянский, явно обращаясь к следователю, и нажал на спуск.

Из штанов находящегося в милитаристском угаре старика вылетел пук ваты, а из бедра выскочила струйка крови и стала беспорядочно метаться в поисках наиболее пригодного места на снегу.

Изумлению Кряжина не было предела: хозяин двора продолжал наступать, припрыгивая на раненой ноге, как собака, поранившая себе ногу о бутылочный осколок. В глазах его горел огонь ярости, через который Кряжин, как ни старался, не смог рассмотреть хотя бы зерно разума.

Очень своеобразно повел себя в этой ситуации кандидат на должность оперуполномоченного МУРа по раскрытию преступлений в сфере компьютерных технологий. Насадив шапку поглубже, он пригнулся и стал покидать двор, как под обстрелом. Его оружие по-прежнему находилось в глухо застегнутой кобуре, и, казалось, за двадцать лет службы он не совсем точно знал, что и когда с ним нужно делать.

– Это дурдом какой-то, – поджав губы, проскрипел Кряжин и сделал быстрый шаг навстречу отцу Гаенко.

На первом полувзмахе он убрал в сторону вилы, на втором врезал хозяину двора валящий с ног хук.

Старик хрюкнул. От носа его оторвалась бордовая сопля, пролетела над припорошенным снегом мотоциклом и утонула в сугробе за забором.

– Полянский – в дом. Ломай двери к чертовой матери, – разрешил Кряжин. – Мне нужна дееспособная Вера Гаенко. Сидельников обойди двор. Похотин! – Не дождавшись реакции, советник крикнул: – Похотин! Иди сюда, капитан!..

Тот зашел во двор, живо оглядываясь по сторонам. Теперь, когда собаки застыли в позах последней судороги, вилы лежали на снегу, а ветер унес кислый запах пороха, он выглядел решительно.

– Старика в дом. Вызови врача. Здесь есть врач, Похотин? Я не спрашиваю о больнице, я спрашиваю о враче! Он есть в этом гребаном селении?

Верой Гаенко оказалась субтильная особа с бегающими глазами, тонкими пальцами и поведением, близким к истерике. Называть последнее характерной чертой было пока преждевременно, потому что Кряжин сам не знал, как выглядела бы в этой ситуации его бывшая любовь, прима из Большого, если бы внутри дома слышала то, что происходило на улице. Наверное, как обычно, воскликнула бы: «О ужас!», и повалилась без чувств на сильные руки советника. Так было раз пять, из них один раз во время ужина в ресторане, когда Кряжин, забывшись, стал рассказывать о прожитом дне, в течение которого не случилось ничего из ряда вон выходящего.

Супруга Гаенко откровенно срывалась на ребячий фальцет, заламывала пальцы, заставляя следователя холодеть от мысли, что они сейчас сломаются, и вела речи сродни тифозному бреду: «Я ничего не знаю!», «Я ни в чем не виноватая!..», «Не убивайте нас, пожалуйста!..»

Чтобы понять, что происходит, Кряжину понадобилось полпузырька валерьянки, несколько стаканов воды и пара легких пощечин. Понятно, что не ему самому. Это были последовательные действия по возвращению собеседницы из мира иллюзий в мир реалий. И только когда внесли старика и Кряжин громко объявил, что является следователем, а не киллером, все успокоились.

А ждали бандитов. Уезжая, Игорь Викторович предупредил всех, что случайно оказался втянутым в криминальную разборку, его несправедливо подозревают в хищении чужих средств…

– Кто, позвольте вас спросить, подозревает? – перебил старуху Гаенко советник.

Подозревает руководство казино, где работал Игорь, сын. Он привез Верочку, дабы уберечь ее от расправы, а сам возвращается в Москву, чтобы восстановить справедливость.

– Правда? – уточнил Кряжин. – В Москву? А не в Баден-Баден, скажем?

Нет! – как он мог подумать такое?! – сказала Верочка. Ее муж – честнейший и благороднейший из мужчин. Уезжая, он просил не вызывать милицию, потому что та с ними заодно.

– С кем с ними? – спросил Кряжин, у которого от выморочек управляющего, пригодных для облапошивания разве что придурковатой жены и родителей-маразматиков, стало ломить в висках.

– С бандитами, разумеется, – гордо отвечала Верочка. – Муж все уладит и вернется за мной.

Взяв ее за локоток, советник вывел ее во двор. Путаясь в деревенском платке, пахнущем коровой, Верочка морщилась до тех пор, пока не увидела собак. После этого морщиться перестала и впала в транс – самое лучшее состояние человека для проведения с ним задушевных бесед.