Михаил Серегин - Особая миссия (Сборник) Страница 43

– Нипочем не хотела говорить, – сообщил он мне, – ныла все: «Меня уволят, меня уволят» – пришлось наобещать ей черт знает чего…

– Фимуля, да ты по существу мне ответь, – взмолилась я, – сказала она тебе, что это за компетентные органы такие?..

– Сказала, – кивнул он, – шепотом, но сказала. Ответ поступил из Министерства чрезвычайных ситуаций, из службы ведомственного надзора и внутриминистерской разведки. По крайней мере так она запомнила. Саму бумагу главный редактор новостей сразу в сейф спрятал, но она все прочитала, когда ее регистрировала… Это твои коллеги, Ольга, сообщение дали…

– Разведка внутри МЧС?.. – пробормотала я. – Ничего не понимаю…

Глава четвертая

Я распрощалась с Ефимом, вышла на набережную и присела на лавочке, в тени, в относительном уединении. Относительном потому, что рядом со мной на лавочку тут же плюхнулся какой-то старичок-пенсионер с клюшкой в трясущихся руках. Но поскольку смотрел он только прямо – на волжскую воду, признаков жизненной активности не подавал, я моментально про него забыла.

Курила я уже вторую сигарету, когда поняла, что думаю все об одном и том же. О странной структуре внутри МЧС, о существовании которой я только что узнала с помощью Ефима Шаблина.

Создание такого рода скрытых формирований внутри стабильно существующей структуры типа нашего МЧС однозначно свидетельствует о том, что появились симптомы нарушения стабильности. Это я хорошо помнила еще из лекций по социально-структурному моделированию… Нам говорили тогда о парадоксе – подобная централизованная тайная структура вроде бы укрепляет систему, в которой возникает, но в то же время является реакцией самой системы на признаки ее нестабильности и, мало того, – сама чаще всего служит источником будущей нестабильности. Однозначно – налицо нарушение стабильности в МЧС. Или уже произошедшее, например из-за конкурентной борьбы с ФСБ, или – планируемое, что может быть связано только с перспективными планами нашего руководства, а скорее всего – самого министра.

Постойте! Уж не в президенты ли он нацелился? А что? Имидж у него отличный для предвыборной кампании – энергичность, воля к действию, оперативность такая, что нашим остальным чиновникам только в кошмарном сне может привидеться. Сам всегда выезжает на самые сложные и опасные объекты. Молод, по крайней мере, на вид. Лицо – открытое, улыбается редко, но улыбка добрая, располагающая. Говорит мало (зря не болтает), но обдуманно. За свои слова всегда готов ответить. Наконец, уже в силу своей профессии, всегда выступает в роли спасателя. Трудно ли для умелого политика сделать шаг от спасателя к образу Спасителя всей России?..

Я даже рассмеялась своим мыслям… Господи, какой ерундой я себе голову засоряю! Словно подумать больше не о чем…

Кстати, вот что мне покоя не дает! Раз уж я решила «сачкануть» сегодняшнюю смену, вдохновленная на это туманным благословением своего командира (он, помнится, сказал – «если ты задержишься на некоторое время» – я поняла, что могу задержаться на столько, сколько сочту нужным), то не тратить же свободное время на интеллектуальные упражнения по поводу президентского кресла, которое, кстати, и сейчас не пустует…

Я достала из сумочки список пассажиров теплохода и еще раз посмотрела на их общее число – всего двести пятьдесят восемь человек. Теплоход фактически шел полупустым… Как же тогда понимать фразу капитана? В каком же смысле пассажиров было слишком много? Интересно, а будь их человек сто, например, это как – много или мало? Или – достаточно? Достаточно – для чего, опять-таки? Как же мне все-таки умудриться поговорить об этом с капитаном Самойловым, на пути к которому неожиданно встал этот отвратительный хлыщ – Морозов?

Ответа на этот вопрос я не находила. В голове машинально всплыл разгневанный голос булгаковского губернатора – «Как ты посмел?…Ты сам все решил!..» Что – посмел? И что – решил? И при чем здесь сам губернатор? Он-то тут с какого бока?

Я рассеянно разглядывала распечатку со списком пассажиров. Против некоторых фамилий стояли отметки – «погиб». Таких было много, я не стала пересчитывать, но не меньше ста человек…

Вдруг на глаза мне попалась знакомая фамилия… Я даже лоб наморщила, стараясь вспомнить, почему она застряла у меня в памяти… Распространенных фамилий в списке оказалось немало, но эта была редкой, странной и даже какой-то глупой – двойная фамилия «Патрицианов-Горбенко». Где же она мне попадалась на глаза?..

Ну конечно! Мы же совсем недавно с Игорьком смеялись над этой фамилией, говорили еще, что нельзя с такой фамилией проповедовать идеи пролетарского единства… Да ведь это же, пресс-секретарь председателя ППИ – «партии пролетарской идеи», или, как ее называют политические противники, – «партии принципиальных идиотов».

Против фамилии Патрицианов-Горбенко стояла красная отметина – «погиб»… Вот и появился повод отблагодарить Фимку за его услугу. Нужно ему срочно сообщить о моем открытии, вряд ли он успел изучить списки погибших… Он, как и большинство репортеров, больше по верхам порхает – на крыльях собственной фантазии…

Благо от гостиницы я далеко отойти не успела… Я поднялась с лавочки, и тут только «неживой старичок» повернул голову в мою сторону и посмотрел на меня отсутствующим взглядом. Я сделала ему ручкой, сказала: «Пока, дедуля!» и поспешила к гостинице. На ступеньках ее широченного парадного подъезда я оглянулась. На лавочке сидели уже два старичка! Издалека они были похожи, как близнецы… Или у меня в глазах двоится? С чего бы это?.. Да нет, точно – два старичка стало. Странно…

На этот раз Ефима даже искать не пришлось – он сидел у одного из трех десятков телефонов на первом этаже и передавал в Москву свой репортаж. По всей видимости, репортаж ни о чем, поскольку комиссия работу еще не завершила, выводов своих не обнародовала. Передавать было нечего, но работа есть работа, и Фима наворачивал одну на другую мрачные подробности катастрофы.

Через пару минут он закончил передачу своего текста и, даже не спросив, зачем я тут опять появилась, потащил меня за руку в ресторан. Журналистов на спасательных работах бесплатно не кормили, и Ефим питался в гостиничном ресторане, впрочем, был только рад этому, поскольку считал себя знатоком гастрономии, гурманом. И очень любил этим хвастаться.

Как только я сообщила ему, что среди погибших обнаружила фамилию пресс-секретаря ППИ Патрицианова-Горбенко, он забыл о еде, потребовал у меня список и принялся его изучать. Лентяй ты все-таки, Фимочка! Словно не мог раньше этого сделать!

Фимка разглядывал список минуты полторы, а потом посмотрел на меня круглыми от радости и какого-то азарта глазами и заявил:

– Ольга – гений! И я – тоже!

Он придвинул свой стул ближе ко мне и ткнул пальцем в список.

– Смотри! Видишь эту фамилию? Бухарин? Иван Спиридонович? Знаешь, кто это?

Я недоуменно покачала головой и промолчала, поскольку рот мой был занят. Фимкино возбуждение не мешало моему аппетиту.

– Слушай сюда! Бухарин – это псевдоним лидера ППИ Суханова. Имя и отчество совпадают! Даю голову на отсечение, что это он! Во-первых, ассоциация с Николаем Бухариным, сама понимаешь, во-вторых, он, как и любой нормальный мужик, выпить был не дурак. В его духе псевдонимчик! Кроме того – он сейчас должен быть на отдыхе, в прессе сообщение было, что неделю он отдыхает после серии митингов в городах на верхней Волге, а затем – такая же серия в Нижнем Поволжье… Ему в самый раз было отправиться сверху вниз на теплоходе! А псевдоним – чтобы лишнего внимания к себе не привлекать, что, отдохнуть, что ли, нельзя человеку, в самом-то деле?

Он опять посмотрел на меня совершенно очумелым взглядом и сказал сладострастно:

– Ух, как я развернусь теперь! Мне весь подвал на первой полосе отдадут в завтрашнем выпуске… Я это так разрисую…

Тут же он настороженно оглянулся по сторонам, словно опасаясь, что кто-то из собратьев по перу из конкурирующих изданий мог нас подслушать, убедился, что ни одной знакомой журналистской физиономии рядом не видно, и радостно рассмеялся.

– Ольга – я твой должник по гроб жизни! – заявил он, влепил мне поцелуй куда-то под левый глаз и опять помчался к телефону – диктовать новый репортаж с сенсационным фактом о гибели одного из российских политических лидеров.

Конечно, Фимка – циник. Во всем, что касается его профессии. Ему наплевать на тираж, наплевать на гонорар, но то, что завтра его будет читать вся Россия – от этого у него голова кружилась. И не просто ведь читать. Негодовать будет – там, где он заставит ее негодовать, ужаснется точно в том месте текста, где у него запланирована такая реакция читателей, озадаченно почешет в затылке – уж он-то сумеет ошарашить кого хочешь своими рассуждениями и фантазиями. Фимка – повторяю – циник, но он какой-то романтический циник, если, конечно, такие вообще бывают. Может быть, поэтому меня не коробит от его запала?