Олег Приходько - Запретная зона Страница 44

— «Прометей». Минуточку… вот, запишите телефон. У вас есть ручка?..

Спрятав календарный листок в нагрудный карман пиджака, Женька от души поблагодарил Акакия еще раз и устремился к телефону-автомату. Приемные часы закончились, и ничего не оставалось делать, кроме как дожидаться сегодняшнего дня…

«Беговая», — услышал он тот же металлический голос.

Фонд «Прометей» занимал восьмой этаж современного шестнадцатиэтажного здания на Хорошевском шоссе. Жирный, как рождественский гусь, милиционер справился у Женьки, куда он идет, по какому вопросу, знают ли о его визите в фонде, проверил паспорт, долго сличал фотографию с физиономией владельца.

— Не похож? — не удержался Женька. — Это я имидж поменял.

— Зачем? — не понял толстомордый.

— Все меняют, и я поменял. Чем я хуже других?

В лифте до восьмого этажа его сопровождал лифтер в штатском. На четвертом в кабину вошли два амбала с одинаковыми кейсами. «Не иначе, красную ртуть повезли», — подумал Женька.

У каждой двери фонда толпились посетители. Здесь были цыганского вида женщины с детьми, старики, множество офицеров, какие-то подозрительные типы, лица нерусской национальности и даже негры. Аккуратные таблички с набранным на компьютере текстом оповещали о том, что находилось за каждой дверью: «Отдел капитального строительства», «Финансовая группа», «Юридический отдел», «Плановый отдел», «Отдел статучета», просто «Первый отдел», дальше шли: «Бухгалтерия», «Отдел по расселению беженцев», кабинеты начальников, еще несколько дверей без табличек, мужской и женский туалеты — единственные помещения, куда можно было попасть без очереди. Женька подошел к двери с табличкой «Жилищный отдел», занял очередь за каким-то военным и стал сочинять новую историю про свои взаимоотношения с Изгорским. Очень даже могло быть, что жены у того вообще не было, и если в этом фонде ему предоставляли квартиру, то знали о нем все.

Очередь подошла через час. В просторном кабинете с широким окном, выходящим на шоссе, посетителей принимали двое сотрудников. Женька вошел, поздоровался и сел на освободившееся перед правым столом место.

— Я вас слушаю, — молодой человек в белой рубашке и узком черном галстуке внимательно смотрел на посетителя.

— Мне сказали в райисполкоме, что ваш фонд предоставил квартиру моему дяде Изгорскому Юрию Израилевичу, по адресу Мартеновская, 14а. Он умер три дня назад.

— Что же вы хотите от нас?

— Покойная мама рассказывала мне о том, что ее двоюродный брат пропал. И вот я разыскал его буквально за день до смерти.

Молодой человек набрал на компьютере фамилию и адрес разыскиваемого, посмотрел на экран. Губы его чуть тронула ироничная усмешка.

— Я слушаю вас, слушаю, — откинулся он на спинку вертящегося кресла и, скрестив на груди руки, уставился на Женьку.

— Завтра состоятся похороны. Так получилось, что этим придется заниматься мне — я единственный родственник. Как выяснилось, в доме на Мартеновской его окружали совсем чужие люди, он жил там недолго. Но ведь где-то жил до этого? Возможно, у него остались вдова, дети? Знакомые, наконец?.. Вот я и хотел узнать, где он был раньше, как попал в отселенческую квартиру…

Чиновник покосился на компьютер, надул щеки и, шумно выпустив воздух, побарабанил пальцами по столу.

— Ваши документы, пожалуйста.

— Мои?

— Ваши. Паспорт, удостоверение личности.

Женька предъявил паспорт. Молодой человек полистал его, посмотрел прописку и, заложив данные в компьютер, вернул владельцу.

— Боюсь, вы неправильно меня поняли. Я не пришел просить у вас…

— Я вас правильно понял, — заверил молодой человек. — Очевидно, произошло досадное недоразумение. В ходатайстве Министерства соцобеспечения, на основании которого вашему двоюродному дяде была предоставлена жилая площадь в доме отселенческого фонда, сказано, что ни близких, ни дальних родственников у господина Изгорского нет.

— Я же говорил, что разыскал его недавно. Да и какое это имеет значение?

— Как это — какое? Вы же собираетесь разыскивать вдову и своих двоюродных братьев?

— А бывшие знакомые? Я только хочу узнать, где он жил все время?

— Знакомых у него, надо полагать, было хоть отбавляй, — спокойно сказал чиновник, не сводя с Женьки любопытствующего взгляда. — Среди них Иосиф Виссарионович Сталин, Лаврентий Павлович Берия, не исключено, что и Леонид Ильич Брежнев…

Женька проглотил слюну и заерзал на стуле.

— Дело в том, что в мае 1993 года Юрий Израилевич был выписан из Психиатрической больницы имени Кащенко, где находился в течение семи лет. Так уж случилось, что дом, в котором он проживал до этого, был снесен. Если у вас ко мне нет других вопросов — пригласите, пожалуйста, следующего посетителя.

— Есть, — встал Женька. — Мой-то паспорт вам зачем понадобился?

— Во-первых, мы не даем подобных сведений кому попало. Во-вторых, должны же мы знать источник сведений о смерти клиента? Для нас это означает, что освободилась жилая площадь, принадлежащая фонду. Вы же видели, сколько желающих занять ее. Отчего, простите, умер ваш дядюшка?

Женька спрятал паспорт в карман, аккуратно придвинул стул.

— От культа личности, — сказал он скорбно и, выйдя за дверь, крикнул: — Следующий!

Молодой человек снял телефонную трубку, набрал трехзначный номер.

— Подождите, пожалуйста, минуту, — попросил он вошедшую на смену Женьке посетительницу и, отвернувшись к окну, негромко сказал: — Только что интересовались Изгорским, вы просили сообщить… Назвался двоюродным племянником, — он посмотрел на компьютер. — Столетник Евгений Викторович, 1963 года рождения, русский, проживает по адресу. Москва, улица Первомайская…

В регистратуре главной психбольницы России, известной под названием Канатчиковой дачи, сведений об Изгорском либо не оказалось, либо их не захотели дать. В поисках информации Женька покрутился возле персонала, поспрашивал, где можно найти концы «попавшего сюда по недоразумению дяди».

— По недоразумению, говоришь? — спросил санитар подкатившей к парадному «чумовозки». — Так он у тебя, что, здоров?

— Да, кажется.

— Тогда ищи его в морге. Здесь здоровых не держат, — хмурый небритый тип в грязном халате панибратски похлопал Женьку по плечу. Потом остановился, попросил сигарету. Оторвав фильтр и брезгливо отшвырнув его в лужу, посоветовал: — Попробуй узнать в тридцать девятом. Правда, за эти годы здоровых оттуда уже поубирали, но если тихий был, то могли и придержать. Вон дверь справа, вишь?.. Иди прямо к главному врачу, не ошибесси. А найдешь — мне бутылку поставишь. Меня Егором звать, я в пятом отделении для буйных.

Заместитель заведующего тридцать девятым отделением Лариса Андреевна Братеева была Женькиной ровесницей. Выслушав его просьбу о справке для фонда, предоставившего жилище Изгорскому, а теперь заявившего, что оснований для проживания у него нет, она пригласила его в кабинет. Какой-то отрезок пути шли по нескончаемо длинному, широкому коридору, по которому прохаживались больные, дежурные, отворяя двери палат, вежливо приглашали всех к завтраку. За больными наблюдали дюжие санитары.

— Послушайте, голубушка, — остановил Братееву пожилой человек в очках со шнурком вместо одной дужки, — ведь вы же умный человек. Объясните им, что я — доллар, в этом мое достоинство и смысл жизни. Меня нельзя менять на рубли! Это невыгодно для России!

— Успокоитесь, — участливо посмотрела она на пациента, — ну, конечно, вы доллар, никто здесь в этом не сомневается и не допустит, чтобы вас разменяли.

— Спасибо, спасибо вам! — доллар взял ее руку и поцеловал. — Я всегда считал вас экономически грамотным человеком.

Братеева отворила перед Женькой дверь, и он оказался в чистом, по-женски ухоженном кабинете с поздними цветами в вазе на подоконнике и компьютером на столе.

— Много у вас больных? — спросил Женька, чтобы завязать разговор.

— Больных? — Лариса Андреевна посмотрела на него умными серыми глазами. — Нет, больных не много. А вы можете дать определение душевного здоровья?

— А как же этот… Доллар, например?

— Доллар — главный бухгалтер одного очень солидного концерна, в который входят казино, игорные дома, целый ряд посреднических фирм. Видимо, он решил здесь временно отдохнуть, а заодно и укрыться от кредиторов.

— Что, все так?

— Достаточно таких. Тех, кто не хочет служить в армии, работать, кто пытается покончить жизнь самоубийством. Мы за ними наблюдаем, обследуем, лечим. Сегодня ночью в сороковом женском отделении женщина проглотила упаковку барбамила — еле откачали. У нас считается, что таким нужна помощь. В некоторых западных странах считают, что твоя жизнь — это твое личное дело. Вы, например, как считаете? — она достала из сейфа дискету, пробежала пальцами по клавишам компьютера.