Кочевники поневоле - Гелприн Майк Страница 44

– Свора бездельников, – пробормотал себе под нос Антуан Коте. – Бьюсь об заклад, ни один из них и пальцем не пошевельнёт, чтобы нам помочь.

Желающих принять пари не нашлось. Франсуа спешился и наравне с остальными апрелитами принялся растаскивать телеги, затем закреплять колёса на осях. Июниты, по-прежнему сидя у костра, развлекались анекдотами.

– Лейтенант, – жарко прошептал на ухо Антуан. – Там в одном месте брезент прохудился. В телегах ящики – штабелями. Я отодрал с одного доску. Внутри оружие – много. А в других, металлических, видать, боеприпасы.

Франсуа кивнул – он об этом догадался, едва увидел телеги. Оружие. В этот момент смутные, никак не желающие сформироваться мысли вдруг обрели стройность и выстроились в логическую цепочку. Через несколько дней боевое кочевье апреля погонят на убой. Умирать за чужие интересы и убивать затравленных, обречённых людей, намного более симпатичных ему, чем июньские вояки. Убивать Хетту.

Франсуа Мартен резко выпрямился. Последняя мысль ожгла его, опалила, он даже отшатнулся, будто его хлестанули кнутом.

– Что с тобой, лейтенант?

– Ничего, Антуан, я в порядке.

«Бежать, – твёрдо решил Франсуа. – Удрать при первой же возможности. Внезапно, когда никто не ждёт. Меня ничего здесь не держит».

«Не держит? – издевательски переспросил кто-то внутри него. – А твои люди, лейтенант? А твоя честь?»

«Постой, – осадил внутренний голос Франсуа. – Что «люди»? Я не имею права брать с собой никого из них. Да и никто не пойдёт, мне придётся проделать всё одному. И повезёт, если мои люди не станут стрелять мне в спину. А что касается чести… Да пропади она, такая честь».

Хотя… Антуан Коте… Самый преданный, самый верный. Однажды он сказал: «Был бы мой выбор, я охотней стал бы драться с этими, чем с парнями из февраля. Не потому, что с ними проще. А оттого, что февралиты мне даже где-то симпатичны. А июньские бездельники – нет». Сказал, конечно, на нервах и со злости, вечером, когда часом раньше июниты едва не расстреляли Дюжардена. «Так что же, может быть, сманить Антуана? Или приказать: он пойдёт, прикроет мне спину, даже если это будет стоить ему жизни. Нет, к чертям. Если Антуану суждено умереть, он умрёт, но не станет из-за меня предателем».

Франсуа стиснул зубы. Бежать – это предательство, и нечего подбирать слова. И оставаться – тоже предательство, только по отношению к женщине, которую он любит.

– Какая приятная встреча, – раздался за спиной глумливый голос. – Лейтенант э-э… забыл как вас там. И, разумеется, небрежно одет и не выбрит, словно нерадивый новобранец.

Франсуа обернулся. Капитан Роджер Гордон с обычной спесью поигрывал хлыстиком и насмешливо улыбался. Усилием воли Франсуа заставил себя проглотить издёвку.

– Виноват, господин капитан, – покорно сказал он.

– По-хорошему, надо бы посадить вас на пару суток под арест. Но с учётом военного времени и услуги, которую ваши люди нам оказали, – Гордон сделал паузу, – ограничимся сутками. Извольте по прибытии доложить полковнику Шоу.

– Как скажете, господин капитан.

Франсуа оглядел выстроенные вереницей телеги, в которые обслуга запрягала лошадей. Он решился:

– Позвольте сопровождать вас, господин капитан. На всякий случай, вдруг они вновь застрянут.

– Да, разумеется, – Гордон кивнул. – Вы с вашими людьми можете ехать в арьергарде. Разве что кто-нибудь захочет подменить моих парней на козлах.

– С вашего позволения, – Франсуа поклонился, – я поведу головную подводу. Заодно разомнусь.

– Что ж, – Гордон одарил лейтенанта дежурной надменной усмешкой. – Офицер-возчик – жаль, что в армии нет такой должности, вы вполне бы на неё подошли.

Франсуа не отреагировал на новый всплеск капитанского остроумия. Он стремительно зашагал к головной телеге и придирчиво осмотрел запряжённую в неё тройку. Одобрительно похлопал коренника по крупу, потрепал по холкам пристяжных и запрыгнул на козлы.

До позиций добрались за полчаса до восхода Нце.

– Антуан, – окликнул сержанта Франсуа.

– Я здесь, лейтенант.

– У меня просьба к тебе, Антуан. – Франсуа нагнулся и положил руку сержанту на плечо. – Очень большая просьба, огромная. Ко всем вам. Подарите мне две минуты.

– Какие две минуты? – опешил Коте. – Ты о чём, лейтенант?

Франсуа смерил взглядом расстояние до перегораживающего Ремень кордона.

– Не стреляйте в меня первые две минуты. Или стреляйте, но не прицельно.

– Лейтенант, что с тобой? – Антуан Коте побагровел, у него затряслись руки и испарина выступила на лбу. – О чём ты? Кто собирается в тебя стрелять?

Вместо ответа Франсуа расстегнул кобуру и обернулся через плечо.

– Господин капитан! – почтительно позвал он. – Подойдите сюда, будьте любезны.

– Что случилось? – Июнит направил коня к головной телеге.

– Ровным счётом ничего.

Франсуа вскинул револьвер и выстрелил Гордону в голову. Капитан июнитов ещё заваливался, когда лейтенант вытянул лошадей плетью, гикнул и погнал телегу прямо на перегораживающий дорогу кордон. Набравшие скорость кони с треском снесли шлагбаум и помчались по дороге дальше.

– Наддай! – орал Франсуа, нещадно обрушивая плеть на спины пристяжных.

Ветер хлестал в лицо, громыхала за спиной несущаяся по рытвинам и колдобинам телега, сзади грянул залп, пули прошли над головой и сгинули. Ещё залп, пули вновь прошли мимо, и телега скрылась за дорожным поворотом.

«Минут двадцать у меня есть, – лихорадочно думал Франсуа. – Минут двадцать форы, пока разберутся, пока скомандуют, пока будут седлать лошадей. А потом – столько, сколько им понадобится, чтобы догнать налегке. Час. Полтора, если повезёт и не загоню лошадей. И – всё». Безумство, на что он рассчитывал, когда затеял побег. Его настигнут и расстреляют – непременно, до позиций февралитов четыре-пять часов, если гнать, не останавливаясь и не снижая темпа.

«К чертям, пускай расстреливают, – отчаянно думал Франсуа. – Назад дороги нет и не будет».

Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем в дребезжание и грохот тележной поклажи вплёлся топот копыт. Франсуа обернулся: десятка два всадников шли по дороге намётом. Мили полторы, прикинул расстояние Франсуа, может быть, чуть больше. Минут двадцать, максимум – полчаса.

– Наддай! – отчаянно закричал он.

Преследователи приближались. Они были уже в полумиле, телега неслась по длинному прямому отрезку Ремня, и лейтенант понял, что до поворота живым добраться не удастся.

Через минуту по нему дали залп. Ещё не прицельный, ещё для острастки, с расстояния, превышающего необходимое для стрельбы на поражение. Лейтенант огрызнулся выстрелом из револьвера, ещё более бесполезным и бессмысленным. Оглянулся: расстояние сокращалось на глазах. Всё, осознал Франсуа. Две минуты, от силы три. Он вдохнул воздух полной грудью, улыбнулся зависшему над верхушками деревьев равнодушному Нце.

Новый залп, и левая пристяжная, споткнувшись, сбилась с ноги и пала. Оглобля под её тяжестью треснула, разломалась пополам, повозку подбросило и занесло на дороге. Франсуа сшибло с козел, он рухнул на землю, покатился по ней, обдирая кожу с рук, грянулся головой о придорожный камень. Коренник и оставшаяся в живых пристяжная бились в оглоблях, не в силах сдвинуть повозку с места. Франсуа, превозмогая раздирающую черепную коробку боль, встал на колени, зашарил пальцами по пустой кобуре. Понял, что револьвер выпал из руки при падении, выругался от бессилия и стал подниматься на ноги. Смерть почему-то хотелось принять стоя.

Головной июнит был уже в двадцати шагах. Припав к конской холке, он навёл на лейтенанта ствол, но вместо одиночного выстрела раздался вдруг залп. Конь под июнитом встал на дыбы, затем рухнул на круп, подминая под себя уже мёртвого, застреленного седока. Перелетел через голову коня и грянулся оземь другой. Запрокинулся в седле и бессильно сполз на дорогу третий.

В следующую секунду метнувшийся из леса к Франсуа человек ухватил его за пояс, рванул и, прикрывая собой, стащил в кювет. Лейтенант успел узнать Бьёрна, а потом боль взорвалась в голове, и сознание улетело прочь. Как спасались бегством уцелевшие преследователи, Франсуа уже не видел.