Эльмира Нетесова - Изгои Страница 45

Шли дни. Митька уже и сам успел забыть про отправленную кляузу. Как вдруг, внезапно, его вместе с тещей вызвали в правление.

В кабинете председателя полно людей. Тут все колхозное правление, участковый и еще трое незнакомых в милицейской форме.

Пришли! Присаживайтесь! — предложил председатель Митьке и теще.

Повернувшись к приезжим, сказал:

Софью сейчас привезут.

И верно, едва закрыл рот, в кабинет вошла Софья. Оглядела растерянно.

Садитесь! Тут ваш муж жалобу написал в область. Разобраться надо!

Жалобу? На кого? За что? — удивилась Софья.

Один из приехавших решил ознакомить всех с текстом и начал читать вслух.

С ума спятил! — ахнула теща.

Дураком как был, таким и остался! — не выдержал кто-то из членов правления.

Скулы участкового покрылись бурыми пятнами. Софья сидела белее снега.

Ну, вот и все! — прочел человек жалобу до конца.

Председатель колхоза курил, отвернувшись к окну. Сигарета в руках дрожала. Он первым нарушил молчание:

Знаете! Он только появился! Еще бездельничает! А уж людям мешает жить и работать! Гнать его отсюда нужно! Как он посмел ни за что опозорить людей?!

Нет! Просто взять и выгнать я не позволю! Пусть ответит за клевету перед законом! Я не дам марать свое имя всякому проходимцу! — кипел участковый.

Что скажете вы? — обратился к теще Митьки приехавший из области полковник милиции.

Женщина рассказала все, как было. Потом послушали Софью. Подняли и Митьку. Тот решил держаться благоразумно и добиться своего:

Вот участковый отпирается, а разве не грозил упечь в тюрьму до конца жизни? Иль не обзывал последними словами? Мы с тещей сами помирились. Без него! И живем мирно, тихо, душа в душу! Зачем было лезть?

Не уходите от темы! Вы обвиняете участкового в аморальном поведении, в интимных связях с вашей женой. У вас имеются подтверждения, свидетели, или вы сами их застали?

Я заподозрил, потому что он грозил, душил, обзывал. Что я мог подумать еще? С чего такая встреча?

Почему не с себя начали? За что опозорили свою семью, участкового? Разве ваша жена дала повод для подобных подозрений?

Я прошу вас, не называйте меня его женой. Сегодня подаю заявление на развод, — холодно сказала Софья.

Вот вам и доказательство! Ей нужна была причина. Она сыскалась! — нашелся Митька.

Пять лет назад, когда вас осудили, одно лишь заявление от нее стало бы первым и последним поводом. Без суда! Вы — мужчина! Останьтесь им хотя бы теперь! Не позорьтесь! — спокойно посоветовал Баланде полковник.

Оно и верно! Мне нечего переживать! Пусть все выметаются из моего дома! Развод нужен? Да я с радостью!

Одна поправка! Она для всех! — встал председатель колхоза и продолжил: — Дом, о котором идет речь, является собственностью колхоза, а не семьи. Потому что строился за наши средства! И не жильцы, а правление будет решать, кому в нем жить! Ни жилье, ни другие помещения мы не продавали и не давали право на приватизацию! У нашего хозяйства достаточно сил и средств, чтобы самим содержать в порядке жилой фонд! Но жить в нем будут только труженики! Наши! Кто работает, не покладая рук, а не кочует по тюрьмам, не дебоширит в семьях!

Во! Видите? И этот старый козел имеет виды на нее! Вон как заливается! Видать спелись, пока меня не было! — потерял контроль над собою Баланда.

Сами слышите! Ну, как такого терпеть? Нет! Не нужен он нам!

Пусть отваливает обратно!

Нет! Не прощу клеветы! — кипел участковый.

Успокойтесь. Эта грязь к вам не пристанет! Он наказан хуже и сильнее: его прогоняют люди, средь каких он жил с рожденья! — успокаивали участкового приехавшие из области.

Митька стоял возле своего дома, не решаясь войти. Он впервые испугался, что его и впрямь отправят обратно в зону. Этого Баланда боялся больше смерти.

Софья вскоре вынесла ему пару чемоданов, с какими сама приехала в этот дом. Они были забиты его тряпьем.

Женщина ничего не сказала. Ошпарила ненавидящим взглядом и, ни слова не обронив, ушла в дом, накрепко захлопнув за собою дверь.

И на хрен я привез тебя сюда, сучку подзаборную? Уж лучше б женился на своей колхозной бабе. Так хоть не остался бы без угла как собака, — пожалел Митька о своей женитьбе вслух.

Только склонился он к чемоданам, как услышал: Во, паразитка! Мужик ее с навозу выдернул, в люди вытащил, она его за это в благодарность из родной хаты выкинула! Ну и стерва! А еще институт заканчивает! Видать, чем грамотней, тем поганей баба! — Митька увидел одноглазую Акулину- недавнюю вдову конюха, спившуюся с горя после смерти мужа.

Ну, чего раскорячился, петушок ты наш ощипанный? Иль деваться некуда? Пошли ко мне. У тебя беда, у меня горе! Нам ли друг друга не понять? Другим, не тертым горем, чужой боли не разуметь. И только мы, несчастные, не потеряли веред людей сердца свово. Пошли, Митяй! В моей хате и тебе угол сыщется.

Баланде было не до выбора. Он не думал, что его выгонят из дома, и не подготовил пути для отступления, а потому послушным псом поплелся следом за бабой, шатавшейся из стороны в сторону, но упрямо идущей домой.

Едва вошли в избу, Акулина потребовала сипло: Ставь пузырь! Давай горе пропьем! Мое и твое одним махом!

Нету пузыря! И купить не на что! — подал голос

Митяй.

Да? А на кой хрен ты нужен здесь без пузыря? По другим делам ты не по адресу! Слышь? Вот если б с самогонкой, живи сколь хошь, а без нее не нужен! Нече околачиваться.

Может, дашь заночевать? Уже в город нынче не попасть, а завтра утром уйду на поезд. Уеду из деревни насовсем.

Куда поедешь, к кому? Горемыки нигде не нужны: хочь мужики иль бабы. Это точно знаю. Ночуй! Куда ж деваться тебе, родимый? Когда пожрать захочешь, вон там чугун с картохой стоит на печке. Нынче свиньям варила. Оттуда и возьми. Другого ничего нет! Не обессудь. Как помер мой мужик, ничего в доме не осталось. Понял иль нет?

Понял! — согласился Митька, зная по себе, что спорить с пьяной бесполезно.

Он помнил мужа Акулины, веселого, добродушного Данилу. Одна была у него беда: не было в семье детей. Но, несмотря на это с женою жили дружно, никогда не ругались. Данила не заглядывался на других баб.

«Вот же нашел человек жену по себе. Ну и что с того, что одноглазая? Зато мужика не паскудила ни перед кем!» — думал Митька, засыпая на лежанке стылой печки.

Акулина легла на койке в единственной комнатухе. Она долго ворочалась, вставала, искала бутылку самогонки, какую, ну точно помнила, спрятала еще вчера вечером. А вот куда? Наконец нашла! Приложилась, блаженно вздыхая, зачмокала прямо из горла и, казалось, уснула.

Митька долго думал, куда ему податься? И решил попроситься на работу куда-нибудь в сторожа, потому что им дают жилье. А без угла, без крыши над головой человеку жить невозможно. Засыпая, он уговаривал себя, что покуда молод, может устроить свою жизнь заново.

Он видел себя во сне в теплом тулупе, в валенках и шапке, с двустволкой на плече. Он охраняет самый большой во всем городе магазин. Рядом с ним две огромные овчарки, смотрят на Митяя, не мигая, готовые по первому слову разорвать кого угодно.

«Эх! Раньше б вы мне пригодились! В деревне! Уж там я вас науськал бы на всех: на председателя и участкового, На Соньку и тещу, и на эту дуру, что так и не признала отцом… А еще на Акулину, какая всего-то на ночь у себя оставила!» — видит, как открыла пасть овчарка и заблажила бабьим голосом: «Данила!».

Митька в ужасе подскочил, а голос не стихает:

Данила! — видит Акулину посреди комнаты. Растрепанная, в ночной рубашке, пьяная до омерзения, с безумно выпученными глазами она орала словно на погосте и звала: — Данила!

Митька попытался уложить, успокоить бабу. Стыдил, уговаривал, материл, но через несколько минут снова услышал жуткое, срывающееся на вой:

Данила-а-а!

Твою мать! — не выдержал мужик и, кляня все на свете, наскоро оделся, схватил чемоданы и выскочил из хаты под истошный вой.

Данила-а-а!

Уж лучше средь бродячих псов ночевать, чем с этой лярвой под одной крышей! Она любого в могилу загонит, — бежал человек из деревни без оглядки через ночь…

Утром, придя в город, решил поесть в столовой. И долго хвалил собственную сообразительность, что не отдал деньги, заработанные в зоне, домашним. Не истратил их попусту на подарки и гостинцы. Все до копейки сберег. «Ни на кого не потратился», — улыбался сам себе.

«Если б достал, в жопу себя расцеловал бы за смекалку!» — гладил собственную голову и грудь.

Он оставил чемоданы возле столика и пошел за чаем. Уж так захотелось ему после дурной ночи успокоить душу.

Митька взял чай, бутерброд с сыром, повернулся к столику за каким завтракал и… выронил все, что держал. Исчезли чемоданы! Их словно и не было у стола. Никто вокруг ничего не видел. Митька взвыл во весь голос, выскочил из столовой, увидел, как в конце улицы двое пацанов, согнувшись на бок от тяжести, уволакивают его чемоданы.