Егор Овчаренков - Последний бросок на запад Страница 45

— Подожди. Сначала надо, как полагается, за встречу выпить.

— Точно, — поддержал Диму Чернышев. — А кто старое помянет, тому — глаз вон.

Чокнувшись, оба дружно опрокинули содержимое стаканов и одновременно с удовольствием крякнули.

— Хороша! Жаль огурчика нет.

Только истинно русский человек мог догадаться, чем же так хорош напиток, способный вызвать на лице такую гримасу отвращения.

Емельянов тут же налил по второй и, не дожидаясь Вадима, выпил.

— Вот теперь можно и рассказывать…

Через два часа на полу комнаты стояли три пустые бутылки — одна от «Русской» и две из-под местной абрикосовой водки крепче сорока градусов, а на кровати сидели двое вдрызг пьяных наемников, выясняя извечный вопрос о том. кто кого и до какой степени уважает.

Командование боснийских сербов пребывало в состоянии, похожем на панику, — хорватские и мусульманские вооруженные силы начали активные военные действия сразу на нескольких направлениях, постоянно наступая. Каждый день сербы были вынуждены отступать, сдавая противнику территории.

Делать было нечего: Караджич и Младич выполняли ультиматум НАТО. Мирное население, сербы, либо препятствовали выводу своей боевой техники, либо бежали, понимая, что хорваты и мусульмане сразу же перейдут в наступление, а это чревато этническими чистками.

При этом лидер боснийских сербов Радован Караджич и президент Союзной Югославии Слободан Милошевич никак не могли найти общий язык. Первый заявлял, что будет продолжать драться до последнего серба, а второй занял выжидательную позицию, стараясь добиться мира и снятия эмбарго против своей страны.

Действия перекрасившегося коммуниста Милошевича были оправданны. Межобщинный конфликт на Балканах грозил перейти в Третью Мировую войну. И предпосылки к этому были более чем серьезными: хорватам помогал Запад, мусульманам — богатейшие страны Азии — Иран, Ирак, Саудовская Аравия. Сербской Боснии оставалось рассчитывать лишь на помощь России.

Но Чечня показала военную слабость русских. И сразу стало понятно, кто выйдет победителем в Боснии, а кто будет вынужден уступить.

На экранах телевизоров всей Европы чуть не ежедневно появлялся Милошевич, который постоянно вел с кем-нибудь переговоры, хитрил, комбинировал. Пока что в открытую никто из боснийских сербов не высказывал никаких претензий к Белграду, но непоследовательная политика Слободана Милошевича у многих вызывала опасения, что их бросят в беде.

При Тито нынешний президент Югославии успешно делал партийную карьеру, потом, придя к власти, железной рукой пытался удержать разбегавшиеся республики. Когда это не получилось и началась Боснийская война, он, поддерживая сербов, долго и упорно добивался расположения и признания Запада, но так ничего и не получив, обратился к России. Но видя, что без западной помощи ему не обойтись, снова поменял свою политику. В конце концов многим стало ясно, что хитрый лис Милошевич собирается выйти сухим из воды и даже согласен обвинить в развязывании конфликта одного Караджича. Это было для тех, кто сейчас отступал в боснийских горах, для Емельянова и остальных ударом в спину, предательством. Пора было хоть как-нибудь заключать мир, заканчивать эту бессмысленную войну.

Ивица, скрупулезно следившего за развитием событий, да и не только его привело в немалое замешательство заявление генерала Младича о том, что в скором времени он захватит столицу Боснии Сараево, чем положит конец войне. То есть, конечно, как патриот он был согласен с таким заявлением, но как разумный человек…

Тут со всех сторон поступают сведения об отступлениях — и вдруг такое заявление. Хотя им там, наверху, наверное, виднее…

— Фу-у… Еле живыми выбрались, — Чернышев шумно ввалился в комнату.

Уже несколько дней он редко виделся с Емельяновым. Одна боевая операция следовала за другой, а получивший новое ранение Дмитрий оставался в расположении отряда вечным дневальным.

Задания были прежними — преимущественно разведрейды, мелкие стычки с наступающим противником. Бывали и контрнаступления, но редко.

В одном из них Емельянов и получил осколочное ранение в голову и пулю в бедро. В полевом госпитале его подлатали. Он получил денежную компенсацию и вернулся в свой отряд, который уже четырежды менял свою базу.

В боснийских горах уже заканчивалась весна. В брошенных садах давно отцвели фруктовые деревья. Но настроение от этого не улучшалось. Когда отступаешь — не до природных красот.

— Все в порядке? — сонно поинтересовался Емельянов, даже не подняв головы.

Врач пока запрещал ему снимать повязки и уж тем более идти в бой. Да он и не рвался особенно — это только поначалу безделье мучало, а потом ничего, привык.

Вадим усмехнулся.

— В порядке. Если не считать, что вчера вечером нас из лагеря ушло больше двадцати человек, а вернулось четырнадцать. А так все в порядке! — Чернышева била нервная дрожь, и его голос чуть ли не срывался на крик.

— Не ори, — спокойно сказал Емельянов. — Ты же живой.

— Пока живой, — невесело уточнил Вадим.

Он нарочито медленно, успокаивая расшатанные нервы, разделся и забрался под одеяло. Всю дорогу только и мечтал о сне, а тут вдруг выяснилось — ни в одном глазу.

— Ты про самолет ничего не слышал? — спросил он у Емельянова.

— Про какой самолет?

— Да про тот самый. Несколько дней назад какой-то придурок-американец летал над сербами. Скорее всего — разведчик. Но сербы не стали долго выяснять, кто он такой и что делает в небе, а просто грохнули по самолету ракетой. Летчик катапультировался и, кажется, остался цел, а американцы это усекли.

Дима безразлично махнул рукой.

— Ну и что? Нехрен летать где попало…

— Они потребовали, — продолжил Чернышев, — найти летчика и вернуть обратно. Причем потребовали совсем не дипломатично.

— А тебе какое до этого дело? Тебе же деньги за это и платят, чтобы ты лишние самолеты сбивал да хорватов отстреливал.

— Дела-то нет, но только американцы шутить не любят. Я по радио слышал, что вот-вот на территорию Боснии будут введены так называемые силы быстрого развертывания.

— А это что еще такое? — Емельянов сел на кровати.

Видимо, бывший рижский омоновец не очень хорошо разбирался в политике и в западных армиях. Ответ был предельно краток:

— Это что-то связанное с НАТО.

— Значит, будут за хорватов.

— Ну, может, и не совсем так, но где-то рядом. Во всяком случае, летчика этого совсем некстати сбили.

— Для кого некстати?

Ответ Вадима был несколько загадочен:

— Для всех нас.

— Дался тебе этот летчик, — Дима опять плюхнулся на кровать. — Лучше ложись и поспи по-человечески — завтра небось опять в бой погонят. А насчет летчика можешь не волноваться. Я знаю, что такие акции не проводятся без разрешения Совета Безопасности ООН, а им сейчас ни к чему обострять с нами отношения.

— А ты откуда знаешь?

— Газеты читать надо, — так же загадочно заявил Дима.

Чернышев последовал совету Димы и, закрывшись одеялом с головой, заснул.

Весь следующий день Дима буквально маялся от безделья — раны уже более или менее зажили и самочувствие было нормальным. Но больших нагрузок он пока вынести не мог, а накопившуюся энергию надо было куда-то выплеснуть.

Он то брался чистить автомат, то рубил дрова, то помогал на кухне. Но все равно неучастие в боевых действиях, в риске он считал бездельем. Это притупляло чувство опасности, и этого Дима боялся больше всего…

Во второй половине дня на скамеечке возле дома, где они базировались, Диме удалось побеседовать с их командиром Стойковичем.

— Ивица, — обратился к нему Дима, — тут только и разговоров о каком-то американском самолете, который якобы упал на нашей территории.

Ивица нахмурился.

— Ну да…

— Что с ним?

— Ничего.

— То есть?

— Упал и все. Вообще-то это теперь не наше дело. По этому вопросу разбираются сейчас там, наверху, — сербский офицер многозначительно поднял указательный палец вверх, в весеннее голубое небо, давая таким образом понять, что тут, возможно, затронуты политические интересы. — Но, как я слышал, они пришли к такому же выводу, что и мы, — послать этот аэроплан в задницу и забыть. Один-единственный самолет — не повод для скандала.

Емельянов возразил:

— Да, но все же это американский самолет, а они любят показать, как здорово заботятся о своих.

— Вот пусть и заботятся у себя в Америке. А у нас здесь война идет.

— А НАТО?

— И НАТО свое пусть тоже в задницу засунут. А если попробуют на нас наехать, то заботиться им придется не об одном летчике, а уже о многих, и не только летчиках. Еще вопросы есть?

Емельянов отрицательно покачал головой и, развернувшись, пошел прогуляться по лесу.