Елена Караваешникова - Офицеры Страница 45

«Будь все проклято!» — подумал Шуракен.

Но он не мог помочь этим людям, а раскаяние его было им ни к чему. Шуракен готов был принять смерть или любое другое наказание, которое назначат ему за эту кровь. Но прежде чем предстать перед судом и умереть, он должен был завершить свое дело. Пока еще у него есть друг. Его надо найти, вытащить из проклятых джунглей и отправить домой под трехцветным российским флагом, чтобы ни одна сволочь не могла упрекнуть их, что как мужчины и профессионалы они запятнали свою честь.

Шуракен двинулся к выходу, с трудом пробираясь среди раненых. Он выглядел не лучше многих из них. Его шатало, как пьяного, и тошнило, как казалось Шуракену, от запаха обожженной и корчащейся в муках плоти. Почти не соображая, куда идет, он выбрался в коридор. Все плыло перед глазами, стены качались. Навстречу, занимая почти всю ширину коридора, шли люди с носилками. Шуракен посторонился, пропуская их, и привалился к стене.

«Спокойно. Надо отдохнуть. Подожди, я сейчас… — мысленно попросил он Ставра, — сейчас я немного передохну и пойду к тебе».

…Он нашел Ставра. Когда Шуракен поднял его, голова Ставра тяжело легла ему на плечо. Шуракен прижал его к груди и заплакал.

Земля была гнилая и топкая, она не держала их двойную тяжесть. С каждым шагом Шуракен уходил в трясину чуть не по колено и с каждым шагом все трудней и трудней было вытаскивать ноги. Узкая черная змейка прыгнула с кочки и впилась в руку. Боясь уронить Ставра, Шуракен терпел боль и не сбрасывал проклятую тварь. А жало все глубже проникало в вену. Слезы горя и изнеможения жгли Шуракену глаза, грудь судорожно расширялась, но легким не хватало воздуха, предательская слабость наливала пудовой тяжестью мускулы, текла в руки и колени. Шуракен споткнулся, упал и, как тогда в вертолете, не смог удержать Ставра. Вязкая черная вода поглотила его, медленно сомкнулась над бледным неподвижным лицом. В смертельной тоске Шуракен огляделся и увидел тонкую березку, обреченно белеющую среди черно-зеленых елок. Он решил срубить ее, подцепить ею тело Ставра и вытащить его из болота. Шуракен вынул нож и пошел к березке. Но он услышал человеческие голоса, возбужденные и до того отвратительные, что при их звуке в нем всколыхнулась нечеловеческая ярость. Он понял, что они добрались до Ставра раньше его. Шуракен знал обычаи этой войны и представлял, что сотворят черные с телом Ставра, если найдут его.

Хорошо, что он взял из «крокодила» мачете, иначе он не проломился бы сквозь джунгли. Шуракен рубил сплошную зеленую чащу, через которую и руки невозможно было просунуть, и ревел как зверь, но все было напрасно. Он не мог найти, где оставил Ставра…

Оказав необходимую помощь пострадавшим во время налета, док Улдис передал их местным властям, и их перевезли в госпиталь. Из своих раненых было только двое: Аспид-2 с легким касательным ранением бедра и Шуракен, с которым доку пришлось здорово повозиться. Незалеченная рана дала острое воспаление. Термометр зашкаливало за сорок. Шуракен пытался встать и рвался, как бешеный жеребец, отбиваясь от санитара, мешавшего ему это сделать. Док Улдис накачал его противошоковыми и успокаивающими препаратами, прекратив таким образом самоубийственное безумие. Затем он вскрыл и вычистил нагноение, образовавшееся из-за сильного ушиба в плохо зажившей ране. Через двое суток температура упала, и Шуракен пришел в себя, вконец обессиленный. В его сознании стерлись отрывочные, уже искаженные полубредом кртины короткого возвращения в сознание, но он с болезненной отчетливостью помнил все, что было до вспышки в глазах и внезапного провала в небытие.

Шуракен уже не был одержим идеей искать Ставра. Он презирал психопатов и свои чувства всегда воспринимал только с точки зрения позитивных, рациональных решений. Он понимал, что время упущено: если на труп Ставра не наткнулись повстанцы, то его обязательно нашли термиты, а им нужно буквально несколько часов, чтобы обглодать тело до костей и приняться за кости.

Но сейчас бездействие и болезнь разрушали его стойкость. Он сосредоточился на своем отчаянии и, лежа на спине с закрытыми глазами, вел непрерывный внутренний разговор со Ставром. Он говорил ему те слова, которые колом встали бы у него в горле, если бы он попробовал по жизни сказать их вслух. Ведь и Ставр никогда не выставил бы своих чувств напоказ, закамуфлировал бы их обычной грубостью и насмешкой. Шуракен снова и снова в мельчайших деталях вспоминал все, что произошло в вертолете. Шуракен был безнадежно одинок в своем отчаянии. Тоска высасывала из него последние силы. Он был глух и слеп ко всему и безразличен даже к болезненным манипуляциям дока Улдиса, когда тот обрабатывал открытую, плохо заживающую рану. Но если ему задавали вопросы, Шуракен отвечал неохотно, но вполне конкретно, так что док Улдис мог убедиться, что с головой у него все в порядке.

— Ему нелегко будет пережить смерть Егора, — сказал Улдис пилотам, когда они по традиции ужинали в клубе. — У них ведь практически не было семей, и, я думаю, по-настоящему у них уже никого ближе друг друга не осталось.

— Надо поговорить с ним об Егоре. Если он заговорит, ему станет легче, — сказал Аспид-2.

— Я пробовал, он не хочет разговаривать, — ответил Улдис.

— Сашке можно пить? — спросил Аспид-1.

— Пить всегда можно.

— У меня есть бутылка московской водки. Надо помянуть Егора. Теперь уж ничего не поделаешь. Жизнь.

Они по-прежнему каждый вечер собирались в офицерском клубе, но после пожара в резиденции и гибели базы «Стюарт» события приняли такой оборот, что, похоже, дни русской колонии в Сантильяне были сочтены.

Док Улдис вошел в палату, остановился возле кровати и посмотрел на отчужденное и напряженное лицо Шуракена, как обычно лежащего с закрытыми глазами.

— Малыш, ты далеко? — спросил док.

— Я здесь.

Док придвинул стул и сел.

Шуракен открыл глаза и посмотрел на Улдиса. В его глазах были бесконечная усталость и боль. Улдис видел, что Шуракен с трудом отвлекается от своих горестных сосредоточенных размышлений и хочет одного — чтобы его оставили в покое.

— Послушай, мне надо кое-что сказать тебе.

— Я слушаю.

— Прибыла комиссия из Москвы. Я не могу помешать им допросить тебя. Постарайся переключиться, все обдумать и решить, что ты будешь говорить.

— Я скажу все как есть. Ширяев подтвердит, что у нас не было намерения взрывать базу. Надо поискать в кармане моей куртки, там должен быть подписанный им план операции.

— На Ширяева не рассчитывай. Он ничего не подтвердит.

— Почему?

— Потому что его нет в живых или, по крайней мере, нет в наличии.

— Что? Что это значит? Улдис, я ни черта не понимаю. Нет в живых и нет в наличии — разные вещи. Извини, давай поконкретней.

— Ширяев исчез в тот день, когда вы мотались на базу. Димка, секретарь, сказал, что, возможно, он получил известие о взрывах на «Стюарте» и поехал разбираться. Вроде он никому ничего не сказал, потому что операция была секретной.

— Тогда откуда ты об этом знаешь?

— Вертолетчики сказали, что «Стюарт» ваших рук дело.

— Нет, не наших. Так что стало с Ширяевым?

— Вроде он погиб. Нашли его машину, подорвавшуюся на мине, останки белого человека. Опознать, Ширяев это или нет, практически невозможно.

— Я не верю, что Ширяев погиб, — спокойно сказал Шуракен. — Такое говно за просто так не погибает. У него всегда все было рассчитано. Значит, он знал, что будет с базой, подставил нас, а сам удрал.

— Да, кстати, в тот же день вашему приятелю, генералу Джорику, прострелили башку. Объявлено, что он погиб, командуя обороной дворца во время налета.

— Ты тоже не веришь, что Ширяев погиб?

— Я слишком хорошо знаю Ширяева, поэтому ни за что не поручусь. Но в принципе он мог подорваться.

Как только перед Шуракеном возникла конкретная практическая проблема, с которой ему предстояло разбираться, его депрессия начала быстро отходить на задний план. Он уже не выглядел психопатом, сосредоточенным на своих болезненных переживаниях. Это радовало. Док с большим уважением относился к Шуракену и не хотел, чтобы парень стал легкой добычей для следователей. А в том, что Шуракена сейчас начнут потрошить самым серьезным образом, сомневаться не приходилось.

22

Президент Агильера принял трех старших офицеров, возглавлявших следственную комиссию. Он был в трауре по случаю трагической кончины своего брата, верховного главнокомандующего республики Джошуа Агильеры. Со сдержанным достоинством человека, мужественно переживающего свое горе, президент сказал, что считает себя обязанным посвятит русских друзей в истинные обстоятельства трагедии. Официально было объявлено, что генерал Агильера погиб во время террористического налета на резиденцию, но на самом деле, сказал президент, он застрелился, узнав о предательстве полковников, вошедших в сговор с главарями оппозиции и пытавшихся осуществить военный переворот. Генерал Агильера не смог пережить того, что люди, которым он доверил ключевые посты в армии республики, все эти верные соратники, друзья юности, как полковник Касимба, оказались гнусными предателями, негодяями, поставившими на карту благополучие страны ради призрачной надежды захватить власть.