Евгений Костюченко - Динамит пахнет ладаном Страница 45

— Мистер Зак должен был проверить одно свое предположение, только и всего.

— У меня тоже есть одно предположение. Я предполагаю, что газеты не всегда сообщают правду.

— Это не имеет значения. Важно другое. Газету читают тысячи людей. Сотни тысяч людей. Кто эти люди? Налогоплательщики. Присяжные. Избиратели. Газеты формируют их мнение. Неважно, каким способом. И еще. Газеты очень не любят печатать… Как это будет? Отказ от показаний? Нет. Опровержения? Есть такое слово?

— Да, опровержение.

— Если какая-то газета ошиблась, она сделает все, чтобы этой ошибки никто не заметил. Но чтобы ошиблись сразу несколько крупных уважаемых изданий? Такого не бывает. Никогда не бывает. — Майер провел пальцем по корешкам книг, стеной стоящих за его спиной. — Разве в книгах — правда? Только правда и ничего, кроме правды? Нет. Там содержится мнение авторов. Сложим мнение писателей с мнением читателей. Получим общественное мнение. А общество не ошибается. Общество решило, что беглая русская террористка мертва? Значит, она мертва. И никто не докажет обратного.

— Даже если она сама явится в суд?

— Вот именно. Даже если явится.

Мэнсфилд встал и подошел к буфету. Плеснул себе виски в бокал и вернулся к креслу. Но садиться не стал.

— Итак? — спросил Майер.

Мэнсфилд сделал глоток и ответил:

— Конвоев больше не будет. Я отдал вам почти всё, что у меня лежало на складах. Вам хватит. А мне пора остановиться. Я выхожу из игры.

Он поставил недопитый бокал на стол и вышел из кабинета.

Подъехав к особняку, он не спешил выйти из экипажа. Толкнул охранника, сидящего рядом с кучером:

— Чего сидишь? Осмотрись и открой ворота. Заедем во двор.

— Во двор? — оглянулся кучер.

— Да, теперь будешь подавать свою колымагу прямо к крыльцу.

Войдя в дом, Зеб Мэнсфилд закричал:

— Почему все окна открыты? Почему свет кругом горит? Почему в саду ни один фонарь не светит? Дармоеды, бездельники, тупицы! Сколько вам говорить!

Прислуга засуетилась, охранники сбежались к входу и снова рассыпались, чтобы с керосиновыми фонарями осмотреть сад.

Мэнсфилд, не глядя, сбросил с плеч сюртук, и лакей едва успел подхватить его.

— К вам гость, сэр! Мистер Хелмс, сэр! Я проводил его в библиотеку, сэр!

— Давно он здесь? — Мэнсфилд остановился, вытирая платком сразу взмокший лоб.

— С полчаса, не больше.

Полковник Хелмс развалился в кресле под торшером. В одной руке у него дымилась сигара, в другой он держал сложенную газету.

— Привет, Зеб, — бросил он, продолжая скользить взглядом по плотной ряби строчек. — Видел Майера?

— Только что.

Хелмс кивнул и отложил газету.

— Этим иностранцам можно только позавидовать. Как у них все просто. Никаких выборов, никаких партий. Следует признать, что монархия — гораздо более совершенный механизм управления обществом, чем демократия. Но зато несовершенство наших институтов подталкивает нас к поиску новых решений. Мы не стоим на месте, мы развиваемся, вот в чем наше преимущество. Ты уже принял решение? Будешь участвовать в выборах?

— Сначала надо взвесить мои шансы, — ответил Мэнсфилд, опускаясь в кресло напротив и закуривая сигару. — Мне бы не хотелось начинать политическую карьеру с поражения. Если бы выборы проходили в городе, или хотя бы в округе, где меня каждая собака знает, я бы не сомневался. Но штат — это совсем другой уровень…

— Брось. Механика везде одна и та же. Что в городе, что по всей стране. Раскрою тебе секрет. Есть люди, которые всегда голосуют за демократов. Есть люди, которые всегда голосуют за республиканцев. Их примерно равное количество. Но есть еще и те, кому все равно. Они-то и решают, кто выиграет. Понимаешь? Получается, что политику определяют те, кому на эту самую политику наплевать. Ну, а раз им все равно, за кого голосовать, то почему бы не за тебя?

— Почему же именно за меня? — недоверчиво спросил Мэнсфилд.

— Потому что ты первым придешь к ним. Пока другие кандидаты будут носиться по своим сторонникам, и будут спорить со своими противниками, ты просто придешь к тем, кому на все наплевать. Ты придешь первым. И скажешь: «Вы плевали на политику, а политика плюет на вас. А я не политик, я такой же, как вы. И я хочу, чтобы в политике было побольше таких простых парней, как мы с вами». Ну, или что-то в этом духе. Детали зависят от местности. В округе, где живут бывшие конфедераты, ты будешь петь одни песни, в округе с ирландцами — другие. Это мы еще все подгоним под местные условия.

Мэнсфилд подался вперед:

— Полковник! Я знаю вас много лет. И не могу поверить, чтобы вы приехали ко мне из Сан-Антонио только для того, чтобы получить мое согласие участвовать в выборах.

— Не только для этого, конечно. Но ты согласен?

— Мой ответ что-то изменит?

— Да, конечно.

— Согласен.

«Куда я лезу! — как бы в шутку ужаснулся Мэнсфилд, произнеся роковые слова. — Прощай, спокойная жизнь!»

Если бы не семья…

Зеб Мэнсфилд не знал, сколько ему еще суждено прожить. Но отпущенные годы следовало превратить в прочное основание, на котором будут стоять его дети и внуки. Деньги? Деньги можно растратить, пустить на ветер, их могут просто украсть. Нет, он должен оставить своим сыновьям не золото, а дело. А самый лучший бизнес — это политика.

Он знал это еще с тех пор, когда занялся строительством железных дорог. Первая дорога, самая короткая, в сто миль между двумя магистралями, обошлась ему в семь миллионов, из которых пять миллионов ушли на взятки. Зато он получил государственные субсидии по тридцать тысяч на каждую милю, да расширил земельные наделы — было двадцать миль, стало по сорок миль в каждую сторону от полотна. В конце концов вышло, что даже не пущенная в эксплуатацию дорога принесла несколько миллионов прибыли. Но ему пришлось для этого покрутиться, да еще как! А политиканы получали огромные деньги просто за то, что ставили нужную подпись в нужном месте!

Монополия, связи на биржах, внедрение новой техники — это хорошо. Но политика — лучше. Политик — тот же торгаш, только товар у него особый. Государственная дотация, франшиза, субсидия или налоговая льгота стоят больше, чем золотая жила или алмазная россыпь, потому что не требуют никакого труда для своего использования!

— Да, я согласен, — повторил Мэнсфилд твердо.

— Не ожидал услышать ничего другого, — сказал Хелмс. — Считай, что с этой секунды ты принят в команду.

— В какую команду?

— В команду победителей. Мы управляем Техасом, скоро станем править всей страной, а еще немного погодя — всем миром. Но вернемся к сегодняшним заботам. Сколько еще конвоев потребуется, чтобы отправить весь материал Майера?

Мэнсфилд, не отвечая, долго смотрел на огонек своей сигары.

— Неужели так трудно рассчитать? — удивился Хелмс.

— Я получил предупреждение, — сказал Мэнсфилд еле слышно.

— Да? От кого?

— Я получил предупреждение, — повторил он громче. — Кто-то проник в мой дом и убил мою собаку. Убил нагло. Почти на глазах всей моей охраны.

— Твою собаку? — Хелмс прищурился. — Погоди, у тебя был такой огромный волкодав…

— Не такой он был и огромный. Просто злой и дурной, — сказал Мэнсфилд с пренебрежением. — Кто-то располосовал его ножом, да так, что пес и не пикнул. У меня под окнами. Это предупреждение. Они могут и со мной такое повторить.

— Кто — они?

— Если бы я знал…

— Но ты кого-то подозреваешь? Кому ты перешел дорогу? — Хелмс махнул рукой. — Впрочем, считай, что я не задавал этого идиотского вопроса.

— Я чувствовал, что должно случиться что-то такое, — признался Мэнсфилд. — Когда поднялась шумиха с этими билетами из банка Монтаны… Ведь девчонка могла сказать, откуда у нее эти деньги. Но не сказала. Могла бы сговориться со следователями, и ее бы не держали за решеткой так долго. Она ведь не знала, что присяжные ее оправдают. Могла бы получить несколько лет за соучастие в ограблении. Но она выдумала свою историю, вместо того, чтобы спокойно сдать нас. Я чувствовал, что это неспроста. И вот теперь она на свободе. И кто-то убивает мою собаку.

Он замолчал, снова уставившись на седеющий кончик сигары.

— Ну? — спросил Хелмс. — Как ты все это объясняешь?

— Я не умею ничего объяснять. Я чувствую — и всё.

— Думаешь, тебя станут шантажировать?

— Может быть. Или еще что-нибудь…

— Ты меня удивляешь. Не думал, что ты так чувствителен, чтобы переживать из-за бед, которые еще не случились.

— Мне было бы легче, если б это уже случилось. Тогда бы я знал, что делать. А сейчас…

Хелмс откинулся в кресле, сплетя пальцы перед грудью, и несколько раз хрустнул ими.

— Ладно. Допустим, это предупреждение, — сказал он, наконец. — Я уважаю твои чувства. Всем нам приходится сталкиваться с непонятными явлениями. Но причем тут Майер? Почему ты заморозил поставки?