Анна Данилова - Черное платье на десерт Страница 47

Странно, что голова еще работала, когда я, усевшись на диван, чтобы не упасть, задала ей очередной вопрос:

– Это ты ограбила Варнаву?

– Ничего подобного, он сам подписал доверенность, а Лев Борисович лишь исполнял его волю. Ведь он всего лишь адвокат, которого нанимают. В данном случае его наняла я.

– Но его удушили.

– Мало ли… Адвокатов убивают и за другие делишки, так что я здесь ни при чем. И вообще, не слишком ли много вопросов ты мне задаешь?

– Зачем ты пришла ко мне? Ты собираешься убить меня? Ты больна?

И тут я получила оплеуху. Неожиданно и резко. Я вскочила, не понимая, что со мной происходит и почему я еще не вцепилась этой гадине в лицо ногтями, но ничего поделать так и не смогла и тяжело опустилась обратно на диван.

– Собирайся, ты должна пойти со мной… – вдруг услышала я.

– Куда?

– Увидишь.

– Но я не хочу никуда идти… Оставь меня в покое… Как же я тогда пожалела, что открыла ей дверь. Но дело в том, что, даже увидев ее в дверной «глазок», я все равно не поверила в реальность ее существования.

Надо признаться, что в тот момент я восприняла ее появление как фрагмент сна…

– Говорю же, пошли! – И она рывком подняла меня с дивана. Подтолкнула в спину и заставила обуться. – Пошли, мне некогда, мне уже пора… Только перед тем, как мы выйдем отсюда, ты отдашь мне все мои платья, понятно? Где мои платья? Быстренько складывай их в чемодан и поехали…

Она сама распахнула шкаф, собрала в охапку все свои платья и принялась складывать их в чемодан, что-то бормоча себе под нос, словно подсчитывая и проверяя, все ли на месте. Потом захлопнула чемодан, заперла его и, взглядом приказав мне взять его и нести, направилась к двери:

– Ну! Живее! Кстати, там не хватает белого платья…

Конечно, откуда бы ему взяться, если я дала его на время Тане Журавлевой?!

Никогда в жизни мне не было так стыдно и страшно. Казалось, что я вижу кошмарный сон и никак не могу проснуться. Я даже ущипнула себя, но, кроме истинной, реальной боли, ничего не почувствовала.

Мы сели в большую черную машину с затемненными стеклами, Пунш включила магнитофон, и салон, словно шипящими змеями, стал наполняться шелестящей, громкой и очень странной музыкой. Высокий женский голос гармонично вливался в это музыкальное и тревожащее душу шуршание… Я впервые слышала такое.

В марках машин я не разбираюсь, но, судя по тому, что практически не слышно было шума мотора и машина плавно скользила по сумеречным улицам Адлера, петляя и проносясь мимо пышных цветущих деревьев и цветников, это была иномарка, просторная, комфортная, роскошная… Да и Пунш смотрелась в ней великолепно.

– Что тебе говорил Сос? – вдруг услышала я, и от стыда мое лицо запылало, наливаясь кровью. Только этого мне и не хватало! Чтобы кто-то спросил меня о Сосе! Да это же мое личное, интимное, и какое кому до этого дело? Зато теперь мне стала ясна причина ее визита. Сое! Вон оно что! Ей не терпелось узнать, не проговорился ли он о чем-то таком, чего я не должна была услышать…

– Я не знаю никакого Coca, – ответила я и закашлялась, потому что горло мое от волнения пересохло.

– Знаешь, как знают его многие женщины, но ты не должна вмешиваться в мою жизнь и носить мои платья, выдавая себя за меня… Идиотка! – в сердцах выкрикнула Пунш и бросила на меня взгляд, переполненный злостью и презрением.

Внезапно она улыбнулась (и хотя я успела отметить про себя, что такая смена настроений характерна для человека с поврежденной психикой, легче мне от этого не стало).

Кроваво-красный рот ее ухмылялся… Как же я ненавидела ее в эту минуту…

– Что это за платья? У тебя их много? – вырвалось у меня, потому что в тот момент моя голова, очевидно, скорее напоминала пыльный, забитый старыми платьями шкаф, нежели черепушку с таким необходимым атрибутом, как мозги.

– Не твое это, конечно, дело, но я все же тебе объясню. Эти платья – мои талисманы, доставшиеся мне по наследству. Мне в них везет, понятно? Кроме того, на них сильно западают мужики… Что же касается количества, то платьев вполне достаточно, чтобы с их помощью претворить в жизнь все мои идеи…

– Какие еще идеи? Бредовые?! Ты же сумасшедшая! Тебя ищут! – И вдруг в голове моей что-то произошло, и я понесла совершеннейшую чушь:

– Но если это все же не ты ограбила и убила всех этих несчастных, то знай, что кто-то пользуется твоим пристрастием к старым платьям, чтобы тебя подставить; кто-то скопировал их и теперь рисуется в них в людных местах в обществе будущих жертв…

Да, да… Я стала выдавать ей всю информацию, полученную мной из разговора Екатерины Ивановны Смоленской с Изольдой, и остановить меня было уже невозможно.

Эта Пунш буквально потрошила меня, непонятным образом заставляя выкладывать ей все новые и новые подробности этих убийств, словно знала о том, что я единственный человек, способный на такой дичайший поступок.

Она словно знала, что я недавно присутствовала при разговоре Смоленской с Изольдой и что только я могла связно изложить ход событий, связанных с убийствами в С., здесь на море и в Москве, событий, объединенных ее именем. Я рассказала ей и про Холодкову, и про Варнаву, и про Блюмера… Господи, да о чем я ей только не рассказала! И при всем при этом у меня ни разу не возникло мысли, что я предаю и подставляю Изольду и Смоленскую, свожу на нет всю их работу и, больше того, действую в интересах самой Пунш, за которой они, собственно, и охотятся! Я умолчала только о цыгане и расстреле в Свином тупике.

Возможно, из чувства самосохранения, подсознательно, ни на мгновение не забывая о кейсе.

– Они убили Холодкову, потому что она была в МОЕМ желтом платье? Но ведь это не мое платье, мое-то вот оно, здесь, в чемодане, я его только что видела…

– Кажется, она сшила себе точно такое же…

– Бедолага. И сдался ей этот надутый индюк!.. Так-с… Значит, выбросить из окна собирались меня?.. Ай да Сава! Скотина! Ну да ладно, он еще получит свое, а ты мне лучше расскажи, как это такая воспитанная девушка могла своровать чужие вещи?.. Кто тебе позволил забрать эти платья у Варнавы?

– Я ничего не забирала, мне отдала их новая хозяйка квартиры… Так ты действительно Пунш, та самая Пунш, могила которой находится на Воскресенском кладбище? Ты умерла, а потом воскресла? И зачем ты заманила Варнаву на кладбище?

Но она мне ничего не ответила. Крепко ухватившись за руль, она задумчиво смотрела на дорогу и, казалось, не слышала меня.

Голова моя разламывалась от догадок, сомнений и страха.

– Значит, я сделала правильно, что зашла к тебе на чашку кофе…

Теперь, во всяком случае, мои платья при мне… – вдруг услышала я и почувствовала, как кожа на моей спине покрывается мурашками.

– Но что ты знаешь обо мне? Откуда ты вообще узнала о моем существовании?

– С тобой спал мой Варнава, вот откуда… Я следила за тобой, чтобы рассчитаться за него.

– Но ведь ты же сама его бросила?

– Это мое личное дело.

Диалог двух душевнобольных людей… Мне казалось, что я плаваю в каком-то тумане, что воздух вокруг меня сгустился.

И вдруг машина остановилась.

– Сейчас ты должна проводить меня… А завтра мы полетим с тобой в С., где ты наденешь одно из моих платьев…

– Нет! – закричала я. – Нет, я никуда не поеду, и вообще все это не правда и тебя не существует!

– …Ты наденешь одно из моих платьев и съездишь в Свиной тупик, проведаешь цыгана, он отдаст тебе кое-что для меня… Это крайне важно. Надо забрать один кейс. А теперь пойдем, я опаздываю…

Она помогла мне выйти из машины, как если бы я была по-настоящему больна, и я с ужасом увидела, что мы находимся почти на кладбище. Но только не возле центральных ворот, а где-то сбоку, у дыры в каменной стене. Пунш легко скользнула в эту дыру и позвала меня туда же… Понимая, что в случае отказа я получу еще пару оплеух, я послушно исполнила ее приказание.

Но вот что странно… Вместо того чтобы по-настоящему испугаться, ведь мы же с ней шли по узким, заросшим самшитом кладбищенским аллейкам, я смотрела на ее прямую спину, развевающийся от ходьбы пышный конский хвост, стянутый на затылке темно-синей бархатной лентой, и думала о Варнаве. Я понимала его: такую женщину, как эта, невозможно было не сохранить в своем сердце, и пусть даже его чувство к ней нельзя назвать любовью, все равно – Елена Пунш затмевала своей красотой и необычностью всех женщин, каких только я видела.

Мы приблизились к одной могиле, и мне стало дурно, а ноги так и вовсе подкосились: это была точь-в-точь такая же могила, как на Воскресенском кладбище. Не хватало только Варнавы и притаившегося в кустах убийцы с пистолетом в руках…

С овальной фарфоровой дощечки на меня смотрело улыбающееся лицо Пунш, той самой, которая стояла возле меня живая и здоровая, да еще и благоухающая духами.

– Это твоя могила? – спросила я. – Зачем тебе так много могил?