Михаил Нестеров - Группа особого назначения Страница 47

И вот, словно передавая опыт невидимому товарищу по несчастью, вспоминая свои прежние побеги из приемников-распределителей и интернатов, мальчик решительно ухватился за нижнюю часть прогнившей доски и, упираясь ногами в дверь чуть повыше, с натугой потянул ее на себя. И тут же оказался на спине с обломком доски в руках. Крысы шарахнулись от него.

Монастырь в свою постреволюционную бытность помнил множество побегов малолетних заключенных, и его стены несли на себе отпечаток безразличия к действиям мальчика.

«Хороший кусок», – сказал себе Санька, рассматривая в руках коричневатый обломок со следами плесени. Посмотрев на образовавшееся отверстие, мальчик покачал головой: «Даже она не пролезет». Пролом оказался длинным, но узким. Подкоп тоже ничего не давал, пол был каменным, похожим на мостовую. А без подручных средств выковырять хотя бы один камень не представлялось возможным.

Пленник опустился на четвереньки, ломая ногти, начал отдирать от двери маленькие куски. Скоро под его ногами образовалась целая куча трухи. Мальчик лег на пол, сумел просунуть голову. Если голова пролезла, заключил он, значит, и остальное проскочит. На всякий случай поработал над дверью еще немного.

По его подсчетам, на дворе сейчас полночь, в отдушину под потолком слабо пробивается сумеречный свет, может быть, он ошибся в ту или иную сторону на час, но это не имело существенного значения. Ведь ночь – самое удобное время для побега. О том, что там дальше, за дверью, Санька старался не думать – хоть морская гладь с островом-Буяном, – он разбил план побега на этапы, иначе так и будешь сидеть взаперти всю жизнь. Сейчас главное – выбраться хотя бы из камеры. Если не убежать совсем – то хоть осмотреть здание. После рейда вернуться назад, как-нибудь приспособить обломок доски на место, чтобы безобразный с виду пролом не бросался в глаза. А дальше, имея более четкие представления о месте своего заключения, уже на следующую ночь постараться сбежать окончательно.

Санька снял с себя куртку, брюки, кроссовки; оставшись в одних трусах, положил одежду рядом с проломом. Зябко поежился, в камере было холодно.

«Ну, господи, помоги», – прошептал он в отверстие и сунул руки в густую черноту.

Извиваясь ужом, помогая себе ногами, успешно протолкнул вперед плечи. Опасаясь, что может не пролезть задница, сделал непонятное движение, словно втягивал в себя воздух. Но не ртом. Помогло здорово. Секунды спустя Санька стоял перед дверью, только уже с обратной стороны. Трусы сползли и болтались на коленях. Мальчик подтянул их и щелкнул резинкой. Звук получился довольно громкий, Санька обругал себя матом и прислушался. Похоже, резковатый звук, прозвучавший в могильной тишине, никого из обитателей монастыря не потревожил.

Мальчик выговорил себе более мягко: «Нужно быть аккуратнее», и снова лег на пол. Первым делом вытащил брюки. Дрожа от холода и возбуждения, надел их. Потом стряхнул с плеч и спины прилипший мусор и достал майку. Заправляя ее в брюки, руками ощутил швы. «Наизнанку надел, – шмыгнув носом, определил пленник. – Не иначе побьют».

С курткой было хуже, ткань при ходьбе довольно громко шуршала. Мальчику помогла надетая наизнанку майка. Он осторожно вывернул куртку, долго возился с «молнией», застегивать изнутри было неудобно. Наконец справился и с этой задачей.

Когда Саньку вели в эту камеру, он благоразумно запоминал маршрут, но на пути не попалось ни одной двери, кроме той, за которой он просидел столько времени. Но хотя бы входная-то дверь должна быть, справедливо решил он. Чтобы не заблудиться, ему придется пройти аж до комнаты самого главного бандита и уже от нее искать выход.

Рискованно.

Но сидеть в камере еще хуже. Коля-то молодец, работает по-своему, а Санька будет помогать ему как бы изнутри, подрывая спокойную жизнь бандитов. Санька почувствовал себя маленьким диверсантом в тылу врага, главная его задача – отравить жизнь тыловых крыс, найти их главную бочку с медом и, за неимением под рукой дегтя, нагадить туда.

Саньку слегка лихорадило, раньше он частенько покуривал, а сейчас, как заядлый курильщик, просто неимоверно хотел затянуться, «выкурить последнюю сигарету». И – вперед, гадить бандитам налево и направо.

Сейчас он стоял, прижавшись спиной к глухой стене. Впереди – тьма, хоть глаз коли. Только бы на крысу не наступить…

Мальчик сделал первый шаг.

Второй.

Третий.

Потом осадил себя: «Ну куда ты гонишь!» – и пошел медленнее.

По его расчетам, вот сейчас должен открыться проход слева, небольшая замусоренная площадка, от нее вверх идут ступени. Потом точно такая же площадка – и снова лестница. Дальше – направо, пока не упрешься в дверь главного. А если идти назад, то можно притопать в свою первую камеру с выкрашенной в коричневый цвет лавкой.

Хорошо, что Саньку перевели оттуда, из нее он никогда бы не выбрался. Хотя… Уж очень его манила отдушина вверху камеры, только бы добраться до нее, еще в первый день заключения думал пленник. Прикидывая, он сообразил, что сможет пролезть через узкий лаз. Лестницей ему могла послужить та же лавка. Не достал бы – подставил под ноги ведро.

А вообще бандиты несерьезно отнеслись к маленькому узнику, меры предосторожности никакие, думал он. Но они просто понятия не имели, с кем имеют дело. Послужной список Александра Шепелева впечатлял побегами из мест временного содержания под стражей. Сам Котовский мог бы позавидовать мальчику. Санька не знал, кто такой Котовский, но вел себя как истинный бессарабец. Он уже миновал второй пролет и подходил к двери Сергея Марковцева.

Один пацан рассказывал в приемнике, как однажды свел какого-то мужика с ума. Дело было на природе, мужик спал около костра, а этот пацан чего-то невзлюбил этого мужика. Дождавшись, когда сон мужика станет более глубоким и безмятежным, пацан занес над головой жертвы ржавое гремучее ведро и грохнул им по башке спящего. Мужик тотчас проснулся идиотом. Наверное, вдобавок ко всему ему снился страшный кровавый сон, и трагический финал сновидения совпал с реальным ударом по голове.

Санька вначале не поверил пацану, но тот клятвенно заверил, что рассказал чистую правду. Пообещал Саньке как-нибудь показать этого мужика. «Умрешь со смеху!» – заверял он. Санька поверил.

И вот сейчас жалел, что под рукой у него нет ржавого гремучего ведра. Нет, в камере ведро было, но как его протащишь через пролом? У него же горловина широкая. А неплохо было бы съездить ведром по балде главаря и свести его с ума. Впрочем, если побег удастся, у главного запросто может лопнуть балка в голове, и крыша рухнет.

И Санька представил себе. Вот он тихонько входит в комнату главаря. Темно, только свечка горит в изголовье бандита. Он закрывает за собой дверь, она зловеще исходит скрипом. Главарь неспокойно возится на кровати, причмокивает губами, подтягивая белую простыню, которой укрыт, к самому подбородку. А Санька уже рядом со свечкой, в изголовье, лицо мальчика окрашивается в нехороший цвет. Он протягивает к главарю руку с растопыренными пальцами и так же зловеще шепчет:

«Отдай мой значок!»

Только от этого можно не проснуться.

«Ладно, хер с ним», – подумал Санька.

И стал решать, куда идти дальше. На ощупь продвинулся на десяток метров. Рука, ощупывающая стену, внезапно скользнула в пустоту. Мальчик вмиг покрылся холодным потом, ему показалось, что вслед за рукой и он сгинет в бездну. Однако пустота оказалась всего лишь очередным проемом возле какой-то двери. И вдруг явственно различил коридор. Из-за приоткрытой двери – в шести метрах слева от себя – струился голубоватый свет.

Андрей Авдонин посмотрел на часы: начало второго ночи – и развернул машину на пустынном шоссе. Бросив взгляд в панорамное зеркало, невольно задержался на сувенирном освежителе воздуха. Он висел на зеркале, иногда отвлекая внимание от дороги своим постоянным раскачиванием. Авдонин мог бы и снять его, но это был подарок врача больницы, где он провел довольно длительное время. Врача психоневрологического отделения звали Марат Ягдташев. Андрей обязан ему и своим выздоровлением, и тем, что врач помог ему снова получить водительские права.

Впервые он увидел Марата в больнице, когда отходил от транквилизатора, боязливо моргал, словно опасаясь, что ресницы его вдруг сцепятся, и он не сможет открыть глаза.

– Вы можете рассказать, что вам снилось? – спросил Марат, щупая пульс на тонкой руке пациента и заглядывая ему в глаза.

Андрей задумался. Уголки его губ слегка опустились, но брови оставались нахмуренными.

Марат не торопил его; он ждал ответа и внимательно разглядывал тонкие черты лица больного, его слабые руки и почти прозрачную кожу на шее. Прожилки были на ней не голубоватого, как обычно, цвета, а розового, ресницы густыми, пожалуй, даже чересчур изогнутыми.

– Мне приснился деревянный брус, – неожиданно сообщил пациент мягким голосом. И поднял глаза на доктора. Марат подбодрил его кивком головы. – Похожие брусья есть в гимнастических залах. Но только тот был слегка изогнут. – Он показал руками.