Илья Рясной - Большая стрелка Страница 48

На фуршете Политик уединился со своим лучшим другом-депутатом, помощником которого он являлся, и одним господином со Старой площади.

— Ну что, проблем с органами больше нет? — спросил господин со Старой площади.

— Справедливость восторжествовала, — Политик благодарно улыбнулся. — А то прямо тридцать седьмой год какой-то.

— К сожалению, правоохранительные органы не всегда понимают, что времена авторитаризма в прошлом, — сказал господин со Старой площади.

— Да, да, — закивал Политик.

Когда господин со Старой площади отвалил в сторону, депутат возбужденно спросил:

— Ну чего, был на даче?

— Да, — Политик закатил глаза. — Такой букет, я тебе скажу. Нечто.

— Ну и дальше? — Глаза депутата затуманились, и он причмокнул.

— Попробуешь, попробуешь… Давай в субботу на дачу, — предложил Политик. — А потом отдадим пацана артисту.

— В субботу?.. Дела все, дела, будь они неладны. Отдохнуть некогда… Давай в воскресенье.

— Ладно, — кивнул Политик.

На обратной дороге Политик расслабился, задремал на заднем сиденье. Растолкал его шофер.

— Приехали, Георгий Николаевич.

— А, да… Ну, пошли…

Шофер проводил его до двери квартиры, напряженно оглядываясь и держа руку под мышкой, готовый выхватить пистолет.

Политик открыл три замка двери. Прошел в комнату. И махнул рукой:

— Давай, Володя. Завтра в десять утра.

— Ясно.

— И на. Дочке подарок купишь, — Политик протянул водителю стодолларовую купюру.

— Спасибо, — обрадовался водитель.

Политик улыбнулся благосклонно. Холопов надо иногда баловать. Тогда они будут ждать следующей подачки и ретиво выслуживаться.

Политик развалился на мягком диване и блаженно расслабился, положив руки на живот. Пролежал так минут пять. Потом поднялся и отправился в ванную комнату. Сама ванная была глубокая, мраморная, с гидромассажем. Он долго мылился, возлежал в пене, блаженно жмурясь, гладя себя по брюшку. Стеклянный потолок над его головой светился тусклым сиреневым светом.

Тут же был бар. Политик вытащил бутылку. Тяпнул пятьдесят граммов шоколадного ликерчику. И решил, что крылатая фраза «хорошо жить еще лучше» верна.

Закончив плескаться, он влез в пушистый халат до пят, перевязал его слабо, чтобы не давил на живот, поясом, вышел из ванной. Широко зевнул. — Тут ему и легла жесткая ладонь на лицо.

— Тихо, хряк, — послышался грубый, жуткий голос. — Убью…

Оправдывая название, данное незнакомцем, Политик всхрюкнул.

— Тихо, тебе сказали!

Стальные пальцы впились в болевую точку на спине. Дикая боль обрушилась на Политика, лишая дыхания и возможности двигаться. Свет в глазах померк.

Кричать и мычать возможности он не имел.

— Так-то лучше, — произнес голос. Политика грубо кинули на диван….

Додону очень хотелось получить вторую часть заветной долларовой пачки. Он позвонил Художнику через четыре дня. Они встретились в каком-то мусорном месте на окраине города. Додон затравленно озирался, нервничал.

— Чего трясешься? — спросил Художник.

— Тимоха узнает — и мне вилы.

— Не узнает.

— Новости. Новости у меня, — Додон вопросительно посмотрел куда-то в грудь Художнику.

— На месте бабки, — тот выразительно похлопал себя по карману. — Я не Тимоха. Не обсчитаю.

— Гарик Краснодарский приезжает в город.

— Когда?

— Завтра вечером.

— И что?

— А тебя порешили звать на разбор.

— А я поеду к ним на разбор?

— Ты ничего не понял. Тимоха приглашает тебя на обсуждение каких-то дел к себе в дом в Корнаково. Ты приезжаешь, и там тебе устраивают разбор. Притом так, чтобы вроде как все по правилам. И Гарик там будет. И Тимоха там будет. И еще Большой — вор в законе из Москвы.

— Кто такой?

— Из старых воров. Карманник бывший. Не у дел остался и на содержание к Гарику устроился. Но голос как вор в законе имеет.

— Там и положат меня?

— Положат. Вместе с твоими быками. И никуда не денешься.

— Значит, Тимоха окончательно решил меня продать.

— А чего ты ему? Он же гнида. Гнида натуральная. Художник, ты его не жалей.

— Правильно. Тимоха играет в ящик. Положением Бугай становится. А ты его правая рука.

— Бугай — человек. А Тимоха — гнида.

— Много народу на сходе будет?

— Прикатит человек пять Тимохи. И человека три у Гари-ка… Деньги-то. Денежки, — Додон ткнул Художника в грудь.

Художник вытащил из кармана свернутые в толстую трубочку стобаксовые купюры.

— На. Порадуйся.

— Вот молодец, Художник. Ты тоже человек… Что делать-то будешь?

— Что? Пойду на разбор. Если хотят меня видеть, то увидят. Хотят базара — будет базар.

— Если ты их переспорить хочешь — зря. Они тебя уже приговорили. Им бы формальность соблюсти.

— Поглядим…

Художник еще сомневался, что Тимоха решится так поступить с ним. Но вечером положенец позвонил ему на сотовый телефон, поздоровался и сразу перешел к делу:

— Художник, ты из всей хивы самый понятливый. Тут друзья из Ташкента подкатили с заманчивым предложением. Деньги ломовые мерещатся. Если хорошо поднапрячься…

— «Белый»? — спросил Художник. Действительно, чем еще заниматься друзьям из Ташкента, как не героином.

— Нет. Продовольствие. Но дело стоящее. И почти законное. Нужны только коммерческие структуры, через которые товар прогнать. И деньги.

— А я тут как?

— Непонятно? Ты же по водке главный.

— Можно подумать.

— Знаешь, приезжай завтра вечерочком, часов в девять, на фазенду. В Корнаково. Там стол будет. Девочек на субботник я уже выписал.

Коттедж в Корнаково с охотничьим домиком Тимоха арендовал в бывших угодьях бывшего облисполкома. Так как место было тихое, там заключались договоры и уговоры, там обрабатывали непонятливых, там можно было при желании закопать чье-нибудь тело.

— Ну что, надо идти, — сказал Художник.

— Опасно, очень опасно, — покачал головой дядя Леша, отхлебнул «Белой лошади», икнул.

— Бросай пить, когда вопрос решаем, — кинул Художник.

— Пожалуйста, — дядя Леша примерился и метнул бутылку, в которой оставалось еще две трети огненной воды, в мусорную корзину. — Нельзя тебе туда ходить.

— Лучше переглушить их так, — предложил Шайтан. — С расстояния.

— Нет. Я им в глаза посмотреть хочу, сукам, — улыбнулся многообещающе Художник. — Чтобы все как положено было. У них — беспредел. У нас — по закону…

Они снова погрузились в обсуждение деталей предстоящего представления.

— Люка берем — он толк в этих делах знает, — сказал Шайтан. — И Грозу. Так что можно попробовать.

— Попробовать, или ты отвечаешь? — нахмурился Художник, испытующе глядя на Шайтана.

— Отвечаю? Если не получится, то и спросить с меня некому будет, — усмехнулся Шайтан.

— Не шути…

— Да не боись, выдюжим, — успокоил Шайтан.

— Выдюжим так выдюжим, — кивнул Художник. Он не хотел показывать, что ему страшно. Но как бы страшно ни было, он знал, что все равно пойдет на эту встречу. Следующим вечером Художник отправился в Корнаково.

За рулем скромной, подержанной «девятки» сидел Армен, у которого настроение было отвратное.

Обширная территория бывших облисполкомовских владений была огорожена забором. Художник просигналил. Вышел сонный длиннорукий дылда в комбезе, напоминающий недавно объевшегося бананами шимпанзе, хмуро посмотрел на гостя и осведомился:

— Вы одни?

— Одни. Совсем одни.

— Заходите. Только тачку здесь оставьте.

— Размечтался, — кивнул Художник. — Так гостей принимают?

Здоровяк задумался, потом кивнул:

— Проезжай, — и стал отворять ворота.

На бетонной площадке у коттеджа стояла синяя «Волга» Тимохи (он почему-то не признавал импортных автомобилей), «Ауди-Аванте», джип «Паджеро». Несколько жлобов сидели в машинах и беседке рядом с домом. Они стерегли хозяйский покой.

— Проходите, пожалуйста, — верткий и вежливый молодой человек распахнул дверь и показал Художнику на двери коттеджа.

Армен остался скучать за рулем. Художник прошел в охотничью залу. На стенах висели оленьи рога и кабаньи морды, трещали по-домашнему в камине поленья. За столом сидел Тимоха. Больше в помещении никого не было.

— Ну, здорово, Художник, — положенец обнял его и проводил к столу. — Садись. Чувствуй себя как дома.

— Спасибо.

— Ну, хряпнем? — Положенец взял бутылку водки.

— Не, я сегодня в завязке. Доктор накормил желудочными таблетками. И на водяру сказали даже не смотреть. Так что без меня, — улыбнулся Художник. Ему не хотелось, чтобы его наклофелинили.

— Как хочешь, — Тимоха отставил свою рюмку.

— Ну, где твои узбеки?

— Русские, Художник. Русские. В Узбекистане не только узбеки.

— А хоть негры. Их тачки навороченные на стоянке? — поинтересовался Художник.