Борис Мишарин - Исцеление Страница 49

Как медленно тянется время, но вот раздался звонок, и она побежала открывать, засыпая его вопросами прямо на пороге и не давая пройти внутрь.

— Что, Саша, как? Была Шумейко? Помирились? Принял роды?

Гаврилин ласково отодвинул ее в сторону, прошел в коридор, закрывая за собой дверь, стал раздеваться.

— Ну, что ты молчишь, Саша? — повторила Зина, готовая уже разреветься.

— Все нормально, Зиночка, даже отлично!

У нее отлегло от сердца, если уж Саша сказал отлично, значит, действительно все обошлось.

— Ладно, иди мыть руки, мучитель, и ужинать, все готово.

Саша ел пельмени и с полным ртом говорил, не терпелось рассказать Зине все. Она слушала, не перебивая и не замечая его шамкающей от пельменей речи.

— Приезжаю я на работу, а там уже Шумейко вовсю распоряжается вместе с главным врачом, раньше меня приперлись. Палату одну освободили, кроватку детскую туда поставили, нашу, родильную. Как на западе, чтобы ребенок с матерью был. Я не против, пожалуйста, подсказал им, что еще одну кроватку поставить. Шумейко так зло глянула на меня, не разговаривает. Я пояснил — двойня будет, лицо у нее вроде бы смягчилось или мне показалось, не знаю. Она хоть и не акушер-гинеколог, но практическим врачом работала, в свое время неплохим кардиотерапевтом считалась, поэтому и возносит Михайлова на небеса за его витасклерозин. Может он того и заслуживает, не в этом дело, главное, что они там мне дров не наломали, приготовились, как положено. Соображает она в медицине, не то, что Лаптев, тараканий доктор, ох и любил он в лечебный процесс вмешиваться, особенно где совсем не понимал. — Александр неожиданно засмеялся, — У них на санфаке оперативной хирургии, как предмета, вообще не было, но он очень любил свои «знания» демонстрировать. Помню случай один: вышел я из операционной, прошел в свой кабинет, а там Лаптев сидит. Докладывай мол, что оперировал. Я ответил, а он спрашивает — почему такую-то методику не применял, в чем дело? Я в маске был, сослался на насморк и выскочил за дверь, посмеялся, как следует, и захожу обратно. Методику ту еще в царское время отменили, но иногда рассказывают студентам, как исторический факт, да третьекурсников подкалывают. Но ничего, выслушал лекцию о не гигиеничности проведения операций при рините у хирурга. Извини, отклонился от темы.

В общем, в 10 утра приезжает Михайлов с женой, тоже, видимо, удивился, что Шумейко в роддоме находится. Отвел меня в сторону и извиняется, что поздно подъехал — роды у жены через 15 минут роды начнутся. Просит его Вику, так жену зовут, прямо в родовую направить, а ему халат организовать. Переоделись мы, заходим в родзал, а там уже Шумейко с главным торчат. Жена у Михайлова молоденькая, беспокоиться начала, спрашивает так ласково мужа: «Коленька, а почему так много врачей, роды сложные будут»? Он глянул на Шумейко — ту как ветром сдуло, и главного с собой прихватила, успокоил жену и говорит: «Сейчас воды отойдут». И точно воды отошли, потом говорит: «Первенца, сына принимайте». Акушерка едва поймать его успела. Я стою, как студент, ни хрена не понимаю, глянул на часы: 10 — 13 показывают, а он поясняет, что отстают на две минуты и просит не удивляться — роды безболезненные, зачем зря девочку мучить. Его Вика улыбается во весь рот, смотрит на сына, а Михайлов дальше говорит акушерке: «Дочку принимайте». И дочка выскочила, показали ее Вике. На меня, наверное, если со стороны посмотреть: стоял, как придурок с открытым ртом и глазами, как блюдцами.

Михайлов поцеловал жену, и мы ушли ко мне в кабинет, главный с Шумейко там нас поджидали. Николай Петрович говорит ей, что роды прошли успешно, заведующий отделением — замечательный доктор, поощрить его необходимо. У меня так челюсть и упала, слово сказать не могу. А Шумейко-то отказать Михайлову не может, — засмеялся Гаврилин, — но из положения все-таки вышла, приказала поощрить меня главному врачу своими правами.

Зина подошла и обняла Сашу.

— Я же говорила, что Михайлов удачу приносит, слава Богу, что челюсть у тебя там отвалилась, как ты выразился, а то бы возражать стал, артачиться: не делал ничего, не заслужил.

— Но я действительно ничего не делал, Зина, и вообще ничего не понимаю. Почему Шумейко так лебезит перед Михайловым?

Зина задумалась, вспоминая что-то, потом спросила:

— Ты помнишь Катю Подгорных со скорой?

— Помню, конечно.

— Ее сестра у Тимофеева секретаршей работает. Рассказывала как-то, что вызвал один раз он Шумейко к себе и кричал на нее, словно с цепи сорвался. Там что-то со строительством клиники для Михайлова не ладится, вроде бы санэпидстанция что-то рубит. Я толком не поняла, но, видимо, санузлы не так ставят или мало их, не знаю. Короче, Тимофеев сказал ей, что хоть сама унитазы ставь, хоть с главным санврачом, ему все равно, но под ключ клинику сдать вовремя. Иначе сама ниже канализации станешь и Михайлову ни гу-гу, чтобы не знал даже о возникших проблемах, не его это дело унитазами заниматься. Вот Шумейко и боится нарываться, вдруг что-то не так с родами — оторвет ей Тимофеев голову и вставит в энное место, — засмеялась Зина.

— Тогда мне все ясно. Губернатор с Михайловым дружит и выгоден он ему. И экономически, и политически, и так и сяк. Вот увидишь, Зина, скоро Михайлов по телевизору выступит, выборы на носу, за Тимофеева ратовать станет. Народ Михайлова на руках носит, значит, губернаторское место опять у Тимофеева в кармане. Он бы и так выиграл, ставить-то больше некого, но кто из колоды козырного туза выбросит? А вдруг Михайлов против скажет — и нет Тимофеева. Все здесь просто и не просто, переплетено и закручено, как сама жизнь.

— Философ ты мой, — решилась Зина, — хоть номер телефона у Михайлова взял?

— Он мне дал визитку. Зачем тебе?

— Хочу на прием к нему сходить.

— Зачем, что случилось? — забеспокоился Гаврилин.

— Сам знаешь, после аборта «залететь» не могу.

Александр долго думал, Зина ждала.

— Ладно, сам договорюсь с ним.

— Спасибо, Сашенька, сказать откровенно — думала: не согласишься ты.

Радостная, она обняла его, положив голову на плечо, он прижал ее, водил носом по волосам и тихонько говорил на ушко:

— Что я, зверь что ли? Посмотрел, как Михайлов работает. Стоит в стороне: сказал — воды отошли, сказал — мальчик появился, сказал — девочка родилась. У роженицы без всякого наркоза никаких болей. Умеет он как-то и не гипноз это, и понять не могу что. Энергетика какая-то, наверное, сейчас многие ей занимаются, а он овладел в совершенстве. Других объяснений у меня нет. Завтра он приезжает жену с детьми забирать, поговорю с ним о тебе. Еще лучше — приезжай ко мне сама, думаю, он там сразу все и решит.

Удивительный он человек, все время размышляю: за что он попросил поощрить меня? Наверное, за то, что не мешал ему, не лез с вопросами. Приезжай, Зина, уверен, он не откажет. Сейчас я тоже его поклонник, — решился сказать Александр, — может, и роды потом примет, быстро и безболезненно.

Алла вошла в кабинет к Николаю, присела в кресло и притихла, вслушиваясь в разговор — он говорил по телефону:

— Нас четверых не пустят к ней, ты лучше подъезжай к двум, я ее с детьми забирать буду. Нину не забудь. Пока, Саша, до встречи.

Алла поняла, что он говорил с Графом и что приедут они к двум прямо к роддому. На столе стояла почти пустая чашечка кофе и на блюдце остатки отварного, слегка подкопченного мяса и хлеба. Поняла, что Николай перекусил немного, но с ней за компанию позавтракает, в основном чай с молоком попьет.

— Я думал ты позже встанешь, — сказал Николай.

— Маша разбудила, — ответила Алла, — Светка, дура, с утра стала в дверь ко мне долбиться, вот Маша и подняла меня. Я дверь открыла, отчитала ее как следует, а ей как с гуся вода. Никогда больше не оставлю ее ночевать, еще волоски мне на дверь клеит… Какое ее собачье дело? — возмущалась Алла, — а если бы я пописать встала — она бы другое думала?

Николай налил ей фужер ананасового сока, Алла отпила глоток, успокаиваясь, продолжила уже мягче:

— Обе семейки встали, в роддом с нами просятся, мужики, конечно, молчат, понимают, а эти две словно взбесились, уговаривать меня стали. Я же знаю, что в роддом их не пустят, а они все равно за свое — академику не откажут, пустят. Я им категорично заявила — нет, примолкли обе. Тут Витя выступать начал, — Алла заулыбалась, — в роддом хочу, ногами затопал, совсем от рук отбился мальчишка. Вот заболею, говорит, снова, наплачетесь тогда все. Я чуть не рассмеялась, взяла себя в руки и спрашиваю его: а ты случайно, Витя, не заболел ли в действительности? Заболел, однако, вон как ноги-то дергаются, бьются об пол. А он прикидывается, что и не слышит вовсе, топает ногами, кричит: в роддом хочу, в роддом. Я тогда говорю ему, что дядя Коля ремень лекарственный изобрел, очень целебный, из прутьев и крапивы сплетенный, прекрасно лечит. Шлеп по попе — полболезни выскочило, еще раз шлеп — и здоров уже, для профилактики и еще разок можно. Ты, говорю я ему, стой здесь, никуда не уходи, я за ремнем лечебным пошла. Он топать перестал и говорит: «Не болею я и в роддом не хочу, не надо меня с крапивой лечить, жалиться она».