Александр Бушков - Бульдожья схватка Страница 5

Тихонечко отворилась дверь, белая, бесшумная. Вошла Анжела, с утра выполнявшая при нем функ-ции опытной и придирчивой секретарши, — черноволосая красоточка в белоснежном, довольно-таки бессовестном халате, открывавшем ножки на всю длину и облегавшем, словно купальник. За неделю Петр немножко привык к ее убойной сексапильности, но все равно по спине всякий раз пробегали жаркие мурашки, поскольку юная чертовка, усугубляя ситуацию, держалась так, словно участвовала в конкурсе на очередную мисс, а он был жюри: колыханье бедрами, взгляды-улыбочки… Подозрение, что под безукоризненным халатиком ничего и нет, все больше превращалось в уверенность. Поскольку никаких таких особых медицинских процедур, исключением смены повязок и пластырей, Анжела с ним не учиняла, Петр так и не смог представить ее за рутинной медсестринской работой.

Вот и сейчас, убирая в роскошный импортный холодильник очередную порцию недоступных простому смертному яств — дары только что исчезнувшей компании,

— Анжела ухитрилась за пару минут четырежды ожечь его жарким взглядом трехдюймовых глазок, единожды словно бы невзначай задеть бедром, продемонстрировать фигурку со всех сторон и, наконец, без всякой необходимости поправить штору, грациозно взмыв при этом на цыпочки так, что «болящий» в полном смущении отвел глаза, обнаружив, что сравнение дамских трусиков с ниточкой есть не поэтический вымысел, а доподлинная реальность бытия.

Пашка заверял, что из всего медицинского персонала в курсе лишь доктор. Она и не подозревала, ручаться можно. Вот только что за всеми ее ужимками стояло — патологическое кокетство или? Очень может быть, что — «или». Не зря братец сунул в карман тот конвертик, ох, не зря…

— Пожелания будут, Павел Иванович? — осведомилась белоснежная прелестница, глядя вовсе уж недвусмысленно.

— Да нет, — сказал он неловко. — Я подремать хочу…

— Бога ради. Если появятся… пожелания, нажмите кнопочку, — Анжела крутнулась на каблучках и вышла такой походкой, что не смотреть ей вслед было решительно невозможно.

Он вовсе не считал себя столь уж высокоморальным субъектом, при других условиях, очень может быть, и попробовал бы, выражаясь деликатно, воспользоваться ситуацией, как большинство мужиков на его месте. Будь он собой. Сейчас, когда он, собственно говоря, был не собой, а кем-то совершенно другим, любые поползновения казались чем-то стыдным. Словно украдкой хватаешь с вешалки чужую песцовую шапку вместо своего драного, замызганного кролика и торопишься уйти тишком…

Он остался один в своем оазисе уюта и благоденствия, как выяснилось, скрывавшемся в здании обычной городской больницы, — широкая полированная кровать, холодильник, телевизор, телефон, дорогие тяжелые шторы… В коридоре тишина, там скучает на стуле вышколенный охранник из Пашкиных легальных мордоворотов, там не пахнет пригоревшей кашей и карболкой — поистине, никаких больничных запашков. Толи крыло сие предназначено для «белой кости», то ли весь этаж.

Неделю назад, ночью, у него не было возможности спокойно рассмотреть больницу, куда его привезли. — на месте аварии рожу замотали бинтами так, что и видел-то одним глазом, вокруг каталки, пока его везли, суетилась куча ничего не подозревающего народа. А выходить в коридор потом как-то не тянуло

— благо тут же, за второй белой дверью, как выяснилось, таился хоть и совмещенный, однакож великолепный санузел.

Значит, вот так они изволят болеть. С Анжелою… И прочим, соответствующим.

Но зависти не было — скорее унылое удивление перед этим роскошно-сверкающим Зазеркальем, в которое он неожиданно попал.

Есть не хотелось — успел потешить душу деликатесами от пуза. Он закурил, присел-полуприлег в кресло. Все, кажется, прошло гладко. Петр так и не понял, как плечистый Митя ухитрился это провернуть — артистически завалить джип в кювет, расхлестав его при этом так, что смотреть со стороны было жутко. При самой «аварии» он не присутствовал — привезли чуть позже, тот же Митя с Павлом, уже надлежащим образом подготовленного к роли жертвы собственного лихачества. Пятью минутами ранее в микроавтобусе с затемненными стеклами, стоявшем в тихом местечке неподалеку, врач сноровисто и качественно нанес Петру на лицо с дюжину царапин и порезов: как и обещали, неглубоких, но кровища всю физиономию выпачкала качественно. Напоследок Митя, с ухмылочкой извинившись предварительно: «Ничего личного, командир, служба…» двумя молниеносными ударами, жестокими и точными, влепил синяк под глаз и разбил нос. Пережить все это, оказалось, и общем, легко — пустяки по сравнению с иными эпизодами из прошлого. Рассуждая цинически, следовало признать, что это не столь уж и тягостные неудобства на пути к вознаграждению в пятьдесят тысяч американских денег… Благо на этом все повреждения организма и заканчивались.

Деликатно постучавшись, вошел доктор Николай Петрович — с благородной проседью в висках и участливым взором. Эскулап был человечнейший и заботливейший — интересно, сколько все это Пашке стоило? — держался так, что Петр поневоле стал ощущать себя пупом земли. Разве что пылинки не сдувал с пациента. Доктор, разумеется, был полностью в курсе, но все равно ухитрялся держаться так, словно считал Петра доподлинным Павлом, и ни о какой подмене не подозревал вовсе, и вообще резал Петру физиономию продезинфицированным скальпелем не он, а кто-то другой…

— Как себя чувствуете, Павел Иванович? — осведомился доктор с немыслимой степенью участия.

— Нормально, — кратко проинформировал Петр.

— Ну и прекрасно. Пора, я так думаю, покидать наше заведение. Медицина вам больше ничем помочь не в состоянии, сделали все, что в наших силах. Пора, пора… — послал он Петру значительный взгляд. — Самое время.

«Понятно», — подумал Петр. И сказал вслух:

— Ну, если вы так считаете…

— К чему вам у нас маяться? Завтра утречком сдадим с рук на руки родным и близким. Случай ваш, конечно, сложный и в чем-то для современной медицины до сих пор загадочный. Мы не боги-с, милый Павел Иванович… Основываясь на своем богачом опыте. должен предупредить: последствия аварии будут чувствоваться еще долго. Когда к вам вернется память в полном объеме, увы, сказать решительно невозможно. Боюсь, долго еще будете страдать провалами памяти… — он вновь одарил значительным взглядом посвященного. — Не огорчайтесь, когда-нибудь да и последуют позитивные перемены, вспомните все, подобно Шварценеггеру в известном фильме. Вашим сегодняшним посетителям я подробно объяснил ситуацию, они встретили с пониманием и сочувствием. Примерно через полчасика должна подъехать ваша супруга, я и с ней предварительно поговорю. Не беспокойтесь, постараюсь предельно ясно обрисовать ситуацию, она поймет…

— Уж постарайтесь, — попросил Петр искренне.

— Не беспокойтесь, медицина свое дело знает… Еще один нюанс, Павел Иванович. Тут к вам настоятельно просится Дарья Шевчук, известная милицейская дама…

— Я ее знаю? — спросил Петр напрямик.

— Ну, как сказать… Пару раз мимолетно общались по чисто деловым вопросам. Речь шла о сущих пустяках, так что вы и не обязаны эти беседы помнить в деталях, особенно в нынешнем вашем болезненном состоянии. Достаточно будет, если вспомните, что пару раз о каких-то пустяках беседовали… Пригласить?

— Ну, если это обязательно… — пожал плечами Петр.

— Если вам все равно, я бы порекомендовал лечь в постель. Не стоит показывать ей, что вы крепки, как молодой дуб, — скорее отвяжется. Вряд ли вам так уж необходимо точить с ней лясы…

— Да уж, — с чувством сказал Петр и быстренько пырнул под белоснежные простыни.

Доктор выскользнул за дверь и тут же вернулся в компании молодой женщины, рыжеволосой и чертовски симпатичной, в строгом сером костюме под распахнутым халатом. Указал ей на кресло — а сам не вышел, остался торчать рядом, многотерпеливо сложив руки на груди с видом надежды и опоры.

— Как вы себя чувствуете? — спросила рыжая с дежурной заботой.

Петр пожал плечами:

— Как вам сказать… Почти нормально.

— К сожалению, провалы в памяти пока не восстановлены, — веско добавил врач. — Во множестве наличествуют.

Она покивала:

— Да, вы уже говорили… Павел Иванович, простите, ну, а меня вы помните?

Он старательно наморщил лоб:

— Да. Вы из милиции, Шевчук, Дарья… отчества никак не могу вспомнить.

— Андреевна.

— Да, действительно… Мы с вами виделись, кажется, раза два. Речь шла о каких-то пустяках… Не могу припомнить.

— И не утруждайтесь, — махнула она рукой. — Не стоят того пустяки. Вот видите, во всем, что касается меня, вроде бы никаких провалов. Загадочная всё-таки вещь — медицина. Отец меня на заре туманной юности пытался отправить в медицинский, я наотрез отказалась и, скорее всего, правильно сделала… Павел Иванович, вы разрешите задать вам несколько вопросов? Медицина это допускает?