Сергей Зверев - Тайное становится явным Страница 5

– В последние дни к нему кто-нибудь приходил?

Внучок помялся:

– Я не совсем в курсе, Сергей Андреевич. Живу в мансарде, выход отдельный. Но сколько ни спускался к Ивану Михайловичу, кроме сиделки, никого не видел. Вы придете?

– Посмотрим. Как там у вас в спортзале говорят буддисты: – «Человек предполагает, а пространство располагает»? Ты сам-то как?

Паренек заметно оживился:

– Отлично, Сергей Андреевич. Вы знаете, я продолжаю по четвергам и субботам ходить на Костычева, меня записали в полусредний, и ребята говорят, что если так пойдет дальше…

На середине фразы вдруг прорезались гудки. Чудеса на линии. Туманов задумчиво уставился на трубку. Странно, интуиция не била в рельсу.

Вдова Светка Губская открыла дверь после третьего настойчивого звонка. Угрюмо обозрела всех по очереди, дольше всех рассматривала Туманова и вздохнула протяжным вздохом. Потянуло спиртным.

– Здравствуй, Светка, – поздоровался Туманов.

– Здравствуй, Туманов, – выдавила Губская. – Смотрю я на тебя – и завидки берут. Время тебя не берет. Заходите.

У нее имелась веская причина печалиться. За полгода, что они не виделись, Светка поправилась еще больше. На прежнее сало наросло новое. Лицо заплыло. Начинался какой-то патологический процесс в костях – ноги, ниже халата, обрастали синеватыми буграми. Выделялись сухожилия, выпирали костяшки щиколоток.

Туманов смущенно поднял глаза:

– Извини, Света, недосуг. У тебя деньги есть?

Вдова насмешливо прищурилась:

– Занять хочешь? Тебе в фунтах, в динарах? Или, может быть, в крузейро?.. А я-то думала, что ты финансово независим.

– Какая ты ядовитая. Дать хочу.

– Давай, – Губская в знак согласия кивнула.

Туманов извлек из пистончика заранее отслюнявленные три тысячи рублей. Светка удивилась:

– Ты серьезно?

Рука машинально потянулась к деньгам. Скудное жалованье дворничихи и символическая приплата за мытье клуба железнодорожников как-то не располагают к отказу от денег.

Туманов кивнул:

– Серьезно. Забирай. Твой сынок как, не буянит?

– Дениска-то? – Светка торопливо спрятала деньги в халат. – А что?

– Да вот, хотим ему няньку присобачить, – Туманов выдвинул из-за спины Алису и нежно подтолкнул ее коленом вперед. – Возьмешь? Платить ей не надо, сами заплатим.

– Так вот что ты задумал, Туманов, – проворчала Алиса, бодливо наклоняя голову. – На, боже, что нам не гоже. А я-то дура…

– Рановато ей в няньки, – Светка, нахмурясь, вперилась в Алису. – Кто она тебе, Туманов?

– Да так, – ответил он неопределенно. – Племянница. По линии генеральской курицы. Нет, Света, серьезно, пусть установят контакт разумов. – Он, как решительный довод, добавил к деньгам тысячу. – Это на прокорм детенышу. Отзывается на имя Алиса, возраст нежный, из аргументов понимает ремень. Пусть поживет у тебя денек или два, хорошо, Свет?

– Да пусть живет, – вдова пожала плечами. – Взяла бы и без денег. Я ж не злыдня.

– Извини, – Туманов улыбнулся. – Мы пойдем. Алиса, слушайся тетю. Она тебе худого не пожелает. И не груби ей.

– Если завтра, в это же время, меня не заберут, я поднимаю пиратский флаг, – твердо сообщила Алиса и, гордо задрав нос, прошествовала мимо Светки в прихожую.

Все печально посмотрели ей вслед.

– Вы вообще откуда? – поинтересовалась Светка, переводя глаза на Дину.

– Из леса, – ляпнула Красилина.

Туманов потянул ее за руку:

– Пойдем. Пока, Света. Счастливо. Родина тебя не забудет.

Громкое фырканье в спину было своего рода прощанием.

– Как же, Туманов. Не забудет. И не вспомнит, гадюка…

На улице Дина припала к его, Павла, плечу, обняла за пояс.

– Туманов, мы с тобой опять становимся клиническими авантюристами… Что тебя тянет к этому старцу? Ты уверен, что он не в деле?

Туманов не ответил. Что он мог ответить? То, что лучше быть клиническим авантюристом, чем отпетым романтиком?

Больше всего на свете он мечтал уехать. Избавиться от друзей, от врагов, от равнодушных, провести вторую половину жизни в местах, изрядно отдаленных, под крылышком любимой женщины. Но ни с чем не расстается человек так мучительно, как со своим прошлым. И ничто его не раздирает так сильно, как любопытство. Ни намеки, ни инструкции, снабженные краткими пояснениями, а конкретные ответы: что же есть та сила, затянувшая страну в многовековое болото…

Частный дом на Бестужева соответствовал всем канонам советского зодчества. Серый силикатный кирпич, два этажа, белая сирень под стандартными окнами. Вдоль забора – многолетняя траншея (две эпохи назад планировали уложить телефонный кабель, но окончательная цена на подключение трижды превзошла оговоренную, и жители просто отказались от связи с миром). Интерьер же – полная противоположность. Типично английский вариант: жилье небогатого сэра, давно состарившегося, не ищущего земных утех и в ожидании конца живущего прошлым.

– Вы видели эти ящики, Сережа, – вопреки представлениям, старикан не был настроен эмоционально. Он сидел спиной к нерабочему камину, укрытый одеялом, – эдакий Шерлок Холмс на десятом десятке, и вместо сложной трубки курил простую папиросу – аккуратно продутую и в мундштуке любовно сплюснутую. – Вы даже раскрывали кое-какие бумаги, Сережа… Вы не против, что я называю вас Сережей? – морщинки на верхней части продолговатого черепа разъехались, и показались щелевидные углубления – глаза.

– А почему бы и нет? – удивился Туманов.

– Потому что это не настоящее ваше имя, – старик припал к папиросе. Серо-желтый дым, похожий на выделения из раздавленного сухого дождевика, окутал комнату, стелился вверху, по высоким книжным шкафам.

Туманов покосился на Дину, уютно утопающую в массивном кресле. Она не смотрела на него – цветастый фотоальбом «Чехословакия» с обмусоленной обложкой, лежащий на коленях, не позволял отвлекаться на пустяки.

– Я видел вашу реакцию на мои архивы, Сережа, – тягуче продолжал Иван Михайлович Воробьев. – Вы смелый человек, но испытали страх. Отсюда я сделал вывод – вам не впервые сталкиваться с данным… м-м феноменом. И, возможно, на определенном этапе он крепко подпортил вашу жизнь. Очень жаль, что вы тогда уехали, очень жаль… – старик с сожалением сделал последнюю затяжку и затушил папиросу в граненой пепельнице. – В этом доме есть персональный компьютер и неплохая база данных. Уж извините старика, но с помощью Санечки – внучка – а он, уверяю вас, талантливый хакер – я вышел на файлы «Сибеко» и откопал ваше личное досье. Такое ощущение, что вы вчера родились. М-да… – старик раскрыл портсигар из тусклого металла и не спеша извлек еще одну папиросу. – У старого чудака, одной ногой стоящего в могиле, масса свободного времени, Сережа. Я влез в архивы МВД, ФСБ, в информационный склад бывшего ГАУ при ЦК НПФ (некоторые считают, что такого уже нет) и в доступные только мне информационные банки еще одной организации, о которой вы, судя по вашим глазам и вашему поведению, вспоминать бы не хотели, – проследив за реакцией Туманова, старик трескуче рассмеялся. – Не волнуйтесь, это не компьютерные банки, таковых в природе не существует, потому что организация, о коей мы ведем речь, вроде как тайная. Ее информационные банки – это пять обитых железом ящиков, хранящихся в подвале. Там, как в Сезаме, Сережа, есть буквально все… И даже новейшая информация, очень мною лелеемая. Она периодически пополняется. Так вот, в вышеупомянутых архивах ваше фото весьма популярно. Вы провели бурные пять лет жизни, Павел Игоревич Туманов…

– Я так и знала, что этим кончится, – печально сказала Дина, закрывая альбом.

Старик улыбнулся:

– Вы хотите сказать, Любовь Александровна, что петух прокукарекал? Ну что вы, дорогие, вам совершенно незачем меня бояться. Иван Михайлович Воробьев – догнивающий архивный червь, никому не желающий зла. Его дело – информация. А применение этой информации – уж увольте, я могу ее, конечно, передавать заинтересованным лицам, но никогда не поступлюсь теми этическими принципами, которые считаю незыблемыми.

– Мои пять лет – чистое безумие, вызванное случайностью, – пробормотал Туманов.

Но лицу старика пробежала тень. Но он продолжал улыбаться.

– Безумие, Павел Игоревич, – это тянущая боль, когда не в порядке суставы. Это сверлящая боль – от закупорки сосудов. А также стреляющая и жгучая – когда сильно раздражены нервы… А случайность – пустынный мираж. Ее не бывает. Любая случайность – порождение всеми забытой закономерности.

– Я не понимаю вас, – Туманов раздраженно поморщился.

– Объясняю. Ваши беды не случайны. И даже ваше появление на свет было отчасти запланировано и обусловлено протеканием одной весьма любопытной операции. Ее назвали «Отбор предков. Список А». Сорок восьмой год, если не ошибаюсь. Вы с рождения, Павел Игоревич, были подопытным кроликом рассматриваемой нами организации. Нравится вам это или нет.