Караваешникова Елена - Офицеры-2 Страница 5

Вестниками смерти оказались мухи, а не угрюмо-величественные стервятники, неумолимо сужающие круги над добычей. Если бы Ставр мог выбирать, он предпочел бы стервятников: как профессиональные могильщики, они, по крайней мере, подождали бы, пока он превратится в падаль. Мухи пытались сожрать его живьем.

Выстрелы, внезапно раздавшиеся неподалеку, Ставр вначале принял за очередные глюки. Но стрельба продолжалась, и он понял, что в зарослях кустарника идет серьезная потасовка. Ставр пошел на звук стрельбы.

Как обычно в боевых ситуациях, включились резервные возможности, сил у него сразу прибавилось. Ставр не надеялся ни на чье великодушие и помощь. На войне рассчитывать можно только на своих, а своих тут не было. Он просто собирался добыть флягу с водой, прикончив кого-нибудь из тех, кто воевал в буше. При этом у него самого имелись все шансы нарваться на очередь в упор или поймать шалыфо пулю.

В его положении было не до поединков, напасть надо внезапно и прикончить жертву одним ударом, при этом не обнаружив себя. Заметив передвижение людей в высоком кустарнике, Ставр осмотрелся, выбирая место для засады. Но он услышал рокот винта и, обернувшись, увидел силуэт вертолета, черный на контровом освещении против солнца. Вертолет приближался медленно, на предельно низкой высоте. Кустарник и трава ложились от поднятого им вихря. Он завис над отступающей группой и, очевидно прикрывая своих, начал косить буш огнем из крупнокалиберного пулемета. Затем, удерживая атакующих на безопасном расстоянии, вертолет опустился на землю.

В душе Ставра пробудилась безумная надежда. Вертолет означал присутствие белых людей. Правда, судя по тому, чем они сейчас занимались, эти ребята были не из тех, с кем легко договориться, но Ставру уже не на что было рассчитывать, кроме закона джунглей: «Мы с тобой одной крови», в данном случае ее следовало перефразировать: «Мы с тобой одной расы». Он пошел к вертолету.

На борт поспешно грузились характерные для здешней территории вооруженные до зубов камуфлированные личности с рюкзаками или в разгрузочных жилетах, позволяющих разместить на себе весь походный скарб. Эти ребята выглядели как типичные наемники.

Из вертолета выпрыгнул невысокого роста решительный человек с татуировками на руках. Благодаря мощному широкому торсу, прочно стоящему на коротких ногах, он выглядел квадратным.

— Давай! Давай живей, парни! — орал он, стоя рядом с вертолетом.

Прежде чем последним залезть в вертолет, он оглядел кусты и увидел Ставра.

— Вон еще один! — заорал он.

Ставр понимал, что теперь, если он не попадет в вертолет, его порвут на куски черные, уцелевшие после того, как крупнокалиберные пулеметы буквально выкосили в кустарнике здоровенные плеши. Он рванул к вертолету, вкладывая в бег весь остаток сил. Ставру казалось, что он несется, как бешеный жеребец, как тигр. Но квадратный наемник с синими татуировками на маховиках имел на этот счет другое мнение.

— Что-то он не слишком резво двигается. Вы двое, тащите мерзавца сюда, мы вас прикроем! — заорал он.

Двое бросились к Ставру. Они закинули себе на плечи его руки, мигом доволокли до вертолета и, как мешок, забросили на борт. Они не знали, кто он, но в таких ситуациях думать опасно для жизни. Надо действовать: хватать мерзавца, как приказано, тащить в вертолет и убираться из этого проклятого места, где пули прошивают пространство во всех направлениях.

— Взлет! Взлет! — заорал квадратный.

Второй пилот, к которому был обращен этот приказ, потянул вверх дроссельный рычаг, и вертолет взмыл над кустарником.

— Мы потеряли двоих, Динар, — сказал человек, который, очевидно, был старшим в группе. Динаром он назвал квадратного.

— Одного, — уточнил Динар. — Мне сказали, что я должен подобрать семерых сукиных котов. Вас шесть.

— Этот не наш, — ответил старший, кивнув на Ставра.

— Вот как? Тогда откуда взялся этот кусок говна?

— Тебе видней. Ты приказал взять его на борт. Ставр понял, что у него есть все шансы еще раз вылететь из вертолета, но теперь уже с пулей в голове. Но даже подыхая, он не собирался приседать и бить хвостом перед всяким сбродом.

— Да пошли вы все на хер, — заявил он, встречая зрачок в зрачок каждую пару направленных на него глаз. — Я не просил тащить меня в ваш сраный вертолет.

— Сынок, — сурово сказал Динар. — Этот сраный вертолет мой, и ору здесь только я. Понял?

— Дайте воды… — попросил Ставр.

4

Боль. Страшная боль пронизывала мозг. Голова разбухла от боли, и Шуракену хотелось разбить ее о стену. Но когда он попытался подняться, его повело и отбросило назад. К горлу подкатила тошнота. Шуракен инстинктивно свесил голову вниз, изо рта и из носа у него хлынула кровь. Он давился, блевал кровью и желчью. Зрелище было страшное, но кровотечение спасло его от непоправимой беды. Способный выдерживать запредельные нагрузки, организм сумел защитить себя. Кровеносные сосуды в носу и горле порвало, прежде чем это произошло бы в головном мозге. Кровотечение спасло Шуракена от смерти в лучшем случае, а в худшем — от паралича.

Через некоторое время боль стала терпимой. По-прежнему следуя только инстинкту, заставлявшему его, как раненое животное, встать на ноги, Шуракен поднялся с койки, со сбитого в ком солдатского одеяла, испачканного кровью и желчью. Ничего не соображая, он сделал два шага и уткнулся в стену, тупо повернулся, сделал пять шагов и уткнулся в закрытую дверь, снова повернулся и пошел обратно к стене. Так он кружил около двух часов, потом остановился в углу. Стены дали ему ощущение безопасности, Шуракен опустился на пол и прижался к ним спиной. Сознание застилал мрак отчаяния и тоски. Мир рассыпался, как головоломка. Шуракен, как сквозь амбразуру, видел только то, что оказывалось прямо перед глазами. Стоило повернуть голову или перевести взгляд, и картинка становилась другой. Никакой логической связи между дробящимися картинками Шуракен установить не пытался. Он не понимал, где находится, не узнавал камеры, из которой его вывел сталкер, не помнил ничего, что за этим последовало. Шуракен вообще ничего не помнил, потому что в его голове не возникало ни одной мысли, даже просто слов не было. Были только хаос и отчаяние.

Щелчок замка ударил по нервам, как разряд тока.

В камеру вошел дежурный прапорщик с подносом, на котором стояли тарелки. Он выматерился, увидев Шуракена, сидящего на полу в углу камеры. Лицо и майка у него были в засохшей крови.

— Ты только посмотри, что этот придурок с собой сделал, — сказал прапорщик оставшемуся у двери напарнику. — Он весь в кровище.

Прапорщик поставил поднос на стол и всего лишь сделал шаг к Шуракену. В следующий миг он грохнулся на пол, подсеченный ударом ног. Шуракен бросился на него сверху и оседлал, придавив к полу. Ударом в челюсть он отбросил назад притянутую к груди голову прапорщика и заставил его открыть шею. Следующий, смертельный, удар был нацелен в горло. Мускулы работали автоматически, подчиняясь вписанному в подкорку стереотипу боевых действий. Шуракен не бил, он убивал.

Прапорщика спасло только то, что его напарник оказался человеком достаточно решительным, а у Шуракена сейчас отсутствовала объемность восприятия, называемая видением поля боя. В нормальном состоянии он не выпустил бы из внимания второго противника и не пропустил бы страшный удар ногой в голову. На несколько секунд Шуракен вылетел в нокаут, а второй прапорщик схватил своего напарника за шиворот, волоком вытащил в коридор и захлопнул дверь камеры.

Через несколько минут пострадавший прапорщик был отправлен в санчасть со сломанной челюстью, а его напарник давал объяснения дежурному офицеру по поводу происшествия.

— Да он невменяемый отморозок, — заявил прапорщик. — Если бы я не сшиб ему башню, он бы просто размазал Мамонова по полу.

Дальнейшие наблюдения показали, что Шуракен действительно невменяем. Он часами кружил по камере или сидел в углу, прижавшись спиной к стенам. Желающих входить к нему в камеру не находилось, слишком очевидно было, чем этот эксперимент кончится. О невменяемости капитана Гайдамака было доложено начальству, и Профессору предложили дать объяснения по этому поводу.

— Я предупреждал о возможных тяжелых последствиях допроса под психотропными препаратами, — заявил Профессор. — У Гайдамака отсутствует социальная мотивация поведения, другими словами, разрушена личность. Он подчиняется только базовым инстинктам. Он постоянно чувствует себя окруженным опасностью, а так как он сотрудник специального боевого подразделения, обученный убивать своих врагов, то он действительно очень опасен.

— С этим можно что-нибудь сделать?

— Самосознание может восстановиться в любой момент, может не восстановиться вообще или восстановиться частично с шизофреническими деформациями.