Сергей Зверев - Десантники не сдаются Страница 5

— Среди этих талантов больше психов, которые выдают неконструктивный бред за откровения свыше… И поди разберись, что стоит денег, а что только нервов… Боюсь, с группой Галустяна такая же история… Я не особо верю в мгновенные революции в науке и ниспровержение основ…

— Значит, не веришь в теорию относительности и квантовую механику? — глаза «колобка» смеялись. Эти дискуссии они вели уже не первый год. — И в геном человека?

— Верю… Было время, клады лежали под ногами. Стоило только увидеть их и нагнуться. Сейчас в мировой науке идет поступательное, неторопливое движение вперед, крайне материально затратное и вовсе не чреватое незапланированными прорывами… Плавно все должно быть. Пристойно. Без суеты. А Галустян со товарищами намереваются немножко растрясти основы…

— Но результаты есть. Экспериментальные…

— А кто их проверял?.. Ох, чувствую, влетит нам эта программа в копеечку… Не люблю сотрясателей основ. Они чаще сотрясают воздух впустую.

— А нам-то чего? — пожал плечами «колобок». — За погляд денег не берут… А если это правда?

— Тогда мы поймаем жар-птицу… Опять мистика — жар-птицы, — скривился Николай Валентинович Кумаченко — хозяин кабинета, он же директор фонда «Третье тысячелетие».

Фонд этот был создан стараниями Академии наук и Министерства экономики с целью собрать перспективные идеи, дать им импульс в развитии, в худшем случае повыгоднее продать их на Запад. С внедрением получалось как всегда — то есть ничего не получалось. А вот с продажей на Запад перспективных идей и технологий шло гораздо лучше. Благо отдавали дешево, так что от желающих отбоя не было. Притом торг шел по российской арифметике — бакс пишем, два в уме. Того, что в уме, хватало на подкорм нужных людей и в Академии наук, и в Минэкономики, а потому фондом все были довольны. В том числе голодные ученые — генераторы этих самых идей, которым каждый бакс — счастье.

— Галустян — не сумасшедший романтик. Он прагматичен, — отозвался «колобок», точнее Семен Иосифович Богучарский, заместитель Кумаченко, его правая рука, левая нога и заодно голова. — И умеет соблюдать секретность. Ядро процесса, на котором и основано ноу-хау, не знает никто, кроме его группы. Свой интерес он блюдет…

— Блюститель, — скривился Кумаченко. — Он нам еще крови попьет…

Зазвонил мобильник. Богучарский зашарил по всем многочисленным карманам своей джинсовой безрукавки. Наконец, извлек его из кармана брюк. Нажал на кнопку:

— Весь внимание…

По мере того как он выслушивал сообщение, лицо его бледнело и вытягивалось.

— Когда? Как? Какая-то несуразица… Да, понятно… Черт возьми, ну надо же… Пока, Коля. До встречи…

Он положил со стуком телефон на стол и вытер ладонью лысину.

— Что там? — заерзал в кресле Кумаченко.

— Не попьет нам Галустян крови…

— В смысле?

— Он мертв.

— Как мертв?

— Ночью покончил жизнь самоубийством. В записке написал, что устал…

— Устал? — Кумаченко нервно поправил свой роскошный бордовый галстук. — Черт! Я же говорил, он обычный сумасшедший! Как и его идеи!

Мир Рустама рухнул. Гордого чеченца грубо затолкали в холодный фургон — такие используют для перевозки мяса. Бросили на рифленый алюминиевый пол. Там крупногабаритный русский, настоящий буйвол, присев рядом с ним на колено, резко бросил:

— По ходу маршрута ты должен отзванивать?

Рустам ничего не ответил.

— Я спросил, — спокойно произнес «буйвол».

— Собак помойных спрашивай. Они тебе как брату ответят!

— Настрой ясен.

Железные пальцы стиснули Рустаму голову. А потом резкая боль в ухе.

Рустам задохнулся от боли. И заорал бы. Но челюсть ему стиснули, так что послышался только сдавленный крик.

По шее струилась кровь.

— Не скули, Рустам, — по-чеченски произнес резко, будто плетью хлестнул, второй присутствовавший здесь — жилистый, с холодными стальными глазами мужчина. — Это только мочка уха… Так и будем резать по кусочкам…

Ужас захлестнул Рустама… Все шло здесь неправильно. Резать головы и уши — это привилегия его братьев… Русские слишком слабы и чувствительны для такой работы.

В мозгу щелкало. Кто это? Кто посмел? Менты? ФСБ? Военные? Кто это, шайтан их всех забери?!

— Я повторяю — ты должен сделать отзвон?

— Должен, — выдавил Рустам.

И снова его стиснули в тисках. Нож коснулся другого уха…

— Будешь дальше врать?

Рустам не должен был сделать никаких отзвонов в пути. Он уже сообщил, что товар получен. На крайний случай был предусмотрен звонок с кодовым словом — это значило, что все пошло наперекосяк. Его обязанность была сделать это, даже если придется пожертвовать жизнью…

Русские поняли это…

— К тебе еще немало вопросов, Рустам, — произнес жилистый. — Адреса, явки, планы — классический набор…

— Я ничего не знаю. Мне сказали отдать деньги, взять чемодан. Привезти…

— На вокзал, да?.. Или в общественный сортир на Пресне?..

— Смешно, да? — опять начал хорохориться Рустам. — В центр города должен подвезти. Там у меня возьмут. Я ни при чем…

— Рустам… Я тебе гарантирую одно. Ты скажешь нам все, — пообещал «буйвол». — Через полчаса…

Рустам криво улыбнулся. Он не собирался говорить ничего. Сердце ухало в предчувствии страшного. Но он должен был держаться… Должен… Он не может опозорить себя. Своих братьев. Свой род! Должен…

— Отдохни пока…

Рустам пошевелил закованными в наручники руками. Разомкнуть бы их, ударом выбить дух из здоровяка, распахнуть дверцу фургона… Но это нереально…

Ему очень не понравились слова «отдохни пока»…

— Куда везете? Куда? — заволновался он.

Но ему не отвечали…

А потом кошмар продолжился. Гордого чеченца вытолкали из машины, как какую-то недостаточно поворотливую скотину. И затолкали в длинную фуру с иностранными надписями на боках. Захлопнулась дверца, отрезая солнечный свет и внешние шумы. Зажглась электрическая лампочка. Внутри было просторно, гулко и жутко. В центре стояло кресло.

От вида этого кресла решимость Рустама сразу ухнула куда-то в центр Земли, в магму, да там и сгорела.

Кресло было хирургическое, с ремнями. Рядом, как в старых фильмах о фашистах, столик с инструментами.

Здесь к тем двоим русским, которые сопровождали его в фургоне, присоединился невысокий, немножко сутулый человек с тщательно зализанными на пробор жиденькими волосенками. Рустам скривился. Даже в своем незавидном положении он не мог скрыть презрения к таким вот червякам, которых можно навсегда задавить одним взглядом. В них нет ничего от настоящих мужчин, кроме привычки носить брюки.

— Рустам, — произнес «буйвол» — он же руководитель операции, оперативник «Пирамиды» Русич, он же бывший капитан ВДВ Влад Абросимов. — Я буду говорить коротко и доходчиво. Выбор остается за тобой, но он невелик. Первый вариант — ты сотрудничаешь с нами, помогаешь нам разрешить проблему. За это мы оставляем тебе жизнь…

— Можешь хоть сейчас меня убить, — сквозь зубы процедил Рустам.

— Это второй вариант. Ты отказываешься от сотрудничества. Тогда Эскулап, — он кивнул на «червяка», который вежливо улыбнулся, будто его представили на светском рауте, — с помощью нехитрых инструментов и хитрых психотропных веществ — слыхал, небось, о таких — выдавливает из тебя по капле все. И ты умираешь. В мучениях…

Глаза чеченца полыхали ненавистью и упрямством.

— Я тебя понимаю. Ты боишься не за себя, а за своих близких… Поэтому учти, что вместе с тобой сегодня же в могилу ты потащишь сестру и отца, которые живут в Подольске.

Рустам дернулся, изрыгая нечто нечленораздельное, но ремни крепко удерживали его. Это было нечестно! Русские так не могут!

— У нас специфическая организация, — продолжил Влад. — Ее авторитет основан на том, что мы всегда держим обещания… Мы зачистим всех твоих родственников, которых только найдем. И ты с ними свидишься в мусульманском аду. В рай тебе не попасть. Тебя скормят свиньям, а косточки похоронят в свиной шкуре…

— Ты… Ты грязная скотина… Я на руку намотаю твои кишки, собака…

— Эмоционально, но не убедительно… Даю тебе три минуты на раздумье. — Влад посмотрел на часы. — Потом отдам тебя в руки Эскулапа.

— Ты… Я вырежу всех твоих…

— Время пошло…

В Чечне Рустам привык жить рядом со смертью. Он очень много видел смертей, убийств. Гибли люди от бомбежек, от межплеменной вражды. От солдат федеральных войск. Убивали его братьев и сестер. Он сам убивал… Это было нормально… Он готов был убивать и умирать… Так ему тогда казалось…

Сейчас ему казалось иначе. Он понял, что умирать именно сейчас и именно здесь совсем не готов. Тем более вместе со своими родными… Он боялся смерти. Он хотел жить…