Сергей Самаров - Риск – это наша работа Страница 5

Вышел из машины только охранник, удивленно, с настороженностью осмотрелся по сторонам и нажал на кнопку звонка под металлическим козырьком. Это показалось охраннику странным. Обычно внутренняя охрана сразу по приезде калитку открывает. Только сам хозяин дома догадался, что произошло. Должно быть, приход брата что-то изменил в расстановке охраны.

Министр ждет. Он всегда соблюдает правила безопасности.

Дверь наконец открылась, приглашая. Шерхан вышел из машины и приветливо кивнул охраннику, благодаря за сопровождение. Он никогда не забывает это сделать, в отличие от всех других министров. Иногда, когда не торопится, даже руку пожимает. Все из тех же соображений. В будущем ему понадобится популярность. Может понадобиться…

Охранник сел в машину, а Шерхан шагнул за высокий металлический порог. Калитка закрылась. И он, прежде чем задать вопрос, дождался, когда шум двигателей удалится.

– Что так долго не открывал? – форма обращения вопросительная, но совсем не повелительная, без недовольства. К своим людям Шерхан относится с нарочитым уважением в надежде, что они к нему будут относиться с уважением еще большим. Он никогда не показывает и не подчеркивает свою власть и этим людей к себе привязывает. Дает надежду, что и на более высоком посту будет с ними таким же простым и доступным, сердечным.

– Ваш брат, Шерхан Алиевич…

Министр увидел за калиткой, чуть в стороне, незнакомого боевика с зеленой повязкой вместо шапки, стягивающей длинные кучерявые волосы. Мода, введенная покойным Иорданцем [4]. На повязке традиционная надпись на арабском языке – сура из Корана. В темноте текст не разобрать, а свет около поста Шерхан велел убрать из соображений безопасности охраны. Пост не должен быть откровенно заметен.

– Я понял…

Все действительно понятно. Батухан выставил свою охрану. Он предпочитает лично заботиться о своей безопасности. С одной стороны, это правильно, потому что никто посторонний так о тебе не позаботится, как ты сам. С другой – это же может его и подвести в критической ситуации, потому что родственники-милиционеры лучше знают здешнюю обстановку и среагируют в случае чего правильно. У боевиков реакция иного характера. Они слишком быстро начинают стрелять. Даже когда этого делать не следует. Шерхан умение договариваться всегда ставит выше быстроты указательного пальца, нажимающего спусковой крючок. Слово всегда несет за собой меньше последствий, чем выстрел.

Он пошел к дому по бетонной дорожке, скрытой, как навесом, ветвями старых яблонь. Сейчас яблони стоят холодные и мрачные, темнеют страдающей от непогоды корой. Слишком быстро накинулась на них осень, слишком сильно щипает деревянное тело. Не успела полностью листва опасть, а уже прихватило изморозью землю. Ночью и утром ветки примораживает, лишая упругости. Когда такое случается, ветки часто ломаются при сильном ветре. Без листвы они ветер рассекают и пропускают через себя. Сейчас не могут. Сопротивляются и ломаются.

Как люди…

Если нет в тебе гибкости, не вставай против ветра, чтобы не сломаться…

Шерхан не встал…

Батухан встал…

Каждому свое…

Высокое крыльцо обычно освещается одной лампочкой, но сильной. Сейчас лампочку чуть-чуть вывернули, чтобы при взгляде со стороны не было видно, кто в дом входит, кто выходит. Выключен свет и в коридоре, из которого на крыльцо и веранду выходит четыре окна. Простые очертания человеческой фигуры никому ничего не скажут. Фигур может быть много, а кто из них кто?… Это правильная мера безопасности, и придумал ее еще сам Шерхан, когда в первый раз принимал брата в своем грозненском доме.

Дом этот построен год назад. Раньше Шерхан как-то удовлетворялся квартирой в обыкновенном доме. Но министру несолидно жить в многоэтажке. К тому же полуразрушенной. Его не будут уважать.

Сейчас его уважают, несмотря на брата…

Мама почти ослепла.

Сама говорит, что видит только очертания. И еще говорит, что ослепла от слез. Слез за старшего сына…

– Плачут по покойнику… – сказал когда-то, в один из прошлых приходов, Батухан. – Плачут, когда человек покрыл свое имя позором… Во всех остальных случаях мужчина достоин радостной улыбки, а не слез…

Он не всегда отвечает на слова мамы, потому что не всегда слышит их. О своем думает. Сначала она повторяла, теперь перестала. Смирилась.

Но мама уже не та, что в прежние годы. В прежние годы она была директором в той самой школе в Асамгах, где Батухан преподавал литературу. И сын подчинялся ее власти, хотя когда-то и был между ними конфликт. Батухан снял со стены кабинета портрет Пушкина и повесил портрет Шамиля. Этого не поняли. И кто-то из комиссии районо сделал директору замечание. Она приказала Батухану вернуть старый портрет. Он возразил. Она повторила только раз и, повернувшись, ушла. И он послушался. Тогда еще он слушался ее.

Сейчас, что бы ни сказала мама, он сделает по-своему.

Он начал делать по-своему тогда, когда пошел за Дудаевым. Мать возражала.

– Я ничего не имею против Дудаева. Может быть, он сам и хороший человек, хотя его тейп не дал ни одного хорошего человека, который принес бы людям пользу. Но посмотри, кто окружает твоего генерала!.. Присмотрись и поймешь… Эти люди только разрушают.

Батухан не присмотрелся. Он не понял.

– Шерхана я тебе не отдам.

Шерхан, как младший, всегда был любимчиком матери. Ему и ласки больше других доставалось, и теплых слов. Но брата это не обижало. Он сам младшего любил и заботился о нем. Однако сейчас решил возразить:

– Шерхан взрослый мужчина. И имеет право выбирать сам.

– Он поедет дальше учиться в Москву.

В этом мама была категорична. Она хотела, чтобы Шерхан окончил аспирантуру. Тогда еще, в первые годы, из Чечни можно было попасть в аспирантуру по разнарядке. И Шерхан поехал. А мама оставалась в селе, где через три года закрыли школу. Школа оказалась не нужна.

– Этого ты добивался? – сказала мама Батухану во время очередной встречи.

Она написала в Москву младшему сыну. Тот позвал ее к себе, но мама уехать не пожелала.

– Как же Батухан? – Она считала себя ответственной за него, как раньше, когда она была директором, а он учителем.

Тогда, именно в тот период, как рассказывала потом мама, Батухан поссорился с Яндарбиевым, который на время заменил погибшего Дудаева. Из-за школы. И в своей республике, со своим отрядом, оказался без поддержки правительства. Впрочем, поддержки не было и без того. И другие полевые командиры не очень спешили Яндарбиеву подчиниться. Но любой отряд – это маленькая армия. А армию следует кормить… И чтобы кормить свою армию, Батухан занялся своим промыслом – похищением людей. К тому времени он уже понял, что национальная свобода обернулась свободой только для того, кто умеет хорошо пользоваться оружием.

Он им пользоваться умел…

Шерхан открыл дверь в комнату.

Петли смазаны, установлен механизм с автодоводкой. Войдешь, и не надо дверь за собой закрывать. Сама плавно закроется. Его шаги тоже никто не услышал. Он разулся у двери в дом, как и полагается. Мягкие кожаные тапочки делают походку легкой. И полы в доме цельнолитые. Пластиковые. Не скрипят. Большие связи нужны, чтобы такие полы в доме сделать. Но разве могут быть скрипучими полы в доме министра строительства республики? Люди смеяться будут!..

Батухан сидит за столом лицом к входной двери. Мама уже покормила его. Посуда на столе. Кувшин с водой. Вина Батухан не пьет, хотя никогда особым усердием в вере не отличался. Шрам на щеке брата выходит из усов и расширяется к скуле. Он раскраснелся, словно готов раскрыться и показать старую рану. Это от тепла в комнате.

Мама сидит спиной к двери и не слышит, как вошел Шерхан. Она говорит, и говорит, похоже, уже давно.

– …Мое сердце, Бату, пусть тебя не тревожит. Болеть оно будет, но кто скажет, когда материнское сердце не болит… Болит за маленьких, вырастают, больше болит за больших… Я хотела бы с тобой видеться каждый день, но Аллаху виднее, как распорядиться нашими судьбами. Поезжай и будь покоен… И брату дай покой… Он у нас будет большим человеком… Может быть, тогда и ты сможешь вернуться. Будет кому тебя защитить.

– Шер, – сказал старший брат вставая.

Мама не сразу поняла, почему старший брат произнес имя младшего, но после короткого раздумья повернулась к двери. Батухан из-за стола вышел и обнял Шерхана, прижался бородатой щекой к бритой щеке. И слегка потряс за плечи, как тряс его, когда младший был мальчишкой.

– Я боялся, что ты не успеешь… Мне уже пора уходить…

– Ты так спешишь?

– Дорога сегодня предстоит дальняя. До рассвета я должен быть уже в Асамгах. Потом дальше, в горы…

– И…

– Я пришел попрощаться. Мое время подошло. Через полторы недели я буду уже в Грузии. А закончу там дела, переберусь в Турцию. Навсегда… Семью я отправил еще в августе.

От последнего слова теплая волна радости прошла по груди Шерхана…