Николай Прокофьев - Лепила Страница 5

Когда наутро ему, как обычно, принесли миску риса и чашку воды, он впервые почувствовал к себе полное презрение. Чувства такой силы он не испытывал никогда ранее. Волна горячей ненависти к своей беспомощности окатила его с ног до головы. Возмущение буквально закипело в его душе, прилило к голове, Олег почувствовал, как горят его щеки. Эту энергию надо было выпускать на свободу, иначе от ее напора можно погибнуть. Он дал ей выход, сконцентрировав в своем взгляде, полном безумия и испепеляющего гнева.

Маленький худой вьетнамец, принесший еду пленному русскому, неожиданно открыл рот и в ужасе кинулся прочь из хижины. Еще сотрясаемый неведомой силой Олег сумел расслышать душераздирающие крики перепуганных «чарли», метавшихся вокруг узилища:

– Он опалил мне лицо!

– Это демон!

На следующий день его вызвал к себе Саймон. Капитан сидел за деревянным столом и перебирал бумаги. Рядом стояли его помощник и несколько приближенных вьетнамцев. Саймон оторвался от бумаг и пристально посмотрел на Олега. Взгляд американца почему-то не показался Злобину зловещим, как это было раньше. Сейчас Олег ощущал превосходство над противником, ему вдруг показалось, что, стоит ему захотеть, он легко заставит Саймона подчиниться.

И он решил попробовать. Глядя прямо в глаза американцу, Олег попытался внушить ему, чтобы тот выставил за порог всю свою свиту. Пусть они уйдут, пусть не мешают разговору двух главных противников. Их место – на обочине, в обозе, а не здесь, в штабе, где представители двух великих держав будут решать их судьбы.

Саймон долго терпел взгляд русского, не понимая, отчего тот так неожиданно осмелел. Капитан был человеком по-настоящему бесстрашным и, как все смертные, от природы любопытным. Ему доложили об обезумевшем вьетнамце, и потому он сам хотел убедиться в необычных способностях пленного. Ему очень не хотелось выглядеть слабаком, он надеялся показать свою силу и выдержать этот жесткий взгляд.

В какой-то момент его одолело сомнение: а если не получится и он, храбрый капитан Саймон, спасует перед этим парнем на глазах своего штаба? Тогда все увидят, на чьей стороне сила – не оружия, а куда выше – человеческой природы. А проигрывать хозяину здешних мест нельзя. Выход прост: выставить всех зрителей за порог.

Не отрывая взгляда от Злобина, Саймон негромко, но четко произнес:

– Оставьте нас.

После того как штабисты поспешно вышли из палатки, Саймон позволил себе расслабиться: дальше выдерживать этот бронебойный взгляд он не мог. Последнее, что заметил капитан, обращаясь назад к бумагам, – легкую ухмылку на лице русского.

С этого дня положение Злобина изменилось. Нет, его не перевели в отдельное бунгало и не выдали чистую простынь. Зато ему улучшили рацион и усилили охрану: теперь вместо одного возле его палатки дежурили сразу трое храбрых вьетнамцев. Но главное – Олег почувствовал, что Саймон заинтересовался его способностями.

Пленных в лагере было несколько человек – все из местных, в основном бывшие чиновники (Злобин урывками слышал их разговоры), но к ним относились ровно и до поры снисходительно. Их участь была заранее решена – обмен, выкуп или, когда они перестанут ассоциироваться с деньгами, пуля в затылок.

Русский же офицер стоял особняком. Что именно замышлял Саймон, Олег не знал, но догадывался, что его главный «выход» еще впереди. Капитан чаще обычного справлялся о его здоровье, несколько раз лично приходил в палатку Злобина и пытался заговорить с ним. При этом никогда не смотрел русскому в глаза. Олег коротко и неохотно отвечал, капитан очень скоро уходил.

То злосчастное утро было пасмурным и каким-то особенно тоскливым. Возможно, из-за приближавшегося сезона тропических ливней.

После завтрака Саймон вызвал Олега к себе:

– Пойдешь с нами в разведку, нам нужен переводчик.

Они долго плыли на моторках вверх по течению Меконга – группа из двадцати человек смешанного состава. Саймон посадил Олега в свою лодку и всю дорогу тайком наблюдал за ним. Злобин молчал, было заметно, как сильно он нервничает, оказавшись в незнакомой ситуации. Капитану это нравилось: русский сейчас полностью в его власти, он, Саймон, может пристрелить его в любую минуту (от этой мысли рука еще крепче сжимала цевье винтовки), может моментально уничтожить вместе с его способностями. Но капитан не такой дурак, чтобы убивать курицу, способную нести золотые яйца. А в том, что яйца будут золотыми, Саймон не сомневался. Совсем недавно в его голове созрел очень перспективный план на этого русского.

Потом они продирались сквозь джунгли, обтирая одежду о длинные ветви деревьев и узловатые «руки» тропических лиан. Было ощущение, что эти «руки» пытаются схватить непрошеных гостей за рукава маскхалатов и стволы винтовок, задержать или даже придушить.

Наконец до Олега донеслись запахи жилья: дыма костра, готовящейся пищи, домашних животных. Он испуганно посмотрел на Саймона. Зловещая улыбка американца говорила лучше любых слов. Каратели развернулись в шеренгу и одновременно, по команде, двинулись в сторону деревни. Злобин с ужасом понял, что сейчас начнется…

Грохот автоматов и винтовок, вопли обезумевших людей, разрывы гранат, хруст ломающихся деревянных хижин – все слилось в сплошной гул. Олег бросился в кусты, припал к земле и охватил руками голову. Он не видел – догадывался, что происходит вокруг. Все это время он ждал, что кто-то из людей Саймона схватит его за ворот и выдернет из спасительных зарослей. А может быть, сразу выстрелит в затылок. С замершим сердцем, затаив дыхание, лейтенант ожидал смерти.

Но ничего такого не случилось. Вскоре страшная какофония утихла. Олег медленно поднял голову и увидел горящие руины. Деревянные остовы домов, будто скрюченные черные пальцы обгоревшего трупа тянулись из пламени к дымящимся кронам деревьев, словно надеялись ухватиться за них и выскочить из огня. Живых не было – то тут, то там нелепыми кучами валялись окровавленные тела несчастных жителей, в считаные минуты вычеркнутых из этого мира. Несколько опьяненных удачей рейнджеров бродили среди тел и добивали раненых.

Неожиданный окрик заставил Олега обернуться. Саймон, прокопченный и радостный, тащил за руку испуганную женщину. Свободной рукой она крепко прижимала к себе плачущего грудного ребенка – последнее, что осталось у нее в этой жизни.

– Вот, это твоя добыча! – Капитан толкнул несчастную в сторону Олега. Тот отшатнулся. – Оружие я тебе не дам, убей ее своей силой. Ты же можешь. Ну! – Саймон вскинул винтовку.

Олега охватила паника. Он судорожно метал взгляд между винтовкой американца и дрожащей от страха камбоджийкой. Та стояла на коленях, по-прежнему прижимая ребенка к груди, в ее широко раскрытых глазах колыхались два океана слез.

Близкий и бесславный конец ледяным стволом уперся в спину очумевшего лейтенанта. Назад ходу не было. Мир сузился до размеров мертвой поляны. Треск догорающих построек, крик потревоженных птиц, шум неожиданно усилившегося ветра и еще какой-то неясный стрекот в ушах.

Олег почувствовал себя роботом. В конце концов, чем он отличается от тех, кто только что стер с лица земли мирную камбоджийскую деревню? Он такой же солдат. Нужно показать врагу, что он не сдался. Пусть эти головорезы видят, что Олег Злобин тоже способен на поступок. Надо выжить, а там разберемся. Волна негодования прихлынула к горлу, заклокотала, запросилась наружу. Он выплеснул ее в лицо беспомощной женщины.

Колени подогнулись, он начал оседать, его подхватили под руки, удержали. Но делали это механически – все внимание было приковано к жертве. Женщина отпрянула от Злобина, раскрыла рот в немом крике и неожиданно резко, не отрывая обезумевшего взгляда от своего повелителя, схватила ребенка за горло…

Олег нашел в себе силы, чтобы не смотреть на это. Резко отвернувшись, он лицом к лицу столкнулся с помощником Саймона, в руке которого стрекотала любительская кинокамера.

Глава 2

За чередой рабочих будней события того «нелетного воскресенья» понемногу стали терять свои строгие очертания. Какое-то время моя профессиональная память еще удерживала подробности операции: цитаты из сводки, фрагменты разговоров, лица пассажиров, собственные ощущения. Но очень скоро все они стали расплываться, превращаясь в одно огромное бесцветное пятно, уверенно отдаляющееся от меня во времени.

Я принимал пациентов, выслушивал их жалобы, делал назначения, сидел на долгих и нудных планерках, писал отчеты. Заведующий клиникой профессор Левенбург, и без того относившийся ко мне очень уважительно и даже дружелюбно, еще сильнее проникся к моим способностям после официальной бумаги, пришедшей из местного Управления ФСБ. Яков Михайлович с гордостью зачитал ее на очередной планерке и призвал коллег действовать так же смело и профессионально, как «наш уважаемый доктор Сомов». Все аплодировали и смотрели на меня как на знаменитость. После такого не грех было и зазнаться. Но я не спешил воспользоваться случаем. Работа – она везде работа: и в ординаторской, и на летном поле.