Михаил Серегин - Доноры за доллары Страница 5

Головлев вытер руки вафельным полотенцем и стал переодеваться в гражданское, не обращая на меня больше никакого внимания.

Я постоял минуту, соображая, что теперь можно предпринять. Потом решил перехватить Воробьева по дороге и предупредить.

По дороге я забежал к себе в кабинет и предупредил дежурную медсестру, что по всем вопросам ко мне лучше обращаться после обеда. Для начальства я – на обходе.

А сам засел внизу и стал напряженно ждать Воробьева. Наконец он появился в конце дорожки, как ни в чем не бывало помахивая портфельчиком и озираясь по сторонам. Вот святая невинность!

Только он переступил порог клиники, я схватил его за рукав и потащил по боковому коридору, не обращая внимания на изумленные взгляды встречных медсестер.

– Эй, ты чего? – весело упирался Воробьев, подозревая меня в очередном розыгрыше.

Но, когда увидел мое встревоженное лицо, сразу понял, что все достаточно серьезно, и сам поспешил завести меня в уголок потемнее.

– Выкладывай, что у тебя стряслось? – озабоченно спросил он.

– Это не у меня стряслось, это у тебя стряслось! Девушке вчера аппендицит вырезал?

– Ну, вырезал.

– Умерла она ночью, ясно?

– Как умерла? – Голубые глаза Николая сделались огромными и полными суеверного ужаса.

– Так – умерла! Внутреннее кровотечение. Головлев говорит, что было что-то неправильно зашито.

– Какого черта! Я что, аппендикс удалить элементарно не сумею! – возмутился Воробьев.

– Наверное, умеешь. Но она-то умерла!

– Слушай, либо я чего-то не понимаю, либо что-то здесь не так, – пробормотал потрясенный Воробьев и в задумчивости сел на подоконник. – Что теперь делать? – растерянно спросил он.

– Что делать – не знаю. Знаю, чего не делать. Не попадайся Штейнбергу на глаза – он тебя съест.

– Съест – не съест... Какая, к черту, теперь разница! – возразил Воробьев и раздраженно пнул батарею ногой. – Девчонку жалко, – сокрушенно продолжал он. – Совсем сопливая была. Симпатичная такая, наивная. Говорит: «Доктор, а это не больно?»

Сентиментальность моего друга была делом привычным и резко выделяла его из среды других врачей, ко всему привыкших и циничных до глубины души. Вдруг Воробьева будто осенило. Он спрыгнул с подоконника и потащил меня по коридору.

– Стой, ты куда? – попытался я замедлить стремительное движение порывистого Николая.

– Пойдем-пойдем! Она в морге, наверное. Должен же я посмотреть, что с ней случилось! Нужно же иметь, чем крыть против всех обвинений!

Мы помчались в морг, стараясь быстрее миновать все людные помещения клиники и никому не попасться на глаза. Спустились в подвал. На пороге морга сидел санитар Фесякин и играл в тетрис. Он на минуту оторвал глаза от игры и недоуменно спросил у запыхавшегося Воробьева:

– Вы куда?

– Туда, – невозмутимо ответил Воробьев, открывая дверь морга.

Фесякину, видимо, этот ответ показался исчерпывающим. Он кивнул головой и снова занялся высокоинтеллектуальной игрой.

Мы довольно долго бродили по моргу, заглядывая во все холодильники. Ни одного трупа не было обнаружено.

– Фесякин, – строго спросил я, нависая над увлеченным игрой санитаром. – А где тело девушки?

– Какой девушки? – равнодушно поинтересовался Фесякин, по-прежнему не глядя на меня.

– Которая сегодня ночью сюда поступила, – ответил я, отнимая тетрис.

Фесякин наконец поднял на меня свои наивные глаза и сказал:

– Не знаю.

– Привет! Ты тут дежуришь и не знаешь? – подключился к беседе Воробьев.

– Здрасте, – отпарировал санитар. – Откуда мне знать – я полчаса как заступил.

– А кто дежурил до тебя – может, он знает?

– Кто дежурил – тоже не знаю. Но можно по журналу посмотреть, – недовольным тоном ответил Фесякин и нехотя поднялся.

Он открыл ящик стола, в котором лежал один-единственный журнал, вынул, открыл и стал перелистывать страницы, выискивая нужную запись. Наконец он удовлетворенно хмыкнул и помахал в воздухе каким-то листком:

– Все – забрали вашу девушку родные. И вот – расписку написали, что претензий к клинике никаких не имеют.

– А кто труп выдал?

– Тут не указано, – со скукой ответил Фесякин и снова засунул журнал в ящик стола.

– Отлично! – глубоко вздохнул Воробьев и стал медленно подниматься по лестнице.

Мне показалось все это несколько странным, и поэтому я на всякий случай посоветовал санитару ничего о нашем визите не говорить. Он снова был погружен в игру и моих слов, видимо, уже не понимал.

Я догнал Воробьева в коридоре первого этажа. Он шел, повесив голову и что-то сосредоточенно обдумывая.

– Слушай, Николай! Иди-ка ты к себе и никуда оттуда не высовывайся. Будут вызывать к Штейнбергу – иди и не бойся. К тебе никаких особенных претензий быть не может. Настаивай на том, что вскрытие при тебе не производили, а труп родственникам выдали. Поэтому твоя вина не доказана. Сошлись на расписку родственников, что к клинике у них никаких претензий нет, понял? И как можно дольше тяни время – мы что-нибудь придумаем.

Оставив товарища в подавленном состоянии, я поспешил в регистратуру, чтобы поточнее узнать все сопутствующие этому происшествию обстоятельства. Уж, по крайней мере, о том, кто входил и кто выходил, там должны знать.

В регистратуре было непривычно оживленно. Возле самой двери происходила какая-то возня, смысл которой мне удалось понять не сразу. Потом разобрал, что дежурная пытается вывести из клиники раскрасневшегося парня, а тот негодует и упирается.

– Молодой человек, – раздраженно басила дежурная. – Я вас в последний раз по-хорошему прошу – идите отсюда! Прекратите хулиганить, я охрану вызову!

Парень горячился и не в меру жестикулировал:

– Это вы прекратите хулиганить! Не надо меня охраной пугать и голову мне морочить! Вам что, трудно сказать, что с ней и где она?

Дежурная снова начинала свою песню.

Я понял, что здесь не обойтись без моей помощи. Подошел поближе, отстранил пожилую дежурную и, бережно, но крепко взяв парня за предплечье, молча повел его к выходу.

Парень сразу как-то сник и послушно шел за мной, совершенно не сопротивляясь. Пока мы шли по дорожке к воротам, где уже поджидали нас «гепардовцы» в пятнистой форме, поигрывая резиновыми дубинками, я заметил в его руке поникший букет цветов. Остановился и спросил:

– Вы вообще для чего сюда пришли?

Парень ошарашенно посмотрел на меня. Еще бы: очень последовательно – сперва наброситься на человека, а потом поинтересоваться, что он, собственно говоря, хотел. Но у меня были свои цели. Молодой человек помедлил немного и ответил:

– Я пришел навестить здесь свою знакомую. Ее к вам в клинику положили. А в регистратуре мне говорят, что такой у вас нет и не было. Ну как не было – я же точно знаю, что она должна быть здесь!

Становилось все более интересно.

– Откуда вы знаете, что она здесь? Она что, жила поблизости? Вы в курсе, что это – специализированная клиника и в нее не всех кладут?

Парень полез в карман, зябко поводя плечами и щурясь от резкого ветра. Охранники недоуменно поглядывали на нас и переминались с ноги на ногу, не решаясь уйти или приступить к более решительным действиям. Он порылся там некоторое время и достал смятый и неровно оборванный по краям листок бумаги. Протянул его мне и спросил:

– Это телефон вашей клиники?

Я посмотрел на листок и утвердительно кивнул.

– Ну вот видите, все правильно. – Парень поднял воротник куртки. – Мне этот телефон дали соседи. Они по нему «Скорую» вызвали, на которой ее увезли. У нее сильная боль была в боку...

Я минуту подумал, посмотрел на охранников, на парня, на входную дверь. Потом взял его за локоть и повел обратно в клинику.

Регистраторы встретили нас удивленными взглядами, но ничего не сказали. Я подошел к окошку и спросил:

– Клавдия Федоровна, где у нас Хоменко?

– У зама в кабинете – компьютер чинит.

Я кивнул головой молодому человеку:

– Пойдемте. Как, кстати, вас зовут?

– Дмитрий, – хмуро ответил он.

Потом посмотрел на букет, который выглядел уже очень жалко, и выбросил его в первую попавшуюся урну.

– Меня – Владимир Сергеевич, – вежливо ответил я и заспешил по боковой лестнице на третий этаж.

Парень молча последовал за мной.

В кабинете заместителя не было никого, кроме Хоменко, который отсоединял и присоединял какие-то проводки в серой коробке. Увидев меня, он расплылся в радушной улыбке:

– А, привет, Владимир Сергеевич! Какие-нибудь проблемы с вашей электроникой?

– Да нет, ты нам нужен по другому делу. У молодого человека здесь знакомая лежит. А в регистратуре с ним почему-то общаться не захотели. Ты не мог бы глянуть, где нам ее искать? Для тебя же нет ничего невозможного, а?

Хоменко еще радушней заулыбался:

– Ну, возможно или невозможно – это вопрос. Но если это кто-то в компьютер положил, значит, кто-то и достать сможет.