Александр Зеленский - Ожерелье из крокодильих зубов Страница 5

Выпили по второй.

– Жарко здесь до чертиков! – наливая по третьей, пожаловался подполковник. – Ты сам-то как эту хренову жару переносишь?

– Как в танке, – зачем-то брякнул Аркадий, решив, что и ему пора рассказать что-нибудь в свою очередь. – Вы что-нибудь слышали про «холодных людей», которые подобную жару вообще на дух не переносят? Мне в свое время пришлось заниматься одним таким человеком на Байконуре. Я служил там в госпитале ракетных войск стратегического назначения.

– В отделении ожоговой хирургии под началом полковника медицинской службы Лозового... Я в курсах! – вставил контрразведчик.

– Правильно... – Аркадий поежился от излишней осведомленности собеседника о его личном деле. – Так к нам на освидетельствование поступил молодой воин, только что призванный на службу в ряды Советской армии. Он, как сказали его командиры, «симулировал неизвестную науке болезнь». Представляете, этот бедолага вообще не мог находиться под жгучим знойным солнцем Южного Казахстана. Мы его обследовали и выяснили, что у него температура тела не тридцать шесть и шесть десятых градусов, как у всех нормальных «гомо сапиенсов», а сорок один и шесть десятых. У парня были нарушены теплообменные характеристики тела. Во как! И в армию его, конечно же, брать было никак нельзя. Не доглядели медики из призывной комиссии! Этому парнишке нормально служилось бы только где-нибудь на Северном полюсе. Короче, мы его комиссовали по состоянию здоровья. Но сделать это удалось не сразу, поскольку в специальных документах на подобный случай нет ни одной ссылки. Указаний нет! Но полковник Лозовой – светлая голова – предложил комиссовать воина по статье, связанной с язвой желудка. Правда, тут пришлось всем пойти на подлог, поскольку у нашего пациента оказался всего лишь гастрит с повышенной кислотностью. Но чего не сделаешь, чтобы спасти человеку жизнь...

«И зачем я это ему рассказываю? – попробовал остановить собственный “словесный понос” Стрешнев. – Он и так знает обо мне слишком много...»

– Тут ты прав, – поддакнул Романтеев. – Жизнь солдата надо беречь. Давай выпьем за простого солдата. За все его героические муки ради родной страны, родных людей! – произнес Романтеев. – Того-самого, тост сказал, мать его! За это и выпьем.

Когда водку допили, Аркадий, не сдержавшись, поведал Романтееву всю подноготную про свою неудавшуюся личную жизнь, про то, что от него ушла жена, не захотела, видишь ли, «таскаться за мужем по дальним гарнизонам». Хотел он рассказать и другие подробности, но тут вдруг заметил, что подполковник больше его не слушает, будто узнал от Аркадия все, что хотел и теперь больше в нем не нуждается. Однако в этом он ошибся. Стрешнев очень даже был нужен Романтееву, чтобы сыграть отведенную ему роль «одинокого холостяка» в одной серьезной оперативной комбинации, задуманной в управлении контрразведки при главном штабе вооруженных сил Анголы, в котором Санчес-Романтеев был не последней фигурой, являясь советским военным советником.

– Поехали, – заявил подполковник абсолютно трезвым голосом. – Я познакомлю тебя с одной местной красоткой. Пальчики оближешь. Эта крутая бабенка мужика хочет. Причем подавай ей всенепременно белого. Ты ей, капитан, подойдешь. Ты все еще не слишком загорелый. Я тебя представлю на вилле «Порция», а ты присмотрись к хозяйке и ее окружению. У ангольской контрразведки есть на эту бабу свои виды. Хотят ее завербовать. Ты меня понял? Дело очень серьезное. В общем, капитан, тебе доверяют, и это для тебя важное задание на остаток сегодняшней ночи...

Стрешнев попытался сосредоточиться. Поднявшись на ноги, он почувствовал, что его основательно «заштормило».

– Люди пьют – так честь да хвала, а мы выпьем – так стыд да беда. Ничего, что я не в форме и не в норме? – неуверенно спросил он у Романтеева.

– Советские офицеры всегда в форме и норме, – убежденно ответил подполковник Романтеев. – Ты находишься как раз в той стадии подпития, когда женщина, даже самая опытная, никогда не заподозрит в тебе подставу. Поверь моему горькому опыту...

Окна одноэтажного дома, возведенного из камня на самой окраине городка Куиту-Куанавале, видимо, еще в прошлом столетии, были затемнены, и потому с улицы никакой жизни за его стенами не ощущалось. Но стоило только Романтееву и Стрешневу подняться по широкой каменной лестнице к парадному подъезду, войти в прихожую, на стенах которой висела неплохая коллекция чучел голов самых злобных африканских животных, как тут же на новых гостей снизошли благодатные звуки негромкой стильной мелодии и нежная игра бликов от цветомузыкальной установки.

Небольшой уютный зал, в который естественным образом переходил коридор, ведущий из прихожей, оказался полон гостей, среди которых Аркадий, к своему удивлению, разглядел и кубинских друзей – начальника госпиталя полковника медслужбы Хуана Ринареса и главную медсестру госпиталя Розалию Аттис. Кроме них здесь же находилось еще несколько старших офицеров из ангольской правительственной армии, с которыми Стрешневу приходилось иметь дело по служебной необходимости в разное время. Было тут и несколько гражданских лиц, одного из которых – губернатора Куиту-Куанавале – военный врач знал в лицо. Большинство гостей чувствовали себя на вилле «Порция» довольно раскованно, и по всему было видно, что они оказались здесь далеко не в первый раз.

– А вот и наша милая хозяйка, – сделав губы бантиком, сказал Романтеев, видя, что к ним направляется симпатичная мулатка в шикарном вечернем платье.

– Рада видеть вас у себя снова, – по-особому грассируя, сказала она по-английски, распахнув свои большие черные глаза, в которых совершенно спокойно мог утонуть, обретя вечный покой, любой мужчина от четырнадцати лет и до возрастной бесконечности.

– Милая синьора Дадина, позвольте представить вам доктора Мигеля Родригеса, который, прослышав о ваших чудесных вечерах, загорелся желанием увидеть ту, которая способна создавать праздник даже в жестокую военную пору. Он просто мечтает быть вам представленным, – на том же языке произнес подполковник Санчес-Романтеев, который мог быть весьма галантным кавалером с дамами, когда в этом имелась служебная необходимость.

– Зовите меня просто Дадина, – очаровательно улыбаясь, произнесла хозяйка виллы, дружески протягивая руку Стрешневу.

Аркадий, пожимая руку даме, позабыл разжать свои пальцы, затянув, таким образом, рукопожатие до неприличия, чем вызвал шутливую отповедь со стороны «советского кубинца» Санчеса-Романтеева:

– Молодой человек, нельзя так сразу забирать женскую руку и ее сердце в свою собственность. Синьора Дадина пока еще свободна, но, насколько мне известно, никому не позволяет интимной близости...

– Если не считать близости с моим покойным супругом, – произнесла Дадина, и ее глаза подернулись легкой пеленой грусти. – Теперь я вдова, и в мои намерения пока не входит выходить замуж снова.

Сказав это, женщина как-то по-особенному посмотрела на Аркадия, каким-то одновременно ожидающим и обещающим взглядом. По крайней мере, так Стрешневу показалось.

Пока Романтеев, по его собственному выражению, «вводил нового члена в светский дом миллионерши», всех гостей пригласили в столовую.

– Интересно, а чем здесь сегодня угощают? – поинтересовался Санчес-Романтеев, следуя за Дадиной, которая сопровождала гостей в соседнее помещение.

– Моим любимым черепаховым супом, – кокетливо ответила Дадина, грациозно повернув голову в сторону спрашивавшего.

«Богиня, – подумалось Аркадию при этом. – Как она достойно держит себя! С одной стороны, по-аристократически, с другой – просто и доступно... Как хороша, должно быть, она в постели... Пожалуй, я бы с превеликим наслаждением с ней покувыркался!..»

Экзотический черепаший суп, который Стрешнев отведал впервые, ему понравился. Это блюдо, как он узнал позже, готовилось как обычный гороховый суп, который он обожал. Только вместо копченой свиной грудинки использовалось мясо черепахи, или «консервов в панцире», как говорят африканцы. По вкусу мясо черепахи напоминало вкус нежной баранины.

Впрочем, сейчас не столько экзотические блюда интересовали Аркадия. Гораздо больше всех этих африканских деликатесов его занимала хозяйка виллы, которую Стрешнев сразу окрестил про себя: «мулатка-шоколадка». «Вот ее-то я бы с превеликим удовольствием употребил бы на десерт, – размечтался он, запивая второе блюдо из креветок, нашпигованных сыром, неумеренным количеством красного вина. – Но только боюсь, что десерт в этом доме не предусмотрен...»

В этом, как и во многом другом, Стрешнев ошибался. О «десерте» для него уже позаботился Санчес-Романтеев. Оказавшись за столом рядом с Дадиной, он шепнул ей на ушко, что «доктор Мигель – превосходный хирург и может помочь любой женщине стать еще прекраснее, поскольку специализируется на пластической хирургии...» И эта «оперативная подводка» сработала. В конце званого ужина Дадина, прощаясь с гостями, попросила Стрешнева немного задержаться.