Дом Безгласия - Дэшнер Джеймс Страница 5

– Сэр? – папина интонация сменилась на решительную. Он давал визитеру понять, чтобы тот поскорее объяснил причину своего присутствия здесь, иначе ему грозят неприятности.

Мужчина наконец поднял взгляд. Таких темных глаз я еще не видел. Белки влажные, лицо отекло – он недавно плакал?

– Я… простите меня, – забормотал он. – Я никому не причиню вреда. Никому, сэр.

– А что, черт побери, вы делаете на моей веранде? – папин голос звенел предчувствием беды; оно повисло в воздухе, как заплесневелые портьеры. – Или мне вызвать полицию? – Он слегка толкнул меня локтем, словно намекая позвонить или хотя бы достать телефон и сделать вид, что звоню. Я послушно засветил экран.

– Нет, сэр! Пожалуйста! – взмолился незнакомец. – Я никому не причиню вреда. Я сам тот, кого обидели! – выкрикнул он с такой серьезностью, что на шее вздулись жилы, а борода затряслась. – Пожалуйста, мне просто нужно… кое о чем позаботиться. У меня нет оружия – можете проверить.

Отец повернулся ко мне. Некоторое время спустя я понял бы выражение его лица лучше. Сожаление, почти мольба, но к тому же и изрядная доля неискренности, словно у нанятого за деньги бездарного актера.

– Папа, ты же видишь… – начал я, однако что-то – дрожь его губ, наморщенный лоб, взгляд, в котором читалось нечто невысказанное и слишком личное, чтобы произносить вслух, – меня остановило. А если точнее, смутило. Я тяжело вздохнул и обратился к незнакомцу: – Что произошло? Нужно вызвать «Скорую»? Полицию? С вами случилась беда?

Мужчина затряс головой столь яростно, что я не удивился бы, отлети она в кусты.

– Нет, нет, у меня все хорошо, клянусь. Я здесь, чтобы сказать тебе несколько слов. Услышал, что ты в городе, и решил заскочить по пути, пока солнце не зашло.

Он сфокусировал на мне взгляд – настолько быстро и категорично, что я отступил назад. Глаза незнакомца прояснились; стоявший на пороге жалкий невменяемый бродяга внезапно исчез.

– Мне? – Я почувствовал себя глупо, будто вдруг поменялся с ним ролями. – Я вас знаю?

– Ты… Ты знал моего отца.

Невозможно описать изменения, которые претерпел облик незнакомца в тот момент; а когда я распознал схожесть, меня поразила еще большая трансформация. Словно с его бледного лица, да и с моего тоже, схлынули все цвета и магическим образом мутировали, обратившись в грозовые тучи, которые затмили все краски мира.

Я открыл рот, намереваясь что-то сказать, однако не помню, чтобы произнес хоть одно слово.

– Не суди меня, – произнес незнакомец, и перед ним замерцала почти видимая стена обороны. – Я не такой, как отец, и не унаследовал ничего, что сделало бы меня на него похожим. Грехи отцов и тому подобное – это все чушь собачья.

Человека, стоявшего передо мной у дверей дома, где еще моя бабушка родила мою маму, звали Дикки Гаскинс. В начале истории я уже упоминал его отца и свою случайную встречу с ним, когда я был простодушным ребенком, переполненным радостью от недавнего общения с фальшивым Санта Клаусом. То была наша первая встреча, и она же последняя, которую можно назвать приятной.

– Значит, ты сын Коротышки Гаскинса? – одними губами прошептал мой отец.

И опять его тон показался наигранным. Я заподозрил, что он хорошо знал визитера, однако из каких-то соображений не хотел, чтобы я это понял.

Дикки кивнул, изо всех сил изображая смирение – наклонил голову, опустил плечи, лицемерно сцепил перед собой руки.

– Да, сэр. И каждый день моей никчемной жизни я стараюсь искупить вину за это. Я не таков, как отец.

Наверное, ни один мой мускул не пошевелился в ходе столь длинного и мучительного признания. Рассказчик из меня неважный, иначе я изложил бы события должным образом, чтобы и вы ощутили охвативший меня смертельный ужас. Однако «в моем безумии есть система», как говорил Великий Бард[4], и я взываю к вашему терпению, читатель. Достаточно упомянуть, что я не испытал бы большего страха и смятения, если бы сам Сатана со своими приспешниками ступил на землю моего отца.

– Убирайся отсюда к черту! – выкрикнул я, борясь с инстинктивным желанием как следует врезать отродью человека, ставшего источником моих бед. – Ни слова больше! Вон из дома моего отца!

Если кровь может кипеть от гнева, то моя уже выкипела и загустела. Я ощущал, как горит кожа на лице.

– Ты хотя бы меня выслушай, – настаивал Дикки Гаскинс.

Я рявкнул на него, используя слова, которые мама запрещала произносить. Затем мной овладела какая-то одержимость, и я набросился на Дикки, схватил его за рубашку и потащил за собой. Не знаю, откуда взялись силы, – но я приподнял его и шмякнул о бетонный пол веранды. Я услышал, как воздух покидает его легкие. Родословная Дикки была ни при чем; неподдельный ужас, отразившийся на его лице, переключил во мне какой-то рычаг. Не знаю, почему, но я отвел назад руку, сжал ее в кулак и приготовился ударить в уязвимое лицо, так похожее на лицо Коротышки Гаскинса.

– Папа? – донесся справа нежный ангельский голосок.

Мой кулак завис где-то между Дикки и небом. Я обернулся; все четверо детей стояли рядом, наблюдая мой приступ ярости. Наверное, вышли через заднюю дверь и обежали вокруг дома. Говорила Хейзел, причем крайне душераздирающим тоном, который верно передавал чувства всех. Даже Уэсли, к которому я часто относился так, словно он мудрее и старше меня, смутился, как маленький ребенок. Логан хныкал, размазывая слезы по щекам. Хотя я ожидал такое скорее от Мейсона.

Я вынырнул из транса. Бросил Дикки и, спотыкаясь, пятился назад, пока не уперся в стену. Папа так и стоял в дверях, неподвижно и молча.

– Простите меня, – прошептал я. Кажется, никто не расслышал, даже дети, к которым я и обращался.

– Ничего страшного, – произнес Дикки, вставая на ноги и отряхиваясь. Он принял мои слова на свой счет. – А теперь позвольте приступить…

– Уходи! – выкрикнул я, на этот раз разозленный тем, что он заставил меня сорваться в присутствии детей. – Вон отсюда, чтобы я тебя здесь не видел! – Однако я смотрел не на него. Мои взгляд сфокусировался на Уэсли, который, в свою очередь, изучал меня – взглядом мудрой совы из детского фэнтези.

Я не знал, что говорить и что делать. Я не столько беспокоился за то, что Уэсли – в первую очередь он – стал свидетелем моей вспышки гнева, сколько за то, что придется объяснять, какая причина ее вызвала. В лице Дикки я увидел его отца, а в его отце видел все плохое, что когда-либо со мной случалось.

И теперь я стоял, тяжело дыша, словно после сотни приседаний. Дети ожидали услышать от меня какие-то слова, чтобы понять мою реакцию. Я подумывал избавить их от кошмарных подробностей, однако выбора не было, и открыл рот, не зная, с чего начать.

– Дети, послушайте…

Но я не успел. Дикки издал такой звук, словно его рвало. Я посмотрел на него в недоумении – сейчас со стыдом вспоминаю, что не ощущал никаких опасений, только нездоровое любопытство. Странный звук. Слишком неестественный для того, чтобы исходить из человеческого тела; любой сразу поймет – творится что-то страшное, смерть стучит в дверь, и без помощи врачей ее не удержать за порогом.

Дикки бился в конвульсиях, схватившись за шею обеими руками. Глаза выпирали из орбит, лицо отекло и покраснело – а точнее, побагровело, – под кожей выступили сухожилия, похожие на струны. Он скорчился и наконец свалился с веранды, с высоты трех футов, и плюхнулся прямо в цветущую азалию. Из горла продолжали извергаться душераздирающие звуки.

– Черт, да сделайте же что-нибудь! – выкрикнул мой отец, всем и никому конкретно.

Дети сбились в кучу перед верандой, словно стайка волчат, сохраняя дистанцию, но не в силах не смотреть. В глазах плескался ужас, который, как я надеялся, никогда их не настигнет.

– Дэвид!

Папа наконец оттолкнулся от двери и направился туда, куда упал Дикки. Потребовалось назвать меня по имени, чтобы вырвать из транса, однако я двигался быстрее и первым достиг извивающегося на земле человека. Нырнул в куст азалии, оцарапался о колючки, опустился на колени, оцарапался еще больше и оценил ситуацию.