Алексей Свиридов - Русский вираж Страница 50

С этими словами он вышел, и Саша-гонщик повернулся к аналитику.

— Так что у нас насчет плана лагеря? Который вышка-грибок?

Корсар. «Куда я попал?»

Корсару было хорошо: он лежал на песке пляжа у самого прибоя, и накатившая издалека волна ласково набежала на него, приятно охлаждая разгоряченное тело. Это было здорово, но следом шла еще одна волна, выше и холоднее предыдущей, и ее вода показалась уже менее ласковой. Корсар попытался встать на ноги, но третья волна швырнула его обратно наземь и обрушила на него тонны воды. Почему-то эта волна не откатывалась назад, а все продолжала и продолжала обдавать его новыми потоками…

Корсар закрыл лицо рукой и вновь попробовал встать, теперь уже на четвереньки. Это получилось, и, продолжая прикрываться от бьющей в лицо соленой воды, он открыл глаза.

Это был отнюдь не пляж, хотя песок наличествовал — именно его и увидел в первый момент Корсар. Песка было немного, и под ним угадывался серый асфальт, покрытый мелкими трещинками. Подняв глаза, он увидел торчащую из асфальта ржавую трубу с вентилем. Рядом с трубой стоял смуглый мальчишка, который держал в руках ярко-синий пластиковый шланг. Из шланга била струя воды, и этой водой мальчишка, откровенно забавляясь, поливал пытающегося встать летчика.

— Эй, ты, хватит! — попытался крикнуть Корсар, но от звука собственного голоса у него в голове словно перекатилось тяжелое ядро, наполнив ее тупой болью. Кроме боли в голове, была еще боль где-то под ребрами, на лице, у шеи… Болело все тело, словно избитое — да, наверное, так оно и было. Но физическую боль перетерпеть еще было можно, а вот то, что творилось с головой…

Мальчишка по-детски засмеялся, сжал пальцами конец шланга, чтобы струя была сильнее, и направил ее в лицо Корсару. Тот взмахнул руками, пытаясь прикрыть глаза, нога подвернулась, и он опять упал на песок.

Снова раздался смех, теперь многоголосый, и эти голоса уже не были детскими. Корсар закусил губу и вскочил на ноги. Ядро боли вновь попыталось перекатиться в его мозгу, перемалывая мысли в труху, но огромным усилием воли он удержал его на месте и наконец-то огляделся.

Он стоял на широкой ровной площадке, в нескольких местах покрытой песчаными наносами. Одну из сторон горизонта занимало море, а там, где моря не было, вдаль уходили барханы разнообразных оттенков желтого и коричневого цветов. На некоторых из них проглядывала какая-то чахлая зелень, которую Корсар обозвал для себя саксаулами, хотя то, что растет в Аравийской пустыне, должно было называться как-то иначе.

Про саксаулы Корсар подумал мельком — ему было отнюдь не до ботанических изысков, да и пейзажи барханного моря его не заинтересовали. И без этого было на что обратить внимание.

Асфальтовая площадка, на которой он стоял, примыкала к уходящему куда-то вдаль проволочному забору, за которым возвышалось несколько белых каменных зданий довольно древнего вида, и еще несколько современных бетонных коробок, крытых гофрированными металлическими листами. Кроме них, на огороженной территории виднелись ряды палаток, брезен которых был покрыт маскировочными зелеными пятнами. На фоне полупустынного пейзажа это выглядело совершенно нелепо. По территории лагеря бродили люди, над несколькими трубами вился дымок, а вдали неторопливо пылила куда-то грузовая машина, и еще несколько грузовиков стояли рядком вдоль проволоки.

На самой асфальтовой площадке тоже стояли машины, два угловатых мерседесовских фургончика городского типа. Их бока сверкали каплями воды — скорее всего машины окатили из того же шланга. Задние двери одного из фургонов были распахнуты, и на подножке сидели два араба в военной форме, с «Калашниковыми» в руках. Специально в Корсара они не целились, но стволы были направлены в его сторону. Еще пятеро стояли небольшой группкой рядом, именно они и смеялись над попытками пленника встать. На забавниках тоже были камуфляжные одежды пустынных расцветок, и лица почти у всех были скорее европейские, чем арабские.

Увидев, что Корсар пришел в себя, вперед выступил один из них, с нашивкой «воин пустыни» на рукаве (надпись была сделана по-английски, но буквами, стилизованными под арабскую вязь). Он прикрикнул на мальчишку — пацан поспешно закрутил вентиль на трубе и бросил шланг. После этого «воин» извлек из кобуры пистолет, неторопливо передернул затвор и продемонстрировал его Корсару. Наверное, жест задумывался как внушительный и угрожающий, но вместо него получилось что-то базарное: продавец крутит перед носом у покупателя образчиком товара.

Корсар непонимающе воззрился на оружие и, собрав все силы, хрипло проговорил:

— Куда… Куда я попал?

Этого оказалось достаточно. Боль снова затуманила мозг, который почти перестал воспринимать окружающее, — все силы уходили на то, чтобы удержаться на ногах. И Корсар держался еще несколько секунд, пока вновь не потерял сознание.

— Думаю, этого одноглазого пса им придется тащить на себе, — равнодушно заметил один из автоматчиков, глянув в сторону осевшего на асфальт тела Корсара.

«Воин пустыни» раздосадованно сунул пистолет на место и повернулся к стоящим рядом.

— Ну, что стоите? — крикнул он по-английски. — Невтерпеж было по дороге? Доразвлекались, ублюдки! Теперь сами и тащите эту задницу, я К ней пальцем не притронусь.

— Брось орать, Джек, — откликнулся один из «ублюдков». — Скажи мальчишке, пусть еще раз поработает шлангом, и эта куча дерьма сама пойдет куда нужно.

— Я тебе не Джек! Я Али Махди! — взорвался «воин пустыни». — И я, и ты уже расстались с грязным прошлым!

— О, мои извинения достопочтенному Али Махди, — с издевательской почтительностью поклонился «ублюдок», — да падет на меня кара Аллаха… Но между нами говоря, я прекрасно помню тебя, Джек, до того, как ты свихнулся на зеленых знаменах Да и ты в курсе, почему мы с парнями решили поиграть в твои игры. Так что, если хочешь, чтобы все было нормально, почаще затыкайся и не размахивай без дела пушкой — все равно у тебя не хватит пороху пустить ее в ход. Даже против такой неподвижной мишени!

Говоривший пнул носком высокого ботинка лежащего в беспамятстве Корсара. Арабские автоматчики, с интересом следившие за перепалкой, переглянулись. Они поняли друг друга без слов: да, пусть эти гяуры исправно опускаются на молитвенные коврики, пусть они поменяли имена, пусть они размахивают оружием и кричат, что готовы умереть за дело пророка, — все равно им не стать настоящими мужчинами и настоящими воинами ислама. Настоящий воин не станет ради забавы избивать бесчувственного врага, который не может ответить даже криком боли.

Придя в себя второй раз, Корсар обнаружил, что лежит на прохладном цементном полу в полутемном подвале. Головная боль тут же принялась сверлить череп изнутри, но теперь она была не такой острой, как в первый раз, и почти не мешала думать. Что касается остальных ощущений…

Впрочем, старательно ощупав себя, Корсар несколько приободрился:

«Переломов нет, вывихов, по-моему, тоже. Ребро болит, словно треснувшее, но это потом. Синяки, ссадины — ерунда, переживем! Если, конечно, дадут…»

Он медленно сел, держась за стену, огляделся. Разнообразия впечатлений подвал не обещал: грубо оштукатуренные стены, сводчатый потолок, под ним тусклая лампочка на коротком проводе. Сложенная из камней лестница, ведущая к двери в середине стены, и драный матрас в дальнем углу довершали обстановку.

«Так что же случилось? — пытался понять летчик, оглядываясь вокруг. — Такое впечатление, что меня под видом полицейских на аэродроме встретили те же террористы. Потом под прикрытием общей суматохи они скрылись и притащили меня… А куда? Вот ведь подлость, ничего почти не помню! Вроде был лагерь какой-то… Хотя кто его знает, может быть, меня потом еще куда-то перевезли?»

Так ничего и не придумав, Корсар решил осмотреть подвал более подробно, но это не дало никаких дополнительных результатов, кроме внезапного приступа тошноты. Подавив его, Корсар обессиленно опустился на матрас, закрыл глаза, но тут же открыл их снова, чтобы убедиться: стены и пол продолжают оставаться неподвижными, а не кружатся наподобие карусели. Припомнив, что подобные ощущения обычно бывают после хорошей пьянки, он даже улыбнулся, хотя от этой улыбки боли только прибавилось.

Так Корсар пролежал довольно долго. Время от времени он по привычке кидал взгляд на запястье и, в очередной раз не обнаружив часов, чертыхался: ведь не поленился кто-то содрать с руки эту дешевку!

«Спасибо, что хоть брюки не стащили…» — подумал он и, присмотревшись к своей одежде, понял, что теперь ей место разве что на помойке. А ведь еще утром это были вполне стильные и даже красивые вещи! Утром, да. А сейчас какое время суток? И которых по счету?

Внутреннее чувство времени начисто отказалось служить, и поэтому, когда со стороны входа раздалось громыхание засова, он не смог бы сказать: прошло полчаса или полдня.