Виталий Гладкий - Под личиной Страница 52

Такому бы кадру поступить ведущим на телевидение. Ведь он, судя по его разговорам, крупный специалист по психам. Шоу было бы – закачаешься. Конгломерат программ "Империя страсти", "Большая стирка",

"Окна" и "Свобода слова".

Да, есть у нас на Руси еще не открытые таланты…

Заплатил я Ивану Петровичу щедро. Конечно, я не меценат, но талантливых людей нужно поддерживать. И защищать. Пусть хоть деньгами заткнет рот своей жене, которая, по его словам, не умолкает с утра до вечера ни на минуту.

В общем, не хилая парочка. Если у Ивана Петровича язык как помело, то можно представить, что за птица его дражайшая половина…

Утром я почему-то проснулся очень рано и от нечего делать с тяжелой головой приперся на работу до прихода Марьи.

Позавтракал я куском засохшей до каменной твердости колбасы, которая не столько меня насытила, сколько вызвала приступ сильной жажды. Сидя в машине, я с тоской посматривал на проплывающие мимо киоски с прохладительными напитками. Увы, в это ранний час все они были закрыты.

Я уже намеревался заехать по дороге в какую-нибудь круглосуточно работающую забегаловку, чтобы утолить жажду пивом и немного подлечить голову чем-нибудь покрепче, но тут меня тормознул автоинспектор. Глядя на его упитанную красную рожу размером семь на восемь, восемь на семь, я с тоской подумал, что день начинается хуже некуда.

Подумал – и как в воду посмотрел.

Инспектор оказался старым дорожным волчарой, ходячим рентгеном, который видит нашего братаавтомобилиста насквозь. Скорее всего, по радужной оболочке моих глаз он сразу определил, сколько я принял вчера на грудь и что пил.

Не говоря лишних слов, он достал импортный газоанализатор, и вежливо вручил мне его с таким видом, будто это была верительная грамота иноземного посла. В ответ (тоже без лишнего базара) я достал из кармана новенькую сотку "зеленью" и, обернув хрустящей бумаженцией стеклянную трубочку приборчика, не менее любезно вернул его обратно.

Сыграв свои роли в этом дорожном театре, мы разошлись в разные стороны: инспектор – с сознанием выполненного долга, а я – с больной головой, которая стала совсем плоха от непредвиденных расходов.

В общем, когда я уселся в свое рабочее кресло, настроение у меня было хуже некуда. Тем более, что в холодильнике не оказалось даже минералки.

И в этот момент зазвонил телефон. Я посмотрел на него как на врага народа, и с отвращением поднял трубку. Какой идиот может звонить в такую рань!?

Обычно уважающие себя бизнесмены появляются на рабочем месте не раньше десяти утра, а сейчас стрелки часов показывали половину девятого. Наверное, кому-то очень не терпится…

Голос в трубке показался мне знакомым, но я поначалу не мог сообразить, что хочет некий господин без имени на другом конце провода. Нет, все-таки правду говорит медицина, что каждый стакан водки убивает в мозгах миллионы нейронов.

Не знаю, так ли это, но в моей голове и впрямь был бардак. К тому же, до сих пор болело горло и мышцы шеи, а синяки от пальцев Анубиса на кадыке я не смог загримировать даже патентованной французской пудрой, которую забыла у меня одна из моих подружек.

– Кто говорит!? – наконец рявкнул я в трубку, не выдержав несколько затянувшегося вступления.

– Мы с вами уже встречались…

Голос был похож на елей, смешанный с толченым стеклом.

– Где?

– У вас в кабинете.

– Послушайте, хватит говорить загадками! Кто вы и что вам нужно?

– Мы с вами вели переговоры по поводу продажи магазина на Левобережной…

– А-а…

Меня, наконец, осенило. Оказывается, похмелье действует на некоторых, как возбуждающее средство – урезает сон до минимума.

На другом конце провода был прилизанный молодой человек, гужевавший вместе с Анубисом в "Третьем Риме". Похоже, утренний сон и у него не задался.

Впрочем, я не исключал и тот вариант, что "мистер Смерть", получив от меня по соплям, в ярости вознамерился закончить свои дела в нашем городе как можно быстрее.

После убийства топтунов, а в особенности после фиаско во время схватки, он понял, что по его следу идут серьезные люди. И решил форсировать события. Собственно говоря, и я поступил бы на его месте точно так же.

Одним трупом меньше, одним больше – какая разница?

– Ну и что? – спросил я намеренно грубо.

– Я хочу услышать, что вы решили.

– Хочешь услышать? Тогда слушай: а не пошел бы ты, и твои козлы вместе с паханом!..

Я высказал ему все, что у меня на душе накипело. Притом в весьма доходчивой форме. С образными выражениями, которые можно смело считать народной мудростью.

– Все, отбой, – сказал я, запыхавшись от усердия в словоизвержении. – И мой вам совет – не попадайтесь мне на пути. Сомну.

С этими словами я швырнул трубку на рычаги и в ярости вскочил на ноги.

Ну что это за драная демократия!? Каждая сволочь с накачанными бицепсами может творить любые беззакония, а органы правопорядка лишь занимаются фиксацией преступлений. И то не всех и не всегда.

Бардак, моб твою ять!

Конечно же, они придут по мою душу. Кто бы сомневался…

Приходите. Я вас жду, господа хорошие. Но на этот раз я поступлю с вами как с самыми злейшими врагами.

Так, как это было "на холоде". Жестко и бескомпромиссно. Надоело прогибать спину и кланяться каждой сволочи.

Надоело!!!

Не в силах справиться с охватившим меня бешенством, я выскочил в приемную. И наткнулся на Марью, которая в этот момент снимала пальто.

– Почему у нас нет минеральной воды!? – бросился я сразу с места в карьер. – Кто за это отвечает!?

– Максим Семенович… – Марья от удивления округлила глаза. – Что с вами?

– Со мной все в порядке! Я спрашиваю, почему в холодильнике нет воды?

– Разве вы не помните? Вода на балконе. Целых две упаковки.

– На балконе?..

Я остолбенело уставился на Марью.

Балкон… как же я забыл о нем? Он был застеклен и мы там хранили на полках всякую всячину: ящика два спиртного, минералку, другие прохладительные напитки, консервы и так далее.

Балкон служил кладовой для продуктов – в холодное время года. Очень удобно: приехали серьезные люди – и в магазин бежать не нужно. А в холодильнике Марья обычно держала фрукты, коровье масло, колбасу, другие скоропортящиеся закуски и минеральную воду.

– Извини… – буркнул я, пытаясь унять раздражение. – Проблемы…

Марья понимающе кивнула. И пошла на балкон, чтобы принести мне бутылку "Нарзана".

– Спасибо, – сказал я и возвратился в кабинет.

Потушив из горлышка бутылки жажду, я почувствовал значительное облегчение. Даже мысли просветлели и поплыли плавно и неторопливо.

И первой нормальной мыслью было раскаяние. Мало того, что я оставил Марью одну в ресторане, так еще и наорал на нее с утра пораньше. Вот мудак…

Я нажал на кнопку селекторной связи:

– Марья Казимировна, зайди пожалуйста…

Чересчур официально, однако этикет нужно соблюсти. Марья не тот человек, который может проглотить хамское обращение как ягоду малины.

На удивление, Марья не выглядела принципиально строгой и неприступной. Она смотрела на меня приветливо и с любопытством. Но в ее взгляде иногда мелькала озабоченность.

Нет, что ни говори, а женщины гораздо более тонкие натуры, нежели мужчины. Марья сразу поняла, что мой срыв ни в коей мере не относится лично к ней.

– Садись, – сказал я, выдержав ее пристальный взгляд.

Сегодня на Марье был очень симпатичный розовый костюм, навевающий разные фривольные мысли. В нем она казалась лет на пять моложе.

Интересно, кольнула подлая мыслишка, с чего это Марья такая оживленная? И в глазах какие-то странные огоньки…

А что если после моего ухода из "Третьего Рима" Марью закадрил какой-нибудь фраер? А потом увез ее на хату? Ну, гад…

Услужливое воображение сразу же нарисовала несколько весьма скабрезных картинок с участием Марьи.

Святая пятница! Неужели я ревную? Мне сейчас только этого и не хватает. Влюбленный Волкодав… Бред!

Такого казуса со мной еще не случалось. Ну, разве что в детстве, когда мне очень нравилась русоволосая девочка с бантиками. Она жила на соседней улице и была старше меня на целый год. А учился я тогда в первом классе.

Мы вместе собирали гербарий, коллекционировали марки и разные открытки (на какие только жертвы не пойдешь ради любимой женщины!), а как-то раз она даже позволила поцеловать себя в щеку.

Увы, эта ветреная особа мне изменила. Оказалось, что ей больше по душе был Изя Кацман, который здорово пиликал на скрипке. Ему уже исполнилось десять лет, и в своей шикарной бобочке, клетчатых штанах и американских ботинках на толстой подошве он был неотразим.

Конечно, морду ему я набил. Притом, несколько раз. Но уже в те далекие годы я понял, что ревность – это очень нехорошее, мстительное чувство.

Больше я не влюблялся. По крайней мере, без памяти. Русоволосая Дюймовочка с бантиками напрочь лишила меня иллюзий, обычных для мужчин (особенно молодых).