Михаил Серегин - Колыма ты моя, Колыма Страница 53

– Ты... Ты... – Лопатников никак не мог подобрать подходящего ругательства. Колыма своими словами попал точно в цель, сказал ему то, о чем сам себе он бы не сказал никогда, потому что в глубине души знал, что это правда.

Рука Лопатникова нырнула за спину и появилась обратно с пистолетом. Но он был слишком слаб. Даже будь он в форме, Колыма сумел бы с ним справиться, а так блатной даже не выпустил из рук тела Даши. Он просто пнул Лопатникова по руке и вышиб пистолет. Никогда Колыма не бил ногами никого, кроме «петухов», но Лопатников для него потерял право называться человеком, и теперь на него правила не распространялись. Бывший начальник зоны, бывший хозяин прииска, бывший отец – Лопатников окончательно осел на землю, застыл. Приступ ярости отнял у него последние силы, и он безучастно смотрел, как Колыма бережно опускает тело девушки на землю и поднимает его пистолет.

– Я мог бы убить тебя прямо сейчас, – сказал блатной все тем же мерным, спокойным голосом. – Но я не буду этого делать. Живи, как сумеешь. Это твое наказание, и ничего круче я бы не придумал, даже если бы очень захотел!

Лопатников не ответил. Впрочем, Колыма и не ждал ответа. Он отошел от зимовья на два десятка шагов, расчистил от веток участок земли, вытащил нож и принялся копать могилу. Копал он долго. Нож – не самое подходящее для этого дела орудие, а яма была нужна глубокая, чтобы до тела Даши не добрались звери. Но через два часа блатной закончил.

Он принес тело девушки к могиле, опустил вниз и, ни секунды не медля, принялся забрасывать ее землей. Закопав яму, Колыма принялся таскать из тайги, со склона одной из сопок, небольшие валуны и выкладывать ими могилу сверху. Камни должны были стать надежной преградой для мелкого хищного зверья. Закончив с камнями, Колыма сделал из трех молодых лиственниц крест. Блатной воткнул его в щель между камнями и повис всем телом, вгоняя поглубже в землю и проверяя, крепок ли. Это было последнее, что нужно было сделать, и Колыма хотел было идти, но вдруг почувствовал, что сейчас нельзя уйти просто так.

Посмотрев на крест, он неумело перекрестился и вслух сказал:

– Не знаю, что нужно говорить. Может, неправильно скажу, но так, как думаю. Ты была хорошим человеком. Все злое было не в тебе, а вокруг тебя. Значит, с собой ты зла не унесла. Так пусть там тебе будет лучше, чем здесь. Покойся в мире... Или с миром... А! Неважно. Прощай, Даша!

Он развернулся и пошел к трелевочной машине. Так и оставшийся сидеть на пороге Лопатников безучастно смотрел ему в спину. Колыма не сказал ему ни слова – он влез в кабину и запустил двигатель. У него были выправленные Нэхату документы – лучше настоящих, было оружие, была кое-какая еда и немного денег. Путь его был в Магадан.

41

Через сутки после того, как в старательском поселке прогремел взрыв, он уже был пуст. Точнее говоря, не поселок был пуст, а то место, где он раньше находился. Потому что и самого поселка уже не было – только груды мусора, обгорелые развалины на месте бараков да общая могила, в которой лежали почти все его жители.

Утром, когда старатели и охранники проспались, но еще не успели толком прийти в себя и понять, куда подевалось все начальство, почему на месте конторы развалины, и вообще, что тут происходило ночью, на поселок напали якуты. Их было немного – меньше двух десятков охотников, которые вернулись домой и нашли вместо дома пепелище. Они напали неожиданно, пользуясь тем, что охраны в тот момент у поселка не было никакой. Впрочем, если бы охрана и была, якутов это вряд ли остановило бы – охотники, бившие белку в глаз, без труда расстреляли бы часовых. Но так даже этого делать не пришлось. Несмотря на то, что у охраны прииска и старателей был численный перевес и автоматы вместо ружей, якуты почти сразу стали одерживать верх. На их стороне была внезапность, хорошее знание местности, меткость и выгодная позиция – прежде чем начинать стрельбу, они окружили прииск и могли расстреливать разбегающихся людей как в тире.

Пожалуй, якуты перебили бы всех, но среди обитателей прииска нашелся толковый вожак. Он сумел собрать два десятка охранников и старателей, уцелевших в первые минуты боя, и отвести их к складу. Там они засели в относительной безопасности, вооружились до зубов и решили прорываться в лес. Теперь выгоды положения якутов сыграли против них. Когда вся толпа приисковиков ломанулась в одну сторону, поливая все вокруг из автоматов, караулившие это направление три якутских охотника не смогли ничего ей противопоставить. Каждый из них успел выстрелить по разу, ни один выстрел не прошел мимо цели, но и сами они погибли – высовываться из укрытия при такой плотности огня противника было нельзя. Впрочем, не высовываться тоже было нельзя, иначе им не удалось бы забрать с собой никого.

В тыл прорывающейся группе стреляли якуты с противоположной стороны, эти выстрелы свалили еще восемь человек, но десятеро приисковиков сумели прорваться в тайгу и разбежались. А якуты вошли в поселок, добили всех, кто был еще жив, подожгли все, что могло гореть, зарыли все трупы в одной общей яме и ушли. Несколько охотников продолжили погоню за бежавшими приисковиками, остальные пошли на запад, к соседнему селению саха, где кое у кого из них были родственники.

Дальнейшая судьба сбежавших с прииска сложилась по-разному. Кого-то сумели выследить и прикончить мстящие за свои семьи якуты, кто-то спасся и отправился бичевать, трое сумели добраться до более-менее цивилизованных мест и прибиться к другим старательским артелям. Но после этого по всему Колымскому краю еще долго ходили рассказы о прииске Лопатникова и о царивших там нравах. Однако точного места, где находился этот прииск, никому узнать так и не удалось – хотя желающие сделать тот же бизнес на том же месте были. Но никто из бежавших не проболтался. Слишком велик был страх, гнавший их прочь в тот день, слишком хорошо они помнили неожиданно зазвучавшие из тайги выстрелы и падающих замертво соседей.

Покойный Нэхату оказался прав – земля, на которой Лопатников нашел золото и платину, принадлежала духам тайги, и добытые здесь сокровища не могли принести счастья. А если духи тайги в этот раз приняли обличье желтокожих людей с карабинами системы Симонова, то что в этом удивительного? Якуты вполне заслуживали того, чтобы так называться. В конце концов, духи тайги были духами их предков. Или, во всяком случае, духами тех, с кем их предки были тесно знакомы.

42

На севере началась осень. Зачастили дожди, задули ветры, а ночами бывало уже холодно. По примолкшей в ожидании холодов тайге шли два человека с рюкзаками и ружьями. По мелким деталям их внешности было видно, что они северяне, но городские жители. То есть охотники-любители, выбравшиеся в тайгу развлечения ради. Впрочем, и среди любителей попадается вполне серьезный народ – именно к такому относились и эти двое.

– Женька, смотри! – окликнул своего товарища высокий чернобородый охотник, похожий по комплекции на Илью Муромца.

– Что такое? – отозвался его товарищ, тоже довольно высокий, но более худой.

– Затес на дереве. Притом этого года, если я еще в таких вещах разбираться не разучился.

– Ну-ка... Правда! Обидно даже! Я-то думал, что здесь людей не было как минимум лет десять. Места-то глухие.

– Значит, были. Может, тут и поселок какой рядом есть.

– Вряд ли. Кто дорогу к поселку затесами отмечает? Зимовье скорее.

– Слушай! Так это же здорово, если зимовье. Переночуем по-нормальному!

– Неженка ты, Толян, – шутливо отозвался худой. – Зимовье, оно потому так и называется, что для зимы строится. А сейчас еще осень только началась! В такое время года на свежем воздухе спать положено!

– Ладно тебе! У самого глаза разгорелись, я же вижу!

– У меня они не потому разгорелись, что я хочу в тепле поспать, а потому, что незнакомое зимовье – это всегда интересно. Я такие в жизни всего раза два находил.

– Ну так пойдем по затесам. Я посплю в тепле, а ты любопытство удовлетворишь. А на ночь можешь выйти на свежий воздух.

– Обязательно, – хмыкнул худой. – Ладно, пошли, а то скоро совсем стемнеет, затесов не увидим.

И они пошли по затесам. Через десять минут впереди показался маленький домик.

– Избушка, избушка, повернись к лесу передом... – начал чернобородый Илья Муромец.

– Тише! – одернул его второй. – Не надо! Здесь тайга, лучше так не шутить.

– А что?

– А то. Возьмет и повернется, – голос худого звучал вполне серьезно.

– Шутишь, Женя? – с едва уловимой неуверенностью в голосе спросил чернобородый.

– Может, и шучу. А может, и не совсем. Сказки-то, они не на пустом месте появляются. А здесь, в тайге, многие вещи долго неизменными остаются.

– Ну все, напугал! – хмыкнул чернобородый. – Теперь я туда один входить боюсь. Давай иди первым, – и он, посторонившись, подтолкнул товарища к гостеприимно распахнутой двери. Тот шагнул через порог и замер как вкопанный.