Юрий Гаврюченков - Золото шаманов Страница 53

В то же время, сияние Врат не имело ничего общего с мягким золотым светом из моего сна в часовне. Врата сверкали холодно, но неодолимо притягательно – зримое воплощение земной власти.

– Прекрасно, – позади отворилась дверь. – Я тоже всё никак не могу привыкнуть.

Гольдберг зачарованно стоял на пороге. В пальцах дымилась толстая сигара.

– Становится понятно, почему евреи переплавили все украшения в золотого тельца, – хрипло сказал я, от долгого молчания и ядрёного растворителя сел голос. – Пока Моисей получал инструкции на вершине горы Синай, стоящим у подножия было явлено истинное божество всех времён и народов.

Давид Яковлевич улыбнулся.

– Странные мысли приходят в голову, если несколько часов подряд работать согнувшись, в парах высокомолекулярных соединений, – с пониманием заметил он. – Пора сделать перерыв. Пойдёмте кофе пить.

– С удовольствием, – я прошёл в дом мимо Гольдберга, который замер, затянувшись сигарой, и наслаждался картиной.

Не берусь утверждать, что его больше грело: красота золотого блеска или осознание размеров богатства в своём гараже. В любом случае, Золотой Телец снискал в лице Гольдберга искушённого поклонника. Давид Яковлевич разбирался в золоте. Через его руки прошло достаточное количество изделий из благородных металлов, чтобы свормировать и накопить тайное знание.

Мы расположились у камина, в котором догорали толстые головни. Два кресла, между ними столик с серебряным подносом, чашками и сахарницей. Гольдберг отвалил к столу возле дальней стены, на котором были расставлены кофейные причиндалы, и занялся ручной мельницей, массивной, старой, явно не ХХ века. По комнате поплыл запах свежесмолотого кофе. Гольдберг засыпал его в объёмистую медную джезву с длинной ручкой, залил водой, ещё раз затянулся сигарой и подошёл к камину.

– Пока Донны нет, можно посвинячить, – заговорщицки подмигнул Давид Яковлевич, присел на корточки и угнездил джезву на углях.

Пузатая посудина для варки кофе смотрелась в камине на удивление естественно. Её сделали в те времена, когда пищу было принято готовить на живом огне, когда ещё не было пластмасс, а электрическое освещение и самодвижущиеся экипажи существовали только в воображении учёных чудаков.

Выдыхая из себя зловонную отраву, я тосковал по этим благословенным временам и всё лучше понимал тягу Гольдберга к антиквариату. Вот кто знал толк в вещах! На даче (да и в городе тоже) у Давида Яковлевича я не заметил ни одного предмета из синтетических материалов. Всё было настоящим, в отличие от современных изделий, превращающих свежеотремонтированную и заново обставленную квартиру в безликий кукольный домик.

Трижды подняв пену, Давид Яковлевич поставил джезву, по начищенным бокам которой потянулся налёт копоти, на серебряный поднос. Сходил к дальнему столу за хрустальной пепельницей и опустился в кресло.

– Может быть, хотите есть?

– Нет, спасибо, – от растворителя слегка мутило, – а вот капельку выпью с удовольствием.

Давид Яковлевич жестом фокусника выудил с нижней полочки кофейного столика бутылку «Багратиони» и пару коньячных бокалов.

– За успех нашей работы, – сказал он.

– Ох, пора бы! – вздохнул я. – Ибо трудом праведным не наживёшь палат каменных.

Гольдберг фыркнул. Трёхэтажная дача его была выстроена из кирпича и обложена понизу тёсаным гранитом.

Легонько стукнулись стенки бокалов. Выпили. Я посидел немного с закрытыми глазами. От камина шёл жар. В голове всё плыло от ядрёного растворителя, но алкоголь с кофеином должны были взбодрить. Гольдберг развалился в кресле, благодушно попыхивая сигарой. Выждав, когда заваренный кофе настоится, Давид Яковлевич размешал гущу длинной серебряной ложкой. Я втянул ноздрями аромат, взвившийся из-под проломленной пенной коры. Настоящий мокко, выращенный в нужных землях, умело поджаренный, правильно смолотый и сваренный в аутентичной посуде был превосходным напитком. Он качественно превосходил ту бурду, которую я привык потреблять ежедневно.

– Божественно, – не сдержался я. – Наверное, сегодня такой день, что всё прекрасно удаётся. Вы видели Врата?

– Видел. Сегодня они выглядели особенно впечатляюще. В них действительно есть нечто божественное. Вам недаром пришли в голову мысли о Золотом Тельце. Определённо, из Сибири вы привезли подлинную симфонию потустороннего!

– Даже не верится, что это творение рук дикарей… гм, в смысле, культурное наследие коренных малочисленных народов Севера.

– Столько золота сразу производит сильное впечатление, – заметил Давид Яковлевич. – На самом деле его не так много, как мерещится. Врата, хоть и широкие, но плоские и довольно тонкие. Большими они только кажутся.

– Представляю, какое воздействие они должны были производить на дикарей в их подземном храме! Или что у них там было в пещере.

– Вы не находите их странными?

– Странными? – переспросил я. – Разве в них есть что-нибудь не странное? Начиная от назначения – закрывать вход в пещеру демонов, в существование которых я теперь уже боюсь поверить, – заканчивая их формой и происхождением. Насколько я знаю, кузнечное дело в ранние эпохи существовало у коренных малочисленных народов Севера, но на очень примитивном уровне. О литье, да ещё золота и в таком масштабе слышать не доводилось. Хотя, возможно, это просто не моя специализация.

– Относительно аномального феномена судить не берусь, – осторожно сказал Давид Яковлевич, – но литьё у народов Севера было. Тем более, в такой максимально простой форме, как отливка пластины. Единственная трудность – нагреть одновременно много тиглей, но она при известном старании преодолима.

– Что же тогда должно было показаться странным?

– То, что Врата выглядят разрезанными.

– Почему бы им не быть разрезанными?

Да, при близком изучении я заметил, что пластины носят следы множественных надрубов, словно их пытались разделить широким зубилом. Типичные следы доработки, придания створкам законченной формы. Наверное их отлили единой полукруглой пластиной. Затем полукруг разрезали и получили две створки Врат. Которые были подогнаны по размеру, чтобы закрыть ход в пещеру харги.

– Мне кажется, – Гольдберг наклонил голову и впился в меня проницательным взглядом, – что Вратами наши пластины стали позднее, а изначально это был диск. Огромный золотой диск, с неведомой целью рассечённый на четыре части. И где-то ещё хранится вторая половина золотого круга.

Домой я приехал на автобусе. От дачи до метро «Проспект Просвещения» ходил рейсовый, а в городе я поймал маршрутку. Прогулка на общественном транспорте выдула из головы остатки химии. От тел дачников-неудачников в автобусе было тесно, душно и зловонно, и я решил в самое ближайшее время купить машину. Тоже «Ниву», взамен сгинувшей у языческого капища. Ну и сезон выдался, прости Господи! Кому рассказать, не поверят, ещё и засмеют!

– Илья, здравствуй.

В голосе была печаль и скрытая надежда. Погружённый в думки, я смотрел под ноги, не замечая ничего вокруг, и сначала услышал приветствие, затем узнал Ирку, а только потом поднял голову и увидел её, выгуливающую трёхлетнюю дочь по двору.

– О, привет! Привет, Соня, – я отпустил самую умильную улыбку, но малышка только оторопело уставилась на меня круглыми голубыми глазами и засунула палец в рот. С детьми у меня никогда не ладилось, наверное, потому что я их не люблю. Они это чувствуют, Сонька тому пример. Попытки установить с ней контакт были заведомо обречены на провал, и я переключил внимание на мамашу. – Здорово выглядишь!

Ирка выглядела сногсшибательно. По меркам спальных районов рабочей окраины. У неё был мощный макияж и потрясающая воображение укладка; тщательно распущенные волосы придавали ей соблазнительный и слегка хищный вид. Словно не на прогулку с ребёнком, а на охоту за мужиками вышла. Видать, крепко припёрло, раз ни минуты зря не теряет.

– Спасибо, – откровенно блядски улыбнулась Ирка. – Как ты поживаешь?

– Путём… – выдавил я.

Ира застала меня врасплох своим охотничьим нарядом. Настолько, что я не мог отвести от неё взгляд.

– Какой-то ты замученный.

Ира приблизилась вплотную. От неё веяло духами. Резкий, будоражащий аромат. Я окончательно стушевался.

– Я тебя давно не видела. Уезжал на свои раскопки?

Для Ирки я оставался перспективный учёным, сумевшим вписаться в новую экономическую систему. Знала бы она, на какие раскопки я езжу!

– Точно. Был в экспедиции.

– Устал? – в голосе прозвучало неприкрытое сочувствие.

– С чего ты взяла?

– Я же вижу. Похудел весь, – она нежно погладила меня по щеке. Ладошка была удивительно тёплой и ласковой. – Приходи сегодня ко мне.

Смелость города берёт. Похоже, Ирка превосходно это усвоила и была решительно настроена затащить меня в постель. Не без успеха, между прочим. Сопротивляться такому искушению было трудно. «Да и нужно ли?» – заколебался я.