Лев Пучков - Чистильщик Страница 53

— Ну, это не мы! – Следователь протестующе потряс руками. – Это специфика работы такая. А меня вы к какому разряду относите?

– Пока не знаю, – покривил я душой и прищурился: – Разберемся со временем. Вот что – я подумаю на досуге, а вы приходите завтра и приводите адвоката – тогда я вам все расскажу. Только позвоните 2-93-51 – это номер моего шефа, скажите, что я прошу адвокатика приличного найти, Договорились?

– Хорошо, – согласился следователь. – Я позвоню. Только вы можете молчать сколько влезет – у меня установка: две недели на следствие, затем передать материалы в суд. Даже если вы не подпишете ни одного протокола, это ниче го не меняет.

– Вон как! – удивился я. – Ну ты посмотри, а! Все уже заранее распределено, все предусмотрено! Да уж…

– И вот еще что, – Звездорванцев осторожно постучал по столу пальцами, – я позвоню, но… знаете, я могу сразу сказать, что, кроме Иноземцева, вас никто защищать не возьмется…

– С чего это вдруг? – насторожился я.

– Ну что вы, право! – укоризненно воскликнул Звездорванцев. – Я вам гарантирую, что после случая с Гольдманом вами никто заниматься не станет. Пример, знаете ли, очень убедительный. Идите-ка в камеру и подумайте, как себя вести. А если уж совсем меня не презираете, как продажную шкуру, – ответьте, пожалуйста, на ряд процедурных вопросов…

В персональную одиночку меня отчего-то не водворили. Курносый проследовал мимо, и я, очнувшись от мрачных мыслей, заметил, что стою перед открытой дверью камеры № 12, что в противоположном конце коридора от моей одиночки.

– Э-э, дядя! Ты чего это? – Я обернулся к конвоиру и на всякий случай сделал шаг назад.

Ласково улыбнувшись в пшеничные усы, корпусной вдруг рубанул меня под коленки дубиной и резко втолкнул в камеру – от неожиданности я даже не сделал попытки к сопротивлению. Трудно было предположить, что такой толстый и на вид нерасторопный дядька может действовать столь проворно.

В камере присутствовали три человека. Они, расположившись на нижних шконках, азартно резались в «буру».

Некоторое время троица продолжала увлеченно играть, а я получил возможность осмотреться. Двое были сильно здоровы – один, по всей видимости, баловался бодибилдингом, о чем свидетельствовали немного одрябшие, но не утратившие формы мышцы. Второй крепкой статью был наделен от природы: массивные плечи, широченные запястья с толстыми пальцами, испещренные татуировкой, твердокаменная челюсть и грудь бочонком – все это наводило на самые грустные мысли о собственной физической неполноценности. Но опаснее всех мне показался третий: мелкий и сухощавый, он словно был сплетен из стальных тросов, которые при каждом движении руки перекатывались под бронзовой от загара кожей.

«Борец, – подумал я, – бывший… – И еще подумал: – Когда это он успел загореть? Если все лето торчал в камере?.. Странно…»

Мне стало немного неуютно. Ай-я-яй… Было очевидно, что в узком пространстве камеры эти ребята задавят меня за несколько секунд. Это вам не по перрону кренделя выписывать!

Трое закончили кон и разом повернули головы в мою сторону.

– За что чалишься? – коротко спросил качок.

Я не стал отвечать – выдержал паузу и добродушно произнес:

– Здорово, мужики. Где мне упасть?

– Не хочет говорить! – сокрушенно развел ручищами здоровый от рождения, а борец неожиданно глубоким басом добавил:

– А и не надо – так знаем. Двух девчоночек несмышленых оттарабанил и головенки им посворачивал! Загубил юные души, бля! А знаешь, что за это полагается? Знаешь, петух недоделанный?! – И тут все трое встали, продвинулись вперед и образовали передо мной в узком пространстве камеры треугольник, вершиной которого оказался борец.

— Мужики! Это же старый затасканный прием! – тоскливо воскликнул я, в отчаянии заламывая руки. – Я не делал этого! Меня подставили! Твою мать, а! Ну вы че – фильмы, что ли, не смотрите?! Меня подставили, а теперь через вас рассчитывают опустить – ведь дебилу ясно! Неужели вам не западло быть чьими-то «шестерками»? Мужики…

Увы – ораторское искусство успеха не возымело. Борец молнией метнулся мне в ноги, ухватил за бедра железным кольцом, резко приподнял и мотанул вбок, заваливая на пол.

Вопреки ожиданию нападавшего, я не стал сопротивляться – наоборот, расслабился и плюхнулся, как мешок с трухой. От неожиданности борец подался вперед и ослабил захват.

То, что происходило далее, мой рассудок только успевал фиксировать: мышление выключилось, и заработали автоматизмы старой потрепанной боевой машины, ключевым понятием которой является коротенькое слово «УБЕЙ!».

Подхватив борца под мышки, я с размаху вогнал его башкой в железную дверь, от чего она гулко завибрировала басом, образуя чистую квинту с последним криком бедолаги.

Упершись руками в пол позади головы, я выгнулся дугой и обеими ногами швырнул обмякшее тело борца на стоящих чуть поодаль картежников, которые, приняв на грудь драгоценный груз, попятились к шконкам. Резво выпрыгнув в стойку, я бросился за борцом и с разбегу запихал комплект из двух мужиков, поддерживающих обмякшее тело, в проем между шконками, пока смешавшиеся здоровяки не догадались бросить сотоварища и перейти к активной обороне.

Уцепившись за стойки, я стремительно навалил на уголовников все, что навернулось под руку на верхних ярусах шконок: два увесистых матраца, подушки и постельные принадлежности, которых, как утверждал сволочь корпусной, тут вроде бы не должно быть.

Получилась бесформенная куча, на которую я и запрыгнул, вцепившись руками в кроватные дужки, и принялся все это интенсивно пинать с большой амплитудой, злобно приговаривая:

– Вот вам гостинцы, суки! Вот вам опущение, п…дюки недоношенные! – и в таком духе что-то еще.

Секунд сорок спустя куча мала перестала шевелиться. Потрепанная боевая машина выключилась, и заработало рациональное мышление.

– А не чересчур ли? – запоздало пробормотал я и от бросил матрацы.

Троица пребывала не в самом лучшем виде: борец не подавал признаков жизни, качок еле слышно стонал, скрючившись в эмбриональном положении, и только здоровый от рождения, держась руками за голову, членораздельно просил прекратить экзекуцию.

– То-то же, уроды! – резюмировал я и, зверовато взвыв, с разбегу долбанул ногой по двери.

Любопытство через глазок моментально прекратилось – по коридору забухали удаляющиеся шаги.

– А сейчас переходим к репетиции, – мрачно сообщил я. – Драматическое произведение камерного типа: утро в совхозе. Или в колхозе – в деревне, одним словом… – Углядев на быстро оплывающем лице здорового от рождения некоторую заинтересованность, я пояснил: – В этой самой деревне утром, на зорьке, начинают орать петухи – хором. И в связи с этим спать никак невозможно – все встают и принимаются за работу. Доступно?

Похоже, эта перспектива здоровому от рождения совсем не приглянулась: он живо полез под шконку, пряча зад и выставляя наружу ноги. Угостив его смачным пинком, я погрозил пальцем и сказал:

– Спокойно, кочет! У меня нет охоты мараться о ваши грязные задницы. Я тебе даю минуту на размышление, а потом буду кастрировать подручными средствами. Кто дал команду меня опустить?

– Фуля тут размышлять, – здоровый от рождения выбрался из-под шконки. – Это Пахом приказал тебя отпедерастить.

– Вор, что ли? – удивился я. – И чего я ему-то сделал?!

– Вор, вор, – подтвердил здоровый и хмыкнул: – И не обязательно, чтобы ты че-то ему сделал. Кто-то из братвы попросил – вот всех делов-то… Ну, допустим, Витя-Протас…

– Ага, – я поскреб щетину на щеке и сожалеюще покрутил головой: – Значит, таки походатайствовал Витек. Ну-ну… Однако не удалось сие мероприятие!

— Ну, ниче, – ободрил меня здоровый от рождения, – ты все равно труп. На зону зайдешь – один фуй опустят, по этапу уже опустят – и отдельная камера не поможет! Ты лучше сразу вскройся – там, за шконкой, самопальное перышко затарено, – здоровый мотнул головой, показывая, где это самое перышко затарено. – А то обидно – такого резвого пацана – опустят… Гы-гы… Лучше, братан, умереть мужиком, чем жить петухом, – это я те точно говорю!

– Ну-ну. – Я тяжело посмотрел на советчика, подошел к двери, и, привалившись к ней спиной, начал колотить по железу пяткой, выкрикивая угрозы, адресованные городской администрации, персоналу СИЗО и всей местной братве.

Из соседних камер начали кричать, требуя прекратить, и вскоре поднялся тотальный гвалт. Я с любопытством прислушался к шуму – теперь было не разобрать, кто устроил такое веселое времяпрепровождение.

– Придется переводить на место, уроды, – пробормотал я. – Куда вы, на хер, денетесь…

Вдруг шум разом стих: в коридоре послышалась дробь бегущих ног, причем мягко этак переступали, словно бегущие были одеты в кроссовки или кеды.