Медовый капкан для «Джоконды» - Игорь Григорьевич Атаманенко Страница 53

«Бесполезно, – ответил он, – если ты меня сейчас убьешь, без моей помощи ты не сядешь на теплоход, следующий в Баку, ибо при этом значат только знакомства, но никак не деньги, как бы велика ни была сумма!»

В конце концов, сошлись на том, что я отдаю ему рюкзак с фальшивыми долларами, свой АКС, боезапас к нему, пару гранат и три тысячи настоящих «зеленых».

Я пришел к выводу, что сделка устраивает обоих: я избавлялся от оружия, из-за которого у меня наверняка возникли бы неприятности при посадке на теплоход Махачкала – Баку, а проводник приобретал не только фальшивые доллары, которые потом наверняка сбыл по сходной цене, но и довольно ходовой и высокочтимый в их горах товар – АКС и гранаты. Но «Стечкин» остался в носке. И ведь пригодился!

* * *

Баку поразил меня сиянием витрин, множеством разноцветных реклам, обилием магазинов, где, казалось, можно приобрести все, были бы деньги. Я удивился, что на меня никто не обращает внимания. Посмотрев по сторонам, я понял, в чем дело: улицы кишмя кишели молодыми людьми, одетыми, как и я, в камуфляжную форму.

Побродив по ночному городу и перекусив в какой-то харчевне, где в качестве прохладительного напитка подавали ледяной гранатовый сок, который тут же при тебе выжимают специальным гидравлическим приспособлением, я решил прибарахлиться в одном престижном супермаркете готовой одежды.

Войдя внутрь, я заметил, что за мной наблюдают три усатых типа. Нет-нет, они не стояли рядом, пока я примерял рубашки, костюмы, плащи. Они, курсируя по магазину, просто делали вид, что разглядывают товар. Возможно, в другое время, при других обстоятельствах, я бы просто не обратил на них внимания, но ты же понимаешь, Аристотель, что в тот момент у меня, что называется, все импульсы были наружу, – поэтому я и заприметил эту усатую троицу. Особо их заинтересовало, какими деньгами я буду расплачиваться. Вот тут-то они и разоблачили себя, вернее, свои намерения. Как только я вынул пачку «зеленых», все трое поочередно покинули магазин. Ну а чем, кроме долларов, мог я расплачиваться? Разумеется, только ими. Благо в Баку их принимали беспрепятственно, и не надо было искать пункты обмена валюты.

* * *

Экипировался я по первому разряду – любой лондонский денди дал бы самую высокую оценку тому, что я приобрел. Черт возьми, я же, в конце концов, еду ни в какой-то Мухосранск, а в Париж!

Во всем приобретенном великолепии, благоухающий интригующим ароматом французского одеколона я вышел из магазина и тут же был остановлен уже знакомой мне троицей.

– Так, старик, выкладывай из карманов, что там у тебя осталось. Да побыстрее – у нас мало времени. Заодно снимай этот прикид, который на тебе, – он мне очень по душе!

Взглянув на пятизарядный женский «браунинг», который от дрожи плясал в руке старшего усача, я понял, что имею дело не с профессионалами, а со шпаной.

– Может, – предложил я, – начнем с башмаков?

– Никаких башмаков – только «баксы» и костюм, да побыстрее!

– Но «баксы» у меня в носке, – как можно спокойнее ответил я, заметив, что для ускорения процесса экспроприации остальные двое грабителей достали раскладные ножи.

Я вынул из носка «Стечкин», и он произвел убийственное впечатление: их буквально парализовало: а я, как ни в чем не бывало, спросил:

– Ну, ребята, кто из вас хочет умереть первым?

Умирать, как оказалось, не хотел никто, поэтому незадачливые грабители сломя головы разбежались в разные стороны.

* * *

В аэропорту, перед тем как пройти таможенный и пограничный контроль, я расстался со своим верным «Стечкиным», незаметно опустив его в ближайшую урну. Ты знаешь, Аристотель, это было сродни тому, как если бы я расставался со своей прежней жизнью. Убийство англичанина в Шереметьево, бои в Приднестровье, скитания по Чечне, залитое кровью лицо Аминат – вдруг все это, как в фантастическом ужастике, пронеслось перед моими глазами… Я попытался вычеркнуть все это из памяти. Но на смену этим картинам возник образ мамы…

Поднимаясь по трапу самолета, я расплакался. Стюардесса заметила это.

– Вам плохо? Какие-нибудь лекарства?

– Девушка, милая, мне срочно бутылку водки! За любые деньги, и, если можно, не одну!

– Не волнуйтесь, не успеете вы занять свое место – все будет в вашем распоряжении!

Пил я беспробудно все шесть часов полета. Но, как ни странно, хмель совершенно не брал меня – сказывалось нервное напряжение. Так что в Стамбул, а затем в Париж я прибыл свежим, как огурчик!

Теперь ты, Аристотель, можешь смело приниматься за написание романа под названием «Одиссея капитана Ганнибала».

Аношин захохотал и, разбросав в разные стороны огромные ручища, откинулся на спинку кожаного дивана.

– По-моему, в романе будет не хватать одной главы, – с напускным безразличием заметил грек.

– Какой, по-твоему?

– О твоем пребывании во французском Иностранном легионе, – невозмутимо ответил «Константинов», вперив взгляд в зрачки собеседника.

Смуглое лицо Ганнибала вмиг стало иссиня-черным, взгляд потух, губы беззвучно что-то шептали. Пауза продолжалась секунд пять. Наконец мулат взял себя в руки и охрипшим от волнения голосом тихо спросил:

– А тебе это откуда известно? Ведь я никому о легионе не рассказывал.

– Извини, Ганнибал, – пожав плечами, спокойно ответил грек, – чужие догадки я обратил в свой прямой вопрос, не более того…

– Чьи догадки? – вскрикнул Аношин, грохнув кулаками по столу. – Если ты сейчас же не ответишь, я немедленно уйду!

– Ганнибал, возьми себя в руки – метрдотель уже мчится к нашему столу, – предельно спокойно произнес Аристотель. – И поверь, я не предполагал, что мое замечание о легионе, может так ранить тебя…

– Нет-нет, ты мне не ответил, кто поделился с тобой своими догадками?!

– Я не делаю из этого секрета… и не вижу трагедии в том, что тебе довелось побывать там. Мой брат Ага буквально в двух словах высказал мне свое предположение, что ты служил в легионе. Предположение, ты понял?! Оно таковым и останется в сознании Агамемнона. Что касается меня, я считаю: в жизни надо испытать и узнать все, что бы ни подбрасывала тебе Судьба… Ну, был ты в легионе, ну и что с того? Во всяком случае, этот эпизод из твоей бурной жизни моего отношения к тебе нисколько не изменил, поверь! А там как хочешь. Хочешь – расскажешь. Если больно вспоминать,