Сергей Зверев - Разборки дезертиров Страница 55

– Михаил Андреевич, а у вас математика была в школе? – дрожащим голосом осведомился Балабанюк. – Считать вы явно не умеете. Их не трое.

– Их не меньше пары дюжин… – простонала Ульяна.

Ожили камни, одевшись в серо-бурые лохмотья. Люди выходили из пещер, выползали из заросших травой расщелин. Их было чертовски много. Они не проявляли враждебности, скорее их вело природное любопытство. Двигались наперерез, держа дистанцию, образуя подобие рваного живого коридора. Их число росло в геометрической прогрессии! Худые, оборванные, хромые, однорукие, безглазые, с деформированными конечностями, молча подходили и молча таращились. Очень скоро мы стали чувствовать себя обитателями зоопарка. Я, кажется, догадывался. С нормальными людьми этот «вольный» люд был знаком не понаслышке. Люди в камуфляже и люди с автоматами были для них злейшими врагами. Но мы не вели себя враждебно. Автоматы висели за спинами, а фрагменты камуфляжа, болтающиеся на нас, не очень ассоциировались с одеждой местных «карателей».

– А не пробежаться ли нам? – неуверенно предложила Маша.

– А не закидают ли нас камнями? – засомневалась Ульяна.

– Идем, как шли, – процедил я через плечо. – Чего вы разнерничались? Нормальная головная боль. В заложники не возьмут, поживиться у нас им нечем, разве что так, чисто подраться…

Тихую «идиллию» испортила стайка шантрапы, с отвязным улюлюканьем слетевшая со скалы. Помчались камни, рассекая воздух. Ахнула Ульяна, схватившись за живот. Балабанюк отпрыгнул – увесистая каменюка просвистела там, где недавно была его голова.

– Стреляйте в этих идиотов! – завизжала Маша.

Я вздрогнул от неожиданности. Раззадоренные поведением подрастающего поколения, дикари что-то замычали, затрясли конечностями. Самый смелый перебежал дорогу – словно курица перед автомобилем. Почин подхватили. Кривоногий туземец с кожей «ящера» и заскорузлыми пальцами коснулся плеча Марии. Девица завизжала. Балабанюк споткнулся, выронив автомат, кто-то наступил на него ногой. Я пустил короткую очередь поверх головы. Дикаря куда-то отнесло – парнишка подхватил автомат, перекатился, вскочил на ноги.

– А вот теперь придется пробежаться, – хмуро бросил я.

Мы бежали со скоростью хорошего урагана. Пронеслись мимо скал, спрыгнули в овраг и полетели на дно – кто-то на ногах, кто-то кувырком. Стройный боевой порядок был нарушен, и вряд ли в ближайшие минуты стоило говорить о дисциплине. Собирал я народ мучительно долго, по одному. Ульяну вынимал из жгучей крапивы, где она сидела, как в наскоро свитом гнезде, и тихо скулила. Балабанюк нашелся на противоположном склоне – в позе буддийского созерцателя и с напрочь перекошенной физиономией.

– Пошли, Санек, не надо грустить, – потянул я его за рукав. – Не по-пацански это. Ты не видел деву Марию?

– Видел, Михаил Андреевич, – вскинул хлопец одухотворенные глаза.

– Да нет, – поморщился я. – Я имею в виду нашу деву Марию.

– А-а, нашу… – Парень сник. – Нет, нашу не видел…

– Я здесь… – раздвинулся терновый куст и воспарила утыканная колючками «дева». – Вам нужна остросюжетная сценка на библейский сюжет? Могу устроить. Но что-то не припомню, чтобы нас одолевала тоска от нехватки развлечений.

– Точно, – спохватился я. – Тоска у нас сегодня по другому поводу. Встали, отряхнулись – и бегом до ближайшей тайги!

Но зона повышенной опасности расширялась. Мы промчались по пади метров пятьдесят – погони не было. Но что-то происходило за спиной. «В лесу раздавалась стрельба пулемета». Похоже, в нашей развеселой беготне появился кто-то третий…

– На склон, – скомандовал я. – И не высовываться.

Мы полезли вверх, что было некоторым образом не самым безграмотным решением (перекроют в овраге – забьют в упор). Мы рассыпались под обрывом и стали свидетелями ужасной сцены. В ней не было ничего библейского. Дикари пустились за нами в погоню, пробежали половину расстояния от родных скалистых пещер до оврага, когда объявилась «третья колонна». Откуда взялся до тошноты знакомый джип, неизвестно, но для слабо владеющих головой маугли это стало полной неожиданностью. Отморозкам в джипе не пришло в голову, за кем, собственно, рвется стая, их преследовали иные интересы. Плотный кинжальный огонь отрезал людей от покинутых скал и расшвырял по полю. «Охота! – сообразил я. – Таежное сафари»! Так вот о чем говорил Моргуну Сазан, когда признался, что у «ребят» сегодня выходной и хорошо бы съездить на охоту! А ты-то по наивности вообразил, будто слово «охота» подразумевает именно то, что подразумевает слово «охота»…

Выпучив глаза от изумления, мы наблюдали за развитием событий. Застигнутые врасплох, люди метались по полю. Лохмотья реяли по ветру, лица перекошены от ужаса. Несколько человек отделились от толпы и побежали к оврагу. Джип неторопливо изменил направление, выпустил охотника в боевом натовском раскрасе. Он ржал, как орловский рысак. Неторопливо поднял автомат, выпустил гранату из подствольника. Рвануло в самой гуще. Чья-то рука взмыла в воздух, прочертила Архимедову спираль… Из горстки уцелело человека три, продолжали бежать, издавая непотребные звуки. Увалень с бугристой головой подволакивал разможженную ногу. Джип взревел, помчался по дуге, расшвыривая глину из-под колес. Десантировались еще двое и с радостным гоготом принялись поливать свинцом убегающих. Последним повалился увалень – пуля вышла из физиономии, разорвав ее в клочья.

На другом краю поля творился аналогичный беспредел. Отморозки в пятнистом по одному выскакивали из машины, открывали огонь по бегущим. Уцелевшие кинулись к пещерам. Падали, как листья поздней осенью. Две фигурки – маленькая и большая – вырвались вперед, ловко увертываясь от пуль. Джип помчался наперерез, прыгая по кочкам. Взвыли в восторге охотники. Бегущие распались. Тот, что побольше, споткнулся, раскинул руки, врезался челюстью в покореженное крыло. Прозвучал выстрел из машины – тело затряслось в конвульсии… Малолетка улепетывал зигзагами. Шквальный огонь – тельце подломилось, рухнув куда-то в канаву. Но спустя мгновение снова было на ногах, неслось к скалам, плутая между невидимыми препятствиями.

Охотники, опьяненные погоней, азартно кричали. Джип с рычанием разворачивался. Еще одна граната рассекла воздух. Бегущий словно почувствовал – покатился по земле: осколки разлетелись под углом к горизонту. Пружина подбросила пацана: сжатый комочек взлетел на камень, обернулся (такое впечатление, будто он вскинул загонщикам средний палец), сиганул в расщелину. Загонщики разочарованно завопили, кто-то запоздало добежал до расщелины, швырнул в провал гранату, отпрянул, зажав уши…

Мы молчали, словно рыбы. А о чем тут говорить?

По прошествии пяти минут люди в камуфляже бродили по полю, весело обмениваясь матерками, достреливали раненых. Тот, что был похож на индейца, нагибался над телами и подолгу совершал над ними загадочные манипуляции. Кое-что из того, что он делал, удалось разглядеть. При помощи распорки «индеец» изучал содержимое ротовых полостей покойников, затем вставлял им в рот миниатюрные слесарные кусачки и… вырывал зубы. Добычу складывал в мешочек на поясе.

– А это что за черный стоматолог? – пробормотал я.

– Индеец, мать его… – пролепетала Маша, царапая ногтями землю. – Бусы будет делать, ожерелья, цацки разные… Они же как дети – эти индейцы…

– А почему черный? – не понял Балабанюк.

– А потому что сволочь, – огрызнулся я, – хуже черных следопытов. Традиция существует с наполеоновских войн: дантисты или люди, нанятые дантистами, ползали по полям сражений и удаляли мертвецам здоровые зубы. А потом находчивые стоматологи вставляли отшлифованный зубной материал живым. Покойникам без разницы, а живые были весьма довольны… не зная, разумеется, откуда «дровишки»…

Мы убили бездну времени на бесплатное шоу. Зрительских симпатий не было (разве что пацан, сумевший вырваться из ада, которому я от души пожелал поменьше в жизни неприятностей). Отморозки, опьяненные охотой, могли задаться вопросом: а какого хрена, между прочим, стая диких людей делала на поле? Убираться нужно было без проволочек. Мы спустились в овраг и побежали гуськом навстречу новым антипатиям…

Разболелся зуб – который по-хорошему следовало удалять еще лет пять назад. Хорошая реакция на слесарные пассатижи. Поэтому лишения (помимо зуба), выпавшие на нашу долю в трудном переходе, я воспринимал куда отрешеннее, чем остальные. И чувство голода мучило не в той степени. Попутчики изнылись – расход калорий колоссальный, а восполнять нечем. Корешками с малиной? Палить же по разной живности я запретил категорически – спалимся. Мы двигались по сложной местности своеобразными «галсами» – отклоняясь от курса то влево, то вправо. Лезли через бурелом – как сквозь непроходимую спираль Бруно. Ныли хором – по большей части в мой адрес. Можно подумать, я в компании самый сытый. Отбиваться не было сил; утверждения, что в Африке, например, за приличную еду почитают саранчу, термитов, личинки скарабея, срабатывали плохо. Консервативный вкус у наших людей. Но Бог не мог отвернуться от своих голодающих. Ни разу я не был охотником, но тут сработал инстинкт далеких предков: что-то шкрябнуло под ногами в высокой траве, замахало тяжело крыльями, побежало, а я уже падал на этот деликатес, широко распахивая объятия. Сжимал трепыхающегося олуха, искал горячее щуплое горлышко, чтобы скрутить его. Глупые животные – эти тетерева-косачи…