Владимир Угрюмов - Дикий Страница 55

Я сперва не слышу, не слушаю, что она бормочет. После до меня доходят слова.

— Я даже не могла себе представить, как это хорошо. Девочки рассказывали, и после их рассказов я боялась. Но теперь можно не бояться. Ты самый хороший…

Она говорит и засыпает. Так и продолжает бормотать сквозь сон. Одеяло валяется на полу. Свет лампы освещает ее прекрасную плоть. Между бедер у нее кровь.

Она спит на моей руке. Рука начинает затекать — пусть затекает. В наступающей дреме кружатся мысли. Они кружат, словно перелетные птицы над осенним полем. Пули меня не погубят, меня погубят юбки. Раньше как-то не замечал за собой таких наклонностей. Раньше. Где это было — раньше?..

Как прекрасна девушка, только что потерявшая невинность! Света! Ей так идет ее имя. Она просто светится с утра. Но надо прощаться. Ее ждут студенты, меня — бандиты. Отвожу ее в техникум.

— Звони в любое время, — говорю.

— Позвоню в любое время, — смеется она и добавляет: — Люблю тебя.

Она убегает, а я смотрю на часы — десять. Возвращаюсь на Сумскую и заваливаюсь спать. К вечеру должны прийти сообщения, надо отдохнуть. Женщин и мужчин отличает лишь одно. Женщина после этого — как заряженная батарейка, мужчина же — как выжатый лимон. Почему — лимон? Тряпка. Что еще выжимают? Не знаю. Не помню. Сплю…

В начале первого меня будит телефонный звонок. Хватаю трубку и слышу голос Андрея:

— Офис взорвали!

Он что-то еще орет нечленораздельное.

— Молчать! — рычу в трубку. — Говори все по порядку.

— Хорошо, — соглашается Андрей. — Час назад в окно офиса швырнули гранату. Она разорвалась в моем кабинете, но меня там не было.

— Это я понял. Был бы — не звонил.

— Да. Вика работала в приемной на компьютере. Дверь вышибло, и ее слегка придавило.

— Что значит — слегка?!

— Нет, она жива. Даже не ранена. Чуток оглушило ее. Я из больницы звоню. Ее осмотрели. Она в палате, отдыхает. Мне сейчас надо в ментовку ехать.

Быстро думаю, думаю, думаю.

— Ладно, езжай, — говорю. — Говори, что понятия не имеешь о том, кто бы такое мог сотворить. Говори, что у фирмы все в порядке, врагов нет. Друзья только!

— Хорошо, так и буду держаться.

Вешаю трубку, одеваюсь, выбегаю на улицу. Вокруг тишина. Меня еще не вычислили. Но вычислили фирму. Так и до моей персоны доберутся. Еду в больницу. За мной — никого. Останавливаюсь на соседней с больницей улице. Больница — это опасное место. Тут-то и могут караулить. Оглядываюсь. Вокруг тишина. Знаю я эту тишину! Хожу с полчаса кругами, запоминаю машины, запоминаю тех, кто гуляет возле больницы, кто толкается у больничных дверей.

Иду. Стеклянные двери хлопают. Навстречу бредут санитары в ватниках и грязно-белых халатах под ватниками.

— И тогда Михаил мне ка-ак врежет, — говорит один из них, а второй смеется в ответ.

Пахнет лекарствами и кухней. Андрей сказал — третий этаж. Поднимаюсь на третий. На лестничной площадке курят мужики в пижамах с номерами на рукавах, выведенных химическим карандашом еще при Хрущеве, наверное. Ступаю в коридор. Сисястая медсестра катит тележку с капельницами. В конце коридора возле окна разговаривают два врача в шапочках. Вокруг тишина. Слушаю себя. Во мне все молчит. Можно идти. Иду.

Вика сидит на кровати спиной ко мне. Напротив нее на стуле сидит мент в погонах. В его руках блокнот и карандаш. Старушка в углу на койке сосет леденец. Больше нет никого. Мент меня замечает сразу и смотрит вопросительно. Делаю несколько шагов, Вика оборачивается, вскакивает, бросается навстречу, плачет у меня на плече.

— Не плачь, детка. — Целую ее в щеку. — Все ведь уже в прошлом.

Мент смотрит. Садимся с Викой на кровать.

— Это мой жених, — говорит Вика, и мент расслабляется.

— Такие вот дела, — говорит и поднимается. — Если понадобится по обстоятельствам дела, мы вас известим. Вы, девушка, отдыхайте, а вы, молодой человек, берегите свою любовь.

— Буду, — киваю. «Чего он меня молодым назвал? Не старше меня. Максимум — тридцатник».

В дверях мент останавливается и говорит на прощание:

— Как много все-таки развелось подонков. Ай-яй-яй.

Качает головой и уходит.

Нормальный вроде мент. Я даже его про себя не обматерил по привычке.

Сижу с Викой, успокаиваю ее как могу. Подхожу к двери и выглядываю в коридор. Чисто. Через некоторое время появляется врач и осматривает Вику. Молодой парень с рыжеватой бородкой.

— Все в порядке, — говорит он мне. — Девушка может отправляться домой. Пара синяков — это пройдет. До свадьбы заживет. Если что, то сразу вызывайте врача.

Я прошу врача выйти в коридор на два слова.

— Да, конечно, — соглашается он, и мы выходим.

— Не могли бы вы нам помочь? — спрашиваю его.

— Слушаю вас.

— Время сейчас сами знаете какое… Одним словом, не могли бы вы нам помочь использовать больничную машину? Отвезти девушку домой на больничной машине.

Врач, думаю, слышал от мента о взрыве. Он все понимает и обещает помочь. Я благодарю его и возвращаюсь в палату.

— Вика, — говорю, — тебя отвезут на больничной машине, а я буду тебя ждать возле дома.

Ухожу. Спускаюсь по лестнице. В вестибюле торможу и оглядываюсь. Смотрю сквозь стеклянные двери на улицу. Тишина вокруг. То есть не тишина, день, люди, тачки, грузовики. Но ничего подозрительного возле больницы.

Доезжаю до Викиного дома, делаю пару кругов и останавливаю БМВ чуть в сторонке. Захожу в подъезд и осторожно поднимаюсь на последний этаж, проверяю. Чисто. Чердак на замке, а лифта нет. На первом этаже дверь в подвальчик, дергаю ее, закрыто. Из высокого холодного неба начинает моросить. Туч, даже облаков, нет, только серая дымка где-то высоко. А все равно капает. Скучное время года…

Захожу в подъезд дома напротив, поднимаюсь на последний этаж. И здесь ничего и никого. Подозрительных машин во дворе тоже не видно. Крыши пустые.

Появляется машина «скорой помощи», и я встречаю ее. Благодарю. Хочу дать денег, но не даю. Лицо водилы мне нравится, не надо портить человека мелкими взятками. Отвожу Вику домой и знакомлюсь с ее родителями. Отец, не старый еще, с чапаевскими усами и в железнодорожном кителе. Мама — полная и добродушная. Они потчуют меня прекрасным обедом. Не лезут с разговорами. Деликатно уходят из кухни, оставляя нас с Викой. Я, похоже, прохожу по разряду жениха. Жених с глушителем! Да и невеста хороша — рвалась в дело людей стрелять…

— Ты из дома не выходи и дверей никому не открывай. О’кей, детка?

— Понимаю, босс.

— Тогда я пошел работать. Спасибо за обед. Родители у тебя классные.

— Пока, босс.

В начале десятого звонок.

— В городе их нет, — говорит парень, которому я давал задание.

— Все. Спасибо. — Вешаю трубку.

Такие пироги. Без меня разобраться не могут. А с бомбометанием все-таки пора заканчивать. Делать мне больше нечего! Ловлю себя на мысли, что мне это нравится. Дикий я. Дикий беркут. Ну и пусть. Я такой, какой есть.

Лечу к загородному дому. Подъехав, оглядываюсь. Убедившись, что ничего подозрительного вокруг дома не происходит, выхожу из машины, открываю ворота и загоняю БМВ во двор. К дому подхожу на цыпочках. Ничего, лишняя предосторожность не помешает. Забираю «макара» с глушителем и пять полных обойм к нему. Прячу под бензобак и убираюсь. В моей папке есть и адреса дач салтовских гангстеров. Где им еще быть?!

На шоссе меня останавливают, проверяют документы и заглядывают в салон. Лень ментам в непогоду ковыряться в машине поосновательней.

Лечу дальше. Торможу на обочине и заглядываю в карту. Все верно, скоро будет нужный мне поселок. В темноте не видно ничего. Во мне другое «я» выпускает когти. Глаза теперь видят сквозь ночь отлично. Возле шоссе стоит столбик с указателем. Колдобино — так называется поселок. С шоссе вправо уходит проселочная дорога. Съезжаю. Начинаются колдобины. Мне они по фигу. Еду. Вижу редкий лесок. Заезжаю в него и выбираюсь из салона. Дождик кончился, но под ногами чавкает. Открываю багажник и достаю «макара». Короткими перебежками добираюсь до поселка. В нем всего две улицы. В окнах еще свет горит. Иду вдоль заборов, чтобы не попадаться на глаза случайным прохожим. Но прохожих не видно. Погода такая, что собакам лаять скучно. Может, просто собаки в Колдобине не водятся…

Вот и дом. Самый большой в поселке. Самый забор у него… Самый, самый…

Во дворе три тачки. Гранатометчики, кажется, в сборе, гады! Сажусь на корточки и надеваю перчатки и маску. «Макар» в правой ладони, обоймы в левой… Одно и то же, все время одно и то же, как «Спокойной ночи, малыши»… Вдох-выдох, вдох-выдох… Кислород пошел в кровь, адреналин там уже давно.

Запрыгиваю на забор и соскакиваю вниз. Во дворе пусто. Людей нет, собаки тоже. Приседаю за ближней ко мне машиной. Неприятно хрустит коленка. Плевать. Вдох-выдох, кислород, адреналин. Лечу к дверям, замираю, тяну на себя ручку — заперто. В окнах на фасаде света нет. И времени нет ходить вокруг да около. На крыльце стоит табуретка. Засовываю «макара» за ремень брюк, поднимаю табуретку и с размаху высаживаю ей оконное стекло. Не успевают осколки еще упасть на пол, как я уже в комнате. Острое впивается в запястье. Не больно, но — кровь. Ах, кровь! Будет сейчас вам кровь!..