Скотт Мариани - Последнее пророчество Страница 6

— Мы нашли ее, ясно? Она была у нас в руках. Но взять оказалось непросто. Она была на скутере. Мы гнались за ней больше трех миль, от виллы до холмов. Дороги там извилистые, много деревьев. Попытались прижать ее к обочине, а она запаниковала, съехала на проселок, куда мы проехать не могли. Я оставила Росса и Паркера в машине и взяла с собой Хадсона. Преследовали ее пешком.

— И она ушла.

— Нет. Мы ее взяли. Далеко она не уехала, свалилась с мопеда.

— Есть серьезные повреждения?

— Внешних нет. Ушибы и ссадины, не более того. Но она получила травму головы. Больше тридцати часов находилась без сознания. Очнулась только вчера. У нее что-то вроде травматической амнезии. На наши вопросы ответить не может.

— Ты уверена, что взяли того, кто нам нужен, а не ошиблась?

— Я уверена на сто процентов.

— В каком она состоянии?

— Трудно сказать. Амнезия бывает и скоротечной.

— Будем надеяться. Есть представление, насколько серьезна ситуация?

— Все под контролем.

— Звучит не слишком убедительно, Каплан. Если память не восстановится в самое ближайшее время, придется переправить ее сюда, где возможности другие.

— Есть еще одна небольшая проблема.

— Хочешь сказать, что ситуация ухудшается?

— С виллы исчезли ее вещи. Мы побывали там, хотели все забрать. Так вот, сейчас там ничего нет. Ни бумаг, ни записей, ни багажа. Все пропало. Она должна была оставаться на вилле до утра. Пришлось срочно менять план. Прежний вариант с несчастным случаем не проходил.

— Отличная работа, Каплан.

— И еще одно. На вечеринке был один парень, наверное, какой-то ее бойфренд. Он и раньше там появлялся, только мы его в расчет не принимали. А потом, уже на вечеринке, он опрокинул бокал с вином, в которое Хадсон подсыпал снотворное. И похоже, сделал это намеренно.

— Значит, ему что-то известно. Кто такой?

— Насколько мы знаем, местный. Один из ее приятелей, а их у нее много. Возможно, женат, потому и держался осторожно. К вилле пристроен гараж, так он всегда оставлял свой «мерседес» в гараже, где мы его не видели. Думаем, что это он и вывез ее вещи. Вывез еще раньше, на «мерседесе». Скорее всего, к нему она и поехала на скутере.

— Тогда нельзя исключить, что ему известно все.

— Возможно. Но тогда мы такой сценарий предусмотреть не могли.

— У вас есть какая-то информация по этому человеку?

— Мы над этим работаем.

— Ситуацию нужно исправить как можно быстрее. Время дорого. Ее скоро хватятся.

— Мы его найдем.

— Да уж постарайтесь. И когда найдете, сделайте так, чтобы хвостов больше не оставалось. Может быть, нам еще удастся разгрести дерьмо без лишней вони. А пойдет вонь — вам крышка. Понятно?

9

После двух дней напряженных занятий Бен понял, что нужно взять паузу и немного расслабиться. В окно уже заглядывало солнце, и его потянуло из дому. В Ирландии он взял за привычку каждый день пробегать десять миль.

Бен надел шорты и футболку, вышел на улицу и, миновав заполненный покупателями Корнмаркет, направился к своему старому колледжу, Крайст-Черч. Пройдя главные ворота, оказался перед большим прямоугольным двором и, остановившись на секунду, глубоко вздохнул.

Со всех четырех сторон его окружали сложенные из песчаника величественные здания, позолоченные косыми лучами солнца. Снова нахлынули давние воспоминания. В центре двора, в окружении аккуратных лужаек и вознесшись над каменным фонтаном, стояла знакомая статуя крылатого посланца богов, Меркурия. Бен прошел мимо, взбежал по ступенькам на другой стороне двора и направился к арочному входу, за которым скрывался самый маленький в Англии собор, служивший также университетской церковью. Вообще-то он не собирался заходить, но что-то потянуло его к приоткрытой двери.

Шла утренняя служба. Священника за кафедрой Бен не узнал, хотя и не сомневался, что рано или поздно познакомится с ним в процессе занятий. Мягким и торжественным голосом он читал из святого Матфея, и слова отражались эхом от каменных колонн тринадцатого века и улетали к узорчатому потолку. Прихожан было немного, и все они, собравшись впереди, внимательно слушали проповедь.

Осторожно ступая по мозаичному полу, Бен прошел к ближайшей от входа скамье, чтобы понаблюдать и послушать издалека. Он попытался представить себя за кафедрой — с пасторским воротником на шее, серьезным и искренним выражением лица, проникновенно читающим проповедь. Именно такое будущее он назначил для себя, именно к такой роли готовился, и нечто подобное всегда, пусть и нерегулярно, было частью его жизни.

Сейчас что-то не срабатывало. Да, он хотел этого, даже видел себя во сне на этом месте, но по силам ли ему воплотить мечты в реальность?

Бен посидел еще несколько минут, склонив голову, впитывая тепло льющихся через мозаичное стекло солнечных лучей, проникаясь торжественно-благостной атмосферой. Потом тихонько поднялся и бесшумно выскользнул за дверь, в теплый и светлый мир.

Повернув влево, Бен направился к зеленой поляне за Крайст-Черч и с полчаса бегал по бечевнику вдоль реки, пока не почувствовал жжение в икроножных мышцах. Довольный тем, что не позволяет себе растренироваться, он повернул к колледжу.

Погрузившись в глубокие раздумья и никого не замечая, Бен шел через двор, когда за спиной у него прозвучал знакомый голос.

— Так и думал, что наткнусь на тебя здесь.

Бен обернулся и увидел высокого седоволосого мужчину, в котором узнал профессора Тома Брэдбери. Последний раз они виделись шесть недель назад, когда его вызывали на заседание приемной комиссии факультета.

— Здравствуйте, профессор. Как вы?

Брэдбери улыбнулся.

— Зови меня просто Том. Думаю, мы знакомы достаточно давно, чтобы обходиться без церемоний.

Том Брэдбери и отец Бена, Алистер Хоуп, дружили в те далекие времена, когда учились в Кембридже. Кому-то дружба между убежденным теологом и студентом-правоведом казалась странной, но она выдержала испытание временем и оборвалась лишь со смертью отца Бена. Тогда же Бен забросил занятия, ушел из колледжа и вступил в армию. И хотя воспоминания о том времени сохранились не самые лучшие, он не позабыл Тома Брэдбери, хотя никакой связи с ним во все последующие годы не поддерживал. В школьную пору Бен воспринимал его скорее как дядю — внимательного, спокойного, всегда готового выслушать и поддержать. Профессор неизменно приносил с собой теплый аромат впитавшегося в одежду трубочного табака. Его семинары были самыми живыми и интересными. Он специализировался на Ветхом Завете, писании столь древнем, туманном и трудном для понимания, что оживить его удавалось немногим. Одним из этих немногих был и профессор Брэдбери, пользовавшийся у студентов заслуженной популярностью и любовью.

— Хотел поговорить с тобой, — сказал профессор. — Завтра в полдень свободен? Приглашаю на ланч.

— Вообще-то я назначил свидание Декарту, — улыбнулся Бен. — Но ради ланча его можно и перенести.

— Мудрое решение. Должен сказать, этот философ не из моих любимцев. Придешь к нам?

— Вы по-прежнему в Саммертауне?

Брэдбери кивнул. Они договорились о времени, и профессор, выжав из себя улыбку, продолжил путь.

Бен проводил его взглядом. Обычно энергичный, подвижный, бодрый, несмотря на то что ему исполнилось шестьдесят три, с лукавым огоньком в глазах, сегодня Брэдбери выглядел другим. Старым, уставшим, подавленным. Как будто с ним что-то случилось. Болен? Но больные люди не приглашают к себе на ланч. Нет, здесь определенно что-то не так.

10

Нож был складной, многофункциональный, производства известной фирмы «Бак», и блондину нравилось его точить. Сидя на балконе под жарким солнцем, потягивая узо и приглядывая за пленницей, он часами правил лезвие смоченным маслом точильным камнем. В результате банкнота, оставленная на ночь лежать на раскрытом лезвии, к утру оказывалась разрезанной на половинки под давлением только лишь собственного веса.

Подходя к кровати, блондин вынул нож из кармана и одной рукой выбросил лезвие. Глаза у Зои округлились, из-под ленты вырвался сдавленный крик. Пленница лежала на матрасе с привязанными к кровати руками, и по тому, как сжимаются и напрягаются пальцы, было видно, что она отчаянно пытается вырваться.

Блондин сел на край кровати, наклонился и поднес лезвие к лицу. От нее разило страхом.

— Острый? — Он осторожно провел лезвием по подушечке больного пальца, рассекая первый, верхний слой кожи. — Ты даже не представляешь, насколько острый. Хотя, может быть, скоро узнаешь.

Он повернул лезвие плашмя и прижал к ее щеке. Пленница охнула и сжалась. На горле затрепетала нервно жилка.