Молчание ягнят - Харрис Томас Страница 6

Старлинг подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.

– Вы видите многое, доктор Лектер. Я не стану отрицать ничего из того, что вы сказали. Но вот вопрос, на который вы должны ответить мне сейчас же, хотите вы этого или нет: хватит ли у вас сил направить эту вашу высоковольтную проницательность на себя самого? Очень тяжко выстоять под такими лучами. Я имела возможность убедиться в этом в последние несколько минут. Так как же? Взгляните на себя и напишите правду о том, что вы увидели. Разве смогли бы вы отыскать более подходящий или более сложный объект? Или вы боитесь себя?

– Вы человек очень твердый, офицер Старлинг. Правда?

– Не кремень.

– И вам очень не хочется думать, что вы – как все, правда? Это вас уязвляет. Еще бы! Нет, вы совсем не как все, офицер Старлинг. Вы только боитесь быть такой. У вас какие бусины, семимиллиметровые?

– Да.

– Позвольте мне дать вам совет. Достаньте тигровый глаз, несколько просверленных камушков от рассыпавшихся бус, и нанижите их вперемежку с вашими золотыми бусинами: одну через две или две через три, как вам самой покажется лучше. Тигровый глаз отразит цвет ваших собственных глаз и блеск волос. Вам случалось получать открытки в День святого Валентина?

– Ага.

– Сейчас у нас Великий пост, до святого Валентина осталась всего неделя… Ммм, вы ждете открыток?

– Никогда не знаешь точно…

– Да, верно… Никогда не знаешь… Я вот думал о Дне святого Валентина. Вспоминается одна забавная вещь. Пожалуй, я могу сделать вас очень счастливой в этот день, Клэрис Старлинг.

– Каким образом, доктор Лектер?

– Прислав вам замечательную открытку-«валентинку». Надо подумать. А теперь извините меня. Всего хорошего, офицер Старлинг.

– А как же исследование?

– Знаете, во время переписи один счетчик попытался меня квантифицировать. Я съел его печень с бобами и большим бокалом «Амарона». Отправляйтесь-ка назад, в свою академию, малышка Старлинг.

Ганнибал Лектер, вежливый до самого последнего момента, не мог повернуться к ней спиной: он отступил назад от нейлоновой сети и лишь затем направился к койке, на которую и лег, бесстрастный и отрешенный, словно каменный крестоносец на могильной плите.

Старлинг вдруг почувствовала себя опустошенной, как после кровотечения. Она провозилась дольше, чем требовалось, укладывая бумаги в атташе-кейс, потому что боялась, как бы ее не подвели дрожащие колени. Отвратительное чувство провала, досада на себя овладели ею. Старлинг сложила стул, на котором сидела во время беседы, и прислонила его к запертой дверце шкафа. Опять идти мимо Миггза. Барни – очень далеко – что-то читал. Чертов Миггз! Нисколько не страшнее, чем проходить мимо бригады строителей или грузчиков на улицах города. А это ей приходилось делать ежедневно. Она зашагала назад по коридору.

Сбоку – совсем рядом – Миггз просипел:

– Я прокусил себе руку, чтобы подохну-у-у-уть. Видишь, сколько крови?

Следовало вызвать Барни, но, перепугавшись, Клэрис посмотрела в камеру, увидела, как Миггз встряхнул рукой, и, не успев отвернуться, ощутила на щеке и шее теплые брызги. Она отошла от камеры, убедилась, что это не кровь, а сперма, и услышала, что ее зовет доктор Лектер. Голос доктора Лектера звучал теперь иначе: режущий ухо металлический скрежет слышался гораздо явственнее.

– Офицер Старлинг!

Он встал с постели и кричал ей вслед, а она шла прочь по коридору, шарила в сумке, отыскивая салфетки. А в спину ей неслось:

– Офицер Старлинг!

Клэрис уже овладела собой, словно встав на холодные стальные рельсы собственной воли. И шла вперед, к двойным бронированным дверям.

– Офицер Старлинг!

В голосе теперь звучали совсем иные ноты.

Она остановилась.

«О господи, почему я так хочу добиться от него ответа?»

Миггз сипел что-то ей вслед, она не слушала.

Клэрис снова стояла перед клеткой Лектера, и глазам ее предстало редкостное зрелище: доктор волновался. Она знала: он чувствует этот запах, он ведь чувствует любой запах.

– Мне очень жаль, что это случилось. Невоспитанность, грубость – несказанно безобразны.

Казалось, убийства, совершенные им, сделали его неспособным на грубость более мелкого масштаба. «А может быть, то, что меня вот так отметили, странным образом возбуждает его», – подумала Старлинг. Она не могла понять, в чем дело. Красноватые искры в его глазах слетались во тьму зрачка, словно светлячки во тьму пещеры.

Что бы это ни было, господи, пусть оно сработает!

Она подняла атташе-кейс.

– Пожалуйста, сделайте это для меня.

Видимо, она опоздала: он снова был спокоен.

– Нет. Но я сделаю так, чтобы вы не жалели, что приходили сюда. Я дам вам что-то совсем другое. Я дам вам то, что вы больше всего любите, Клэрис Старлинг.

– Что же это, доктор Лектер?

– Продвижение по службе, разумеется. Это получится прекрасно… Я очень рад… День святого Валентина – какие ассоциации! – Улыбка, обнажившая мелкие белоснежные зубы, могла быть вызвана чем угодно. Он говорил так тихо, что она с трудом смогла расслышать его слова. – Поищите свои «валентинки» в машине Распая. Вы слышите? Поищите свои «валентинки» в машине Распая. А теперь уходите: я не думаю, что Миггз сможет сделать это еще раз – не успеет, хоть он и сумасшедший, а, как вы полагаете?

4

Клэрис Старлинг была возбуждена и вымотана до предела, держалась лишь усилием воли. Кое-что из сказанного о ней Лектером было правдой, кое-что лишь походило на правду. Несколько секунд там, перед клеткой, она ощущала, как чуждое сознание обшаривает ее мозг, словно медведь, забравшийся в летний домик, грубо скидывая и валя в кучу разложенные по полочкам вещи.

Ее злило то, что он сказал о ее матери; нужно перестать злиться, ведь она на работе.

Она сидела в своем стареньком «пинто» напротив больницы и старалась дышать как можно глубже. Окна машины запотели, и она почувствовала себя огражденной, укрытой от любопытствующих прохожих.

Распай… Она помнила это имя. Он был пациентом доктора Лектера и стал одной из его жертв. Старлинг успела лишь просмотреть дело Лектера: у нее был всего один вечер на весь этот огромный материал. Распай – имя одного из многих убитых. Нужно вникнуть в детали.

Первым ее побуждением было мчаться сломя голову в отдел и взяться за это дело, ни секунды не промедлив. Но она прекрасно понимала, что это ощущение безотлагательности – результат ее собственного возбуждения. Дело Распая было закрыто много лет тому назад. Никому не грозила никакая опасность. Времени вполне хватит. И лучше получить достаточно информации и хороший совет, прежде чем идти дальше и браться за дело по-настоящему. Конечно, Крофорд может его отобрать у нее и отдать кому-то из сотрудников. Придется рискнуть.

Старлинг попыталась дозвониться ему по междугородному, но он, как выяснилось, в этот момент выпрашивал в подкомиссии Конгресса дополнительные бюджетные ассигнования.

Разумеется, она вполне могла более подробно ознакомиться с делом в отделе по расследованию убийств Балтиморского департамента полиции. Но убийство – преступление вне юрисдикции федеральных правоохранительных органов, и балтиморцы наверняка вырвут это дело у нее из рук, тут и сомневаться нечего.

Она отправилась назад, в Квонтико, в отдел психологии поведения, с его уютными клетчатыми, как дома, занавесками и серыми папками дел, в которых таился ад. Последняя секретарша ушла, давно стемнело, а Клэрис все сидела, прокручивая бесконечный микрофильм с делом Лектера. Старенький, сопротивляющийся изо всех сил аппарат затухал и вспыхивал в затемненной комнате, словно блуждающий огонек, пока у нее перед глазами проходили слова и снимки, отбрасывая бегущие тени на ее напряженное лицо.

Распай Бенджамин Рене (рост, вес, 46 лет, первая флейта Балтиморского филармонического оркестра) был постоянным пациентом доктора Ганнибала Лектера, когда тот имел в Балтиморе психиатрический кабинет.