Слепой. Тропою белого дьявола - Андрей Воронин Страница 6

пропуская в ангар первую из прибывших за живым грузом машин – потрепанную грузовую «ГАЗель» с московскими регистрационными номерами. Внутри снова послышались пронзительные, почти жалобные выкрики рабочего-вьетнамца и нестройный топот множества спотыкающихся, заплетающихся от слабости ног. Абдалло снова закурил, думая о том, что на какое-то время неприятности всех этих людей остались позади.

Все кончилось в какие-нибудь полчаса. Все это время грузовики и закрытые микроавтобусы, сменяя друг друга, въезжали в открытые ворота ангара и выезжали из них, увозя очередную партию людей, прибывших в страну шурави в поисках лучшей доли. Те из них, кто оказался настолько богат, что мог заплатить за транзит, отправились дальше, к западным границам России и еще дальше – туда, где, накрыв собой половину континента, разлегся лопающийся от сытости Евросоюз. Остальным предстояло устраивать свою жизнь тут, в Москве, и Хромой Абдалло не без оснований полагал, что большинству это удастся. Рынков в городе много, и каждый из них может принять, без следа растворив в своем лабиринте, любое количество людей. Если бы Хромой Абдалло решил завоевать Россию, он не стал бы бросать бомбы и прорывать границу танковыми колоннами. Вместо этого Хромой Абдалло просто роздал бы небольшие суммы денег нужным людям на московских рынках, и в одно прекрасное утро Москва проснулась бы захваченной и оккупированной без единого выстрела, так и не поняв, откуда взялась заполонившая ее улицы миллионная армия иноземцев. Будь у Абдалло достаточно денег, он мог бы стать новым императором России. Ему даже не пришлось бы заниматься контрабандой оружия, чтобы вооружить свою тайную армию: шурави сами с радостью продали бы ему все необходимое. Но таких денег у Хромого не было, а уж желания тратить их на то, чтобы воцариться над этой населенной свиньями помойкой, не было и подавно. Абдалло был мудр и привык довольствоваться малым…

Проводив взглядом последний мебельный фургон, он заглянул в опустевший ангар. Китаец Ли поливал водой из шланга цементный пол, а его щуплый, похожий на подростка напарник, что-то напевая на родном языке, размазывал лужи веревочной шваброй. Абдалло знал, что зловоние окончательно выветрится только к вечеру, а может быть, и к завтрашнему утру. Ни одно животное на свете не воняет так, как человек; эту простую истину Хромой усвоил задолго до того, как поселился в Москве.

Кладовщик-узбек, нахохлившись, сидел на ящике у стены. Голова его совсем ушла в воротник старенького солдатского бушлата, уши оттопырились, узкие глаза окончательно сощурились, превратившись в две блаженные щелки, на плоской, заросшей редкой клочковатой щетиной физиономии играла отрешенная улыбка, в заскорузлых от грязи пальцах дымилась набитая анашой папироса.

Небо в проеме распахнутых ворот стало из черно-фиолетового бледно-серым, когда Хромой Абдалло, которого многие из работающих на Черкизовском рынке нелегалов не без оснований считали своим благодетелем, растоптал окурок и, тяжело опираясь на трость, двинулся туда, откуда уже давно доносились набирающие силу пронзительные выкрики «Дорожку!». Теперь, когда дело было сделано, можно было вернуться к привычному утреннему расписанию, то есть выпить три-четыре чашки зеленого чая и, может быть, послать кого-нибудь на поиски тележечника Ахмета – земляка и соплеменника, который многим обязан Хромому Абдалло и, пожалуй, мог бы с успехом заменить ставшего слишком ненадежным кладовщика-узбека.

* * *

– Что-то я тебя не пойму, уважаемый, – с прежним ленивым легкомыслием промолвил русский и снова поднес к губам свою флягу. Обращаясь к Вазиру бен Галаби, он на него даже не смотрел – так, по крайней мере, казалось Мамеду Аскерову, хотя темные очки мешали разобрать, куда на самом деле смотрит неверный. – Можно подумать, ты знаешь обо мне что-то, чего не знаю даже я сам.

Аскеров посмотрел на араба и понял, что русский сейчас умрет. Похоже, эмиссар «Аль-Каиды» действительно знал об этом человеке что-то, что заставляло его не верить ни единому слову гостя.

Аскерову подумалось, что смерть русского офицера-миротворца здесь, в Кодорском ущелье, неминуемо вызовет очень неприятные осложнения и с грузинами, и с абхазцами, не говоря уж о самой России. Вот это и называется: гадить в корыто, из которого ешь. Это понятно даже простому старому воину Мамеду Аскерову, так неужели же Вазир бен Галаби, со всеми его университетскими дипломами и хваленым стратегическим мышлением, не понимает таких простых вещей?

Конечно же, он все понимал, однако выражение его внезапно закаменевшего лица было очень красноречивым – таким, что Аскеров сообразил: русский умрет не просто так, а под пытками, рассказав все, о чем его будут спрашивать. Что ж, на войне как на войне. «В ад не ходят прикурить сигаретку», – любил говорить один старинный знакомый Мамеда Аскерова, и старый воин был с этим полностью согласен. Русский же выглядел именно так; казалось, он не понимал, с кем имеет дело. Одна его фляжка чего стоила!

– Воображение у тебя не по разуму, – между двумя глотками из фляги заявил русский, адресуясь к Вазиру бен Галаби, посеревшее лицо которого превратилось в маску презрительной ненависти. – И еще ты не умеешь держать в узде свой длинный язык… так же как и отвечать за то, что он мелет. Я приехал к тебе по делу, а ты распускаешь хвост, как павлин, и пытаешься напугать меня праздной болтовней. Мы теряем время, Вазир. Решай что-нибудь, и я поехал, пока меня не хватились.

– Я уже все решил, – ровным голосом сказал бен Галаби, незаметным движением пальцев отстегивая клапан кобуры, и в то же мгновение фляжка, из которой, запрокинув голову, жадно пил русский, кувыркаясь и расплескивая свое коричневатое содержимое, полетела ему в лицо.

Мамед Аскеров не успел ничего сообразить. Он рефлекторно отпрыгнул в сторону, уходя с линии огня, а каким-то чудом очутившийся в руке у русского «стечкин», казавшийся еще более громоздким, чем обычно, из-за навинченного на ствол длинного заводского глушителя, уже хлопнул четыре раза подряд. Русский стрелял веером от бедра, поворачиваясь вокруг своей оси против часовой стрелки; прицельный огонь в такой ситуации практически невозможен, но ни одна из пуль не пропала даром. Старый воин Мамед Аскеров никогда не видел, чтобы кто-то стрелял с такой убийственной меткостью да еще и в полутемном помещении с солнцезащитными очками на носу. Четверо автоматчиков умерли почти одновременно; лишь один из них, падая, успел нажать на спусковой крючок, и длинная очередь оглушительно и ненужно прогрохотала в тишине ущелья, пробуравив остатки черепичной кровли и вызвав град гнилых щепок и глиняных черепков. За этот подвиг стрелок