Крутой опер - Владимир Черкасов-Георгиевский Страница 60

— Чего молчишь, Кость? — сказал Яша. — И рыбку хочется съесть, и на паровозе покататься? Но одной рукой не ухватишь сиську и письку.

— Да, Яша. Мне не ухватить.

— Так что? Конец разговору, опер?

— Злой ты на нашего брата.

— А каким мне быть, Кострецов? Из «конторы», как щенка, выбросили. Стал вам помогать и допомогался, что сам куратор убивает! Буду я после этого ментов за людей считать?

— Обо мне, Яша, вряд ли что плохое можешь сказать. И так же, я не сомневаюсь, не погрешишь против первого твоего куратора Бунчука.

— Это да. К тебе у меня нет претензий. И Бунчука я уважал. Но такие, как вы с ним, что ли, погоду делают? Кость, ну прикинь без лажи!

— Сейчас разговор обо мне и друге моем Бунчуке.

— Правильно. Я и толкую. Мне от тебя гарантии нужны — в память твоего друга и как залог расчета за него с Осой.

— Ты в этом раскладе все понимаешь не хуже меня. Был бы я «не правильный мент», что хочешь тебе бы наобещал. А врать даже за сведения о гибели Леши не могу. Душа не позволяет. Знаю, что и по Ахлопову ты бы подсказал, но что ж совесть разменивать? Она у меня первая и последняя. Знаешь, как русские императорские офицеры говорили? «Душу — Богу, сердце — даме, жизнь — государю, а честь никому».

— Красиво. Да пойми, Кость, я от тебя гарантий не как от представителя МВД жду, а лично от тебя. МВД это мне по барабану, там не мытьем, так катаньем все равно обманут. Я хочу, чтобы ты по мне не шустрил, дал бы спокойно соскочить.

Кострецов прижал трубку ухом к здоровому плечу, взял свободной рукой сигарету, закурил. Помолчал и сказал:

— Не вышел у нас разговор, Тундра. У тебя своя дорога, у меня — своя. Плохо будет, если они пересекутся.

— Как скажешь, — мрачно заключил Яша. — Но если когда и возьмут меня, учти: никаких показаний по самым главным делам Осы я не дам — ни по гибели Бунчука, ни по ограблению Ахлопова.

Он отключил связь.

Глава четвертая

Не удалось заснуть Кострецову в эту ночь. Как рука, заныло и сердце.

Яшино заявление по убийству Леши Бунчука было неожиданным, но все же Сергей его как бы предугадал. Уж больно точно совпадал почерк нападения на него и расстрела друга.

«Самым выдающимся из нашей троицы Леша был, — думал Кострецов. — Значит, еще год назад он начал разматывать Осу. Что же Леша ни ко мне, ни к Сане Хромину за помощью не обратился? Да потому что был увереннее в себе, талантливее нас. Не захотел подставлять друзей, надеясь, что хватит сил и самому с Осой справиться. В чем же он ошибся? Наверное, не рассмотрел за Осиповским его банды. Видимо, думал, что тот гангстер-одиночка. Трудно представить менту, что коллега, сидящий в соседнем кабинете, пахан банды… Вот и собрался, возможно, Леша подсечь разгулявшуюся щучку. А за ней-то — стая острозубых щурят».

Кострецов стал размышлять о методах банды, чтобы определить, как же убивали Бунчука. Подытоживал: «Отследила Лешу одна «тройка», расстреливала — другая. Вернее, двое киллеров. Кто? Как раз двое из «тройки» недавно убиты. Остался один».

Сергей достал снимок Четвертого: белокурый курносый парень с тонкогубым ртом. Он был сфотографирован в бессознательном состоянии, и на расслабленном лице читалось удивление. Добродушием веяло от верхней части физиономии, но это впечатление уничтожала искривленная прорезь рта; раздвинутые губы обнажали острые неровные зубы, наезжающие друг на друга.

«Настоящий щуренок, — подумал Кострецов. — Наверняка он и на Бунчука нападал. Остался последним, в перестрелке со мной толково себя вел. Лучший у Осы киллер. Отлично, что я решил его на себя выманить. Осы-заказчика черед еще настанет, а этого непосредственного Лешиного убийцу лично возьму. Но любой ценой — живым: с ним надо по душам поговорить и Сане Хро-мину».

Четвертый, по имени Боря, действительно являлся лучшим киллером Осы. Он был старшим среди «исполнителей», как Первый — в информтройке.

В расстреле Бунчука он бил с той же позиции, что и при нападении на Кострецова. Поэтому, расслабившись, и не натянул резиновых перчаток — обстановка знакомая, позиция пристрелянная. По Бунчуку собровец Четвертый работал в паре с Пятым, омоновцем, убитым Тундрой. Тот был надежней Шестого, напоровшегося на костре-цовские пули. Поэтому с Пятым они убрали Бунчука без проблем.

Место покушения на Кострецова было выбрано случайно. Филеры информтройки в тот вечер «довели» капитана к Кате и доложили Осиповскому. И майор обрадовался зловещей символике — прежнее удачное место, второй оперский легавый захлебнется свинцом на том же асфальтовом эшафоте.

Оса ненавидел Бунчука больше, чем Кострецова. Бунчук был его соперником по службе. И такой нюх имел этот опер, что, еще не ухватив ни одной ниточки из клубка уголовных дел майора, стал его ненавидеть Осиповский. Его отношение чуял во всем, повсюду словно натыкался на клинок бунчу-ковского взгляда. Может быть, поэтому майор постоянно проигрывал Алексею по служебным вопросам. Как бы то ни было, а несмотря на все усилия Осиповского, выпускника «Вышки» и юрфака, сноровистый Бунчук, а не он, был лучшим в ГУУРе.

Когда у Бунчука возникли против Осы серьезные подозрения, майор ощутил это всем своим шакальим нутром. Он не стал вникать, что и откуда узнал Бунчук. Ликвидация этого дамоклова меча стала у Осы идеей фикс.

Кострецов у майора вызывал скорее раздражение, чем ненависть. Осиповский не мог относиться к какому-то «земляному» как к равному противнику. Даже когда Кострецов в «Фазенде» закамуфлированно высказал ему все, что он о майоре думает, и даже, можно сказать, бряцал оружием, Оса, со своими амбициями, предпочитал воспринимать его не какой-то саблей или хотя бы кинжалом, а всего-навсего занозой.

Оса и принял мгновенное решение избавиться от этой колючки именно у дома Бунчука потому, что там же плавал в кровавой луже тот булатно заточенный опер.

У Четвертого же были с Кострецовым особые счеты. Этот опер убил последнего из его боевых товарищей. Каким бы неуравновешенным ни был Шестой, но он был той же, собровской, масти, что и Четвертый. Они плечом к плечу рисковали в своей удалой подпольной жизни, поровну делили кровавую славу и, останься Шестой в живых, могли бы вместе за пивком в