Лев Константинов - Удар мечом (с иллюстрациями) Страница 61

— Слушайте, Ива, вы будто нарочно меня злите: разве позволительно так говорить о наших верных соратниках?

— Вы кого имеете в виду: Шевчук или тех, кого она вокруг своего пальчика обвела?

— Тьфу, пресвятая дева Мария, какая вы въедливая…

— Это вам за слежку! По существу: никто в Зеленом Гае не знает, что стряслось с Шевчук. Все убеждены, что она погибла во время ликвидации сотни Стася Стафийчука. А вот от чьих рук — здесь мнения расходятся. Нечай уверен: убил кто-нибудь из участников облавы, когда она пыталась уйти. Другие придерживаются версии, будто погибла от руки одного из телохранителей Стася, вырвавшихся из кольца. Остап Блакытный все это время не получал от Марии ни одной весточки, хотя и пытался ее отыскать: Но…

— Но…

— Влада утверждает, будто видела несколько месяцев спустя Марию Шевчук в нашем городе.

Сорока встрепенулся, как гончая, напавшая на след. Его бледное анемичное лицо порозовело, коричневые круги под глазами обозначились четче. В комнату некстати заглянула Настя, хотела что-то спросить. Сорока властным жестом загнал ее обратно за дверь.

— Где? Когда? При каких обстоятельствах?

— Влада рассказывает, будто приезжала в город за обновками к празднику. И вот на железнодорожном вокзале столкнулась лицом к лицу с Марией. Влада настолько удивилась, что даже не окликнула. А когда опомнилась — учительницы и след простыл, она затерялась в толпе, как раз подошел пассажирский из Киева, на перроне было много людей. Мария была одета как деревенская девушка: вышитая блузка, кептарь, цветастый платок, сапоги хромовые…

— И все это успела заметить ваша Влада?

— А вы разве не знаете женскую психологию: сперва обратить внимание на одежду, а потом уже на человека?

— Скажите, а не помнит ли Влада, были при Шевчук вещи, ну там чемоданы, сумка?

— Вот, вот, друже референт, меня это тоже заинтересовало. Влада говорит, что учительница не была похожа на отъезжавшую, скорее пришла кого-нибудь встретить.

Референт процедил сквозь зубы:

— Если она в городе — тогда можно заказывать молебен за упокой души ее грешной. Родная ненька ее трижды в гробу перевернется, когда мы доберемся до предательницы.

Ива с любопытством посмотрела на Сороку: высох весь от ненависти, полцентнера костей и три кило провяленного мяса, леса да бандитское подполье все человеческое из него выветрили.

— И откуда у вас такая жестокость? Вы с Марией Шевчук враги: откровенные, непримиримые. Понятно: или вы ее, или она вас. Попадетесь учительнице на мушку — у нее рука не дрогнет, слеза не покатится. Но издеваться над вами она не станет. Вы же из нее жилы вытянете, все тело измордуете и только потом убьете.

Ива говорила неторопливо, будто размышляла вслух.

— Вы это к чему? — насторожился референт. Он все никак не мог определить: как же ему вести себя с этой своенравной особой? С одной стороны — она находится в его «зоне», следовательно, обязана выполнять все его приказы. И Офелия не возражает против этого, сама сказала: «направлена в ваше распоряжение». С другой стороны, за ее спиной — центральный провод. Мало ли о каких инструкциях она умолчала…

Рен запрашивал — надежна ли? Боится проводник, что опять вместо курьера прибыла чекистка. Нет, такими чекистки не бывают — слава богу, Сорока в своем ремесле кое-что понимает. Ива — наших, лесных кровей, ей уроки преподавал сотник Бурлак — видно по стилю. У Сороки нюх хороший: по характеру, по норову сразу можно вызнать, на каких лугах лошадка паслась. Надо будет сообщить Рену, что Менжерес вне подозрений.

— А к тому, — зло проговорила Ива, — что нельзя давать волю эмоциям! И не потирать руки от удовольствия, представляя, как будете мучить Шевчук, а действовать в соответствии с законами нашей организации!

— Так я же именно про то… — растерялся Сорока.

— Нет, вы о другом… Рассуждаете не как референт службы безопасности, а как заурядный палач…

— Прекратить! — Сорока побледнел от негодования. Оскорбление тем более было обидным, что еще никто из руководителей краевого провода не ставил ему в вину жестокость.

— Не нравится? Тогда скажу по секрету: я тоже не особенно люблю, когда меня оскорбляют…

Только теперь Сорока начал понимать что к чему.

— Все-таки обиделись за слежку.

— Не то слово — обиделась… Вначале решила вообще прикончить вашего толстенького с портфелем. Вот, думаю, пентюх, за кем же ты следить вздумал? Сейчас возьму такси и поеду, ты, крыса амбарная, ведь тоже за мною помчишься. А я выеду за город, где лесок начинается, из машины выйду, в березняке постою, пока ты сам на мою пулю не набежишь… А референту скажу: прицепился эмгебист, я его и прикончила, другого выхода не было…

Лицо референта передернулось в жесткой гримасе.

— И вы бы смогли — своего?

— Тот, кто шпионит за тобой, — не свой…

— Не распускайтесь, Ива, прошу вас. Так и до беды недалеко. Трудно, понимаю, но тем радостнее будет наша победа.

Референт выпрямился, выдернул голову из плеч, высокопарно произнес:

— Идет война, и в этой войне нашим оружием являются также и выдержка, дисциплина, преданность. Нам нужны люди интеллигентные, умные. Мы возлагаем на вас большие надежды, вы прошли суровую школу и еще послужите нашему общему делу…

— Слава героям, — утомленно сказала Ива.

— Героям слава! — одухотворенно ответил на националистическое приветствие референт Сорока. — Вам поручается довести до конца следствие с Шевчук. Вы будете нашим карающим мечом, который настигнет предательницу.

— Я найду ее, — твердо пообещала Ива, — для меня это тоже вопрос престижа. А теперь скажите: к этому вы приложили руки?

Она достала из сумочки местную газету. На последней полосе под рубрикой «Происшествия» сообщалось, что под колесами автомобиля погибла студентка педагогического института Оксана Таран. Автор заметки поучающе писал о том, к каким трагическим последствиям может привести несоблюдение правил уличного движения. Студентка переходила перекресток при красном свете светофора. Ее сбила неизвестная машина, водитель которой разыскивается.

— К этому мы не имеем отношения. Только проверили: действительно в тот день на Советской улице грузовик сшиб девушку. Кругляк наведывался в морг, но к телу его не допустили — не родственник. Впрочем, так, может, и лучше — возни меньше.

— Не придумывайте, друже референт: за рулем, наверное, тот же Кругляк и сидел?

— Говорю вам, случайность!

— Знаем такие «случайности»!

Но, судя по всему, внезапная гибель подруги не очень взволновала Иву: такие у них в организации порядки, от нежелательных лиц надо избавляться своевременно и решительно.

— Хотя бы провели следствие? — спросила Менжерес.

— Не успели.

— Бог мой! — ужаснулась Ива. — И вы говорите об этом так спокойно? Я настоятельно советую немедленно проверить явки, связи — все, к чему имела Оксана отношение. Не верю внезапным катастрофам!

Сорока понимающе кивнул. Да, кое-что он и сам уже предпринял: поменял пункты связи, шифры, приказал «боевикам» избегать личных контактов. Не так он прост, чтобы что-нибудь принимать на веру. И все-таки опасности почти никакой. Прошло уже несколько дней — все спокойно, ни один курьер не «задымилея», по их следу — установлено точно — никто не идет.

— Как думаете, мне ничего не грозит? Ведь Оксана знала, кто я? — Объяснения Сороки не очень убедили Иву.

Сороке понравилась ее осмотрительность. И вместе с тем он почувствовал превосходство: ему ведь тоже грозит опасность, но он не впадает в панику. Сознание собственного превосходства приятно щекотало самолюбие. Референт СБ назидательно разъяснил:

— Если бы успела предать — вас давно бы замели. Так что не волнуйтесь. Хватит о неприятностях. — Сорока решительным жестом подчеркнул, что разговор на эту тему лично ему неприятен. — Хочу сообщить вам хорошую новость: к нам прибыл эмиссар, о котором вы упоминали. Об этом получена шифровка от известного вам руководителя организации. Эмиссар хочет видеть вас.

Ива обрадованно заулыбалась.

— Наконец-то!

«Веселке: Для вашей подруги сими подбирали больницу. Чувствует себя хорошо, выздоравливает, начинает разговаривать».

«Прибыл высокий родственник. Хочет меня видеть. Боюсь, что его не узнаю, он меня тоже. Обеспечьте встречу без последствий.

Ловушка для себя

Вот как докладывал об этом Чуприна Рену:

— Они сами виноваты. То ли наших условий не знают, то ли перестали чувствовать опасность. Шли как на прогулку. До сих пор не понимаю, как мне удалось уйти.

— Отстреливались?