Макс Коллинз - На линии огня. Слепой с пистолетом Страница 61

— Кроме того, есть люди в красных фесках.

— Послушайте, лейтенант. Большинство гарлемцев, которые ходят в красных фесках — это черные мусульмане, а они-то как раз очень против этого самого… Или же они притворяются черными мусульманами и с риском для жизни бегают по улицам с украденными штанами.

— Может, да, а может, нет. По крайней мере, действуйте тихо. Не разгребайте слишком много грязи.

У Могильщика набухли вены на шее, а щека Гробовщика задергалась в тике.

— Послушайте, лейтенант, — глухо сказал Могильщик. — Этого белого сукиного сына убивают в наше дежурство, а вы хотите, чтобы мы все спустили на тормозах.

— Я вовсе не говорю, что надо спускать все на тормозах, — сказал Андерсон, порозовев лицом. Просто чем меньше трогать дерьма, тем меньше вони.

— Понятно, босс. Белые не воняют. Мы пойдем в парк и будем смотреть, как там цветут анютины глазки.

— Не удобренные навозом, — добавил Гробовщик.

В девять вечера детективы сидели в баре-закусочной отеля «Тереза», и смотрели, как гарлемцы снуют туда-сюда через перекресток Седьмой авеню и 125-й улицы.

— Два сэндвича с бифштексом, — заказал Могильщик.

Женоподобный бармен с блестящими локонами посмотрел на них и поморгал ресницами. До гриля было всего два шага, но он ухитрился повилять бедрами. У него была изящная тонкая шея, гладкие шоколадные руки, и полная задница в белых джинсах в обтяжку. Он поджарил два гамбургера и, положив каждый между двумя половинками булки, поместил на бумажные тарелки и поставил их перед клиентами.

— Капуста или кетчуп? — осведомился он, соблазнительно прикр!ыв длинными черными ресницами влажные карие глаза.

Могильщик посмотрел сначала на гамбургеры, потом на длинные ресницы бармена и сказал агрессивным тоном:

— Я заказывал бифштексы.

— Это и есть бифштексы, — сказал тот, и его ресницы снова затрепетали. — Только рубленые.

— А я хочу натуральный бифштекс.

Бармен бросил на него оценивающий взгляд.

— Мне нужен хороший говяжий бифштекс, — сказал Могильщик. — Без всяких фокусов.

Бармен посмотрел на Могильщика в упор широко раскрытыми глазами.

— У нас нет натуральных бифштексов, — сказал он.

— Не серди его, — предупредил Гробовщик бармена, на что тот ослепительно улыбнулся и сказал:

— Понял.

— А раз понял, так тащи кетчуп и черного кофе, — буркнул Гробовщик.

Когда бармен, виляя бедрами, отошел, Могильщик подмигнул партнеру и сказал громко, чтобы отвлечь внимание бармена:

— А мы правильно сделали, что зашли сюда на площадь Малькольма Икс.

— Ты бы еще сказал площадь Хрущева или улица Кастро, — отозвался Гробовщик, подключаясь к игре.

— Нет, Малькольм Икс — чернокожий и мученик дела черных.

— Пойми одну простую вещь: пока он ненавидел белых, то был в безопасности. Белые не смели его и пальцем тронуть. Они даже позволили бы ему разбогатеть. Но вот когда они стали относиться к нему как к представителю человеческого рода, тут ему и настал конец. Это наводит на размышления.

— Точно. Это означает одно: белые не желают иметь отношения к роду человеческому, если к нему причислены и черные. Только кто это, по-твоему, они?

— Они, дружище — страшные люди. Они убьют и нас с тобой, если мы перестанем быть черными легавыми.

— Их можно понять, — отозвался Гробовщик. Тут сам черт ногу сломит, если попробует разобраться. Увидев, что бармен весь обратился в слух, он спросил его:

— А ты что думаешь по этому поводу, Рафинад?

Тот презрительно оскалился и пробурчал:

— Я не Рафинад. У меня есть имя.

— Ну, и как же тебя тогда зовут?

Бармен криво улыбнулся и спросил:

— А почему это вас так интересует?

— Интересно знать, такое же милое у тебя имя, как ты сам?

— Ладно, будет вам! Я знаю, кто вы такие. Учтите, я здесь работаю и не сую нос в чужие дела.

— Молодец, зайчик! Было бы здорово, если бы все так жили. Но наша работа как раз — совать нос в чужие дела. Потому-то мы и суем нос в твои дела.

— Давайте, валяйте. Я пищать не буду. Расколоть орех — невелик грех.

Могильщик несколько замешкался, но на выручку ему пришел Гробовщик.

— Что тут у вас едят черные мусульмане?

— Черные мусульмане? — удивился бармен.

— Они самые. Они же сюда заходят?

Эти фраера? Как же! Они едят только свою пищу, все остальное для них непотребно.

— А может, им тут не нравится кое-что другое?

— В каком смысле?

— Ну почему бы им не питаться у вас, ведь кормят тут дешево и вкусно.

Бармен был сбит с толку. Он подозревал, что Гробовщик на что-то намекает, но на что, так и не мог понять. Он сердито нахмурился и отвернулся. Он двинулся вдоль длинной стойки, чтобы обслужить клиента, зашедшего со стороны 125-й улицы. В общей сложности за стойкой было трое клиентов, но бармен упорно держался подальше от детективов. Он глядел на прохожих, на проезжавшие автомобили, но потом вдруг развернулся, Подошел к детективам и, положив руки на бедра, посмотрел на них в упор.

— Дело не в этом. Дело в их религии, — сказал он.

— Чьей?

— Черных мусульман.

Точно. Но, наверное, ты видел многих шутников, которые одеваются точь-в-точь, как черные мусульмане?

— Конечно. — Он поднял голову и кивнул в сторону книжного магазина на другой стороне улицы. Там на тротуаре стояло несколько чернокожих в красных фесках. — Вон они.

Гробовщик посмотрел туда, куда показывал бармен, и перевел взгляд на него.

— Нас такие не интересуют. Нам нужны не настоящие мусульмане, а поддельные.

— Какие?

— Поддельные, говорю.

Внезапно бармен расхохотался. Он снисходительно посмотрел на них сквозь длинные ресницы:

— Вы, полицейские, сами не знаете, чего вам надо. Кофе? Пирога? Мороженого?

— Кофе у нас есть.

— Может, хотите еще кофе?

Их внимание привлекла спортивная машина иностранной марки, выехавшая на Седьмую авеню со стороны 125-й улицы, и медленно двинувшаяся в южном направлении. В машине сидели две женщины с мужеподобными шоколадными лицами и короткими стрижками. Та, что сидела за рулем, была в мужской зеленой крепдешиновой рубашке и желтом вязаном галстуке. Та, что сидела рядом с ней была в платье с таким большим декольте что с улицы казалась вообще голой. Они посмотрели на стойку.

— Твои подружки? — спросил Могильщик бармена.

— Эти лесбиянки?!

— Правда? А я подумал, что за рулем мужчина. И очень миловидный.

— Господи, это самые настоящие лесбиянки.

— Откуда ты знаешь? Тыс ними знаком?

— Зачем оскорбляете? Я не имею ничего общего с такими…

— Не встречаетесь на вечеринках в саду? На балах?

Бармен скривил губы. Он хорошо играл в эту игру.

— Фи, как грубо! — воскликнул он.

— А где все ваши? — осведомился Гробовщик, пытаясь вызволить Могильщика из сложного положения.

Бармен, впрочем, был согласен на ничью.

— В это время у нас всегда затишье, — пояснил он.

Но Гробовщик не собирался отпускать его так легко.

— Я спрашиваю: где все ваши? — повторил он.

— Это как вас прикажете понимать? — в глазах бармена вспыхнул враждебный огонек.

— Очень просто. Где все?

— Я, например, здесь, — бармен внезапно сделался покладистым. — Разве этого вам недостаточно?

— Недостаточно для чего?

— Не прикидывайтесь простачком.

— Не забывай, что мы из полиции.

— Я обожаю полицию.

— И тебе не страшно?

— Я ни в чем-таки мне замешан.

— Полицейские такие звери…

Бармен удивленно вскинул брови:

— Прошу прощения, не понял.

— Говорю, мы такие звери.

— Ты разжигаешь его любопытство, — сказал партнеру Могильщик.

Бармен посмотрел на Могильщика и ухмыльнулся.

— Вы знаете все. Так скажите, о чем я думаю?

— Когда ты заканчиваешь смену? — спросил Могильщик.

— В двенадцать, — ответил бармен и ресницы его задрожали.

— Значит, тебя не было вчера здесь после двенадцати? Бармен вдруг помрачнел.

— Ну, сукины вы дети, — пробормотал он.

— Значит, ты не видел Детку Иисуса, когда он сюда заходил?

— Не понял.

— Детку Иисуса знаешь?

Ни один из детективов не уловил во взгляде бармена понимания. Казалось, он не понял, о ком идет речь.

— А кто такой Детка Иисус?

— Твой дружок.

— Дружок, да не мой. Первый раз о таком слышу.

— Знаешь, знаешь. Только боишься сознаться.

— Иисуса я люблю, и он меня любит.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Я человек набожный.

— Ладно, ладно, хватит дурака валять. Ты прекрасно знаешь, кого мы имеем в виду. Он цветной и живет тут, в Гарлеме.

Они заметили легкую перемену в его интонациях, хотя и не могли объяснить, чем это вызвано.