Александр Бушков - Пиранья. Первый бросок Страница 62

– То есть как? – Лаврик даже удивился немного.– Мы, влекомые служебным долгом и охотничьим азартом, немедленно к тебе вваливаемся, переворачиваем все вверх дном, благо ты на заметке после известных твоих странствий по острову... Ничего не найдя, к тому же установив по своим каналам, что никаких проводков из твоей каюты не торчало, вежливо извиняемся за ошибку и снимаем тебя с листа подозреваемых. И становится твоя каюта «чистым» местечком, куда с обыском и вообще с осмотром никто уже не будет наведываться. Тем самым местом, куда можно украдкой перенести все уличающие штучки – у нее ж тоже нервы, хлебчик шпиона горек, под расстрельными статьями ходит... Использовали тебя, мой милый. За болвана. Случается такое. Ты не первый и даже не сотый, если такая арифметика хоть немного утешит. Моя б воля, я бы тебе легонько настучал по сусалам – за то, что вопреки строжайшим инструкциям распускал язык в постельке: «Когда мы, наконец, отсюда уберемся?» «Скоро, милая, два-три дня, не более, а теперь раздвинь ножки...» Эк тебе кровь в рожу бросилась,– сказал он безжалостно.– И правильно. Чтоб проняло до печенок, тогда, может, и поймешь, что инструкции для того и пишутся, чтобы их исполняли в точности. Независимо от того, кто перед тобой – родная мама или очаровашка, которая тебе дает со всем прилежанием, так что у тебя от павлиньего самомнения мозги плывут...– Он усмехнулся.– Ничего-ничего, пусть тебя корчит как следует... Не в ЖЭКе трудишься. Были микрофоны в каюте, а как же. За битого, как известно, аж двух небитых дают... Она все сливала, ты понял? Все, что проходило через ее ручки. Правда, с некоторого момента через ее ручки начало проходить то, что с реальностью имело мало общего, но это уже другая песня... Ладно,– он устало поднялся, похлопал Мазура по плечу.– Не надо биться башкой о стену. Не будет у тебя особых неприятностей, честное слово. Тут ты ни при чем. Самое большее, что получишь за длинный язык,– устное порицание в матерной форме. Неприятности будут кое у кого другого, которого здесь и нет вовсе, у тех, что всерьез прохлопали, хотя обязаны были бдить... Ну, тебя можно оставить одного? В петлю не полезешь? Я серьезно спрашиваю.

– Поди ты,– огрызнулся Мазур.

– Значит, не полезешь,– констатировал Лаврик.– И правильно. Не стоит оно того.

– Но как же...

Он и сам толком не знал, что хотел сказать. Однако Лаврик, очень похоже, его понял.

– Да вот так,– сказал он, подумав.– Ни симпатичная мордашка, ни папа-адмирал еще не гарантируют от того, что в мозгах не заведется блудливость, плавно перетекающая в шестьдесят четвертую статью... Это где-то у Стругацких, кажется? «Она была такой красивой, что не могла не быть умной, доброй...» Вздор. Муть голубая. Ежели судить по физиономии, то нашему Панкратову пора маршальские звезды навесить или вылепить с него статую доброго самаритянина, аллегорическую персону «Доброта и души тепло»...– Он вздохнул, поднялся, тщательно застегнул брякнувшую сумку, похлопал Мазура по плечу.– Ну, я пошел, мне теперь до утра глаз опять не сомкнуть, задушевные беседы пойдут, пока клиентка в нужной кондиции и не оклемаласьтолком...

Дверь тихо закрылась за ним. Мазур зажал лицо ладонями.

Такого прилива жгучего стыда и бессильной злости с ним еще, пожалуй что, и не случалось вовсе.

«Один солдат на свете жил, красивый и отважный, но он игрушкой детской был, ведь был солдат бумажный...»

Слишком много для одного человека, право же. Слишком много. Чтобы вот так, со всего размаха – мордой в грязь, в самое поганое дерьмо... Как же теперь жить-то? Неясно совершенно. Но в одном Лаврик прав: никакой петли, мужик обязан держать удар...

Глава пятая

...в чьем сердце пляшет желтый бес

– Завтракал? – спросил Морской Змей, не оборачиваясь.

Плетущийся за ним Мазур мотнул головой:

– Нет.

– Это ты зря. Давай-ка по уставу, прием пищи есть прием пищи... Потом сразу пойдешь и как следует подзаправишься.

– А куда мы?

– Бумажку подмахнуть,– загадочно ответил Морской Змей.– Так, проформы ради... А затем начинается боевое дежурство. Минут через несколько снимаемся с якоря и уходим в точку рандеву. На эсминце груз будет целее, а нам еще тащиться через половину шарика... Ты что фыркаешь?

– Знаешь, мне вдруг пришло в голову...– сказал Мазур, пытаясь прогнать из души эту чертову пустоту.– Мы столько дней тут пластаемся, под водой творится черт знает что, а ни одна живая душа из посторонних понятия ни о чем не имеет. А ведь их чуть ли не полсотни... Смешно?

– Не смешно, а закономерно,– сказал Морской Змей.– Значит, мы хорошие профессионалы... Имей в виду, тут нарисовался еще один непонятный сюрприз. С рассветом пришла моторка. Оператор нашей Мадлен, этот байбак сонный, и еще какой-то сопляк. Привезли ей из Виктории почту, все вроде бы естественно, но потом у них, изволите ли видеть, мотор накрылся. Мы, конечно, благородно полезли помогать, выяснилось – не врут, накрылся, и качественно. Вот только, чтобы добиться такой поломочки, надо хорошо потрудиться напильником... Придется везти их в Баэ, а что поделать? Не за борт же выбрасывать...

– Не нравится мне это,– сказал Мазур.

– А никому не нравится. Дракон велел быть настороже, тебе по раскладу выпадает шлюпочная палуба. С одной стороны, троих лягушатников особенно остерегаться не следует при нашем перевесе, а с другой – поди пойми, что у них на уме и кто им может на подмогу нагрянуть.

– Ну, у нас же полицаи на борту. Эти ребятки, что с Дирком, смотрятся и покруче, чем те двое покойничков, и вооружены лучше.

– То-то и оно...– задумчиво промолвил Морской Змей.– Заходи.

Он распахнул перед Мазуром дверь с табличкой: «Лаборатория № 5. Посторонним вход воспрещен». Мазур послушно вошел в их лазарет, потаенный, в хозяйство Лымаря.

Сам Лымарь, не обернувшись на стук двери, согнувшись, старательно сметал в совок позвякивающие осколки – кажется, обычного стакана. Одно из белых кресел оказалось перевернутым, на глазах у Мазура Лаврик поднял его, аккуратно поставил под иллюминатором. Поморщившись, поднял руку ко рту и пососал длинную кровоточащую царапину на тыльной стороне ладони.

– Йодом помажь,– угрюмо сказал сидевший здесь же Дракон.– Не тяни в пасть...

Лаврик не отреагировал, продолжая сосать царапину. Он был растрепан и как-то незнакомо возбужден, пенсне сидело на носу косо.

– Ага, садись, Кирилл,– сказал Дракон помягче. Придвинулся поближе, хлопнул Мазура по коленке.– Понимаешь, тут такое дело, придется тебе в качестве свидетеля на протоколе расписаться...

Несмотря на весь душевный раздрай, не отпускавший с самого момента пробуждения, Мазур все же холодно отметил, что адмирал пытается выглядеть спокойным и участливым, а на самом деле столь же возбужден, как и Лаврик, как Лымарь с его суетливыми движениями совком и веником...

– Какой протокол? – спросил Мазур настороженно.

– Ну, не допроса, конечно... Заверишь протокол врачебного осмотра покойной. Как полагается. Врач, капитан и два свидетеля. Триколенко уже расписался, а Самарину светиться не стоит... Труп у нас, знаешь ли. Скончалась гражданка Гридасова от острой сердечной недостаточности. Сердце у нее оказалось дохленькое...

Мазур оглянулся на белую ширму, но не смог ничего за ней рассмотреть. Резкий, острый аптечный запах, вовсе не напоминавший сердечные лекарства, еще висел в каюте – и усилился, когда совсем рядом с Мазуром осторожно пронес совок Лымарь.

Подняв голову, Мазур встретил взгляд адмирала – не злой, как следовало бы ожидать, а полный боли. Именно этот взгляд и заставил молчать, хотя у Мазура так и рвалось из груди то ли ругательство, то ли оханье.

– Как же...– только и пробормотал он.

Дракон нагнулся к нему, произнес тихо, доверительно:

– Понимаешь, Валерка Гридасов – золотой мужик. Я с ним воевал, от звонка и до звонка, Отечественную, а потом и с япошками. Он правильный мужик, ясно? Моряк от бога. Ни в чем он не виноват, конечно, но из-за этой поганой мокрохвостки, зуб даю, не только может огрести полные трюмы неприятностей, но и погон лишиться. А это будет неправильно. Категорически неправильно... Только кто ж нас послушает, наверху после этого пидера, Саблина, совсем озверели, в другое время еще можно было рассчитывать на объективное рассмотрение, а теперь... Нас тут пятеро, и четверо собираются молчать, как рыбы... Присоединишься?

– А...

– Получится,– подхватил Дракон на лету его невысказанную мысль.– Обойдется. Будет, конечно, Валерке втык и разнос, не без того, но это уже пройдет по другому разряду. Нам, старикам, к строгачам не привыкать... Видишь ли, эта паршивка сама к нам пришла, чтобы ты знал. И, путаясь в соплях, настрочила обширнейшую явку с повинной. Вон, на столе лежит... эпистоляр, что твоя «Война и мир». Что у нас прописано в уголовном кодексе? Освобождается от ответственности гражданин СССР, завербованный западной разведкой, ежели он пришел с повинной и чистосердечно во всем признался. Пришла она и призналась. А потом сердчишко не выдержало. Для адмирала Гридасова этот вариант весьма неприятен, но другой расклад был бы еще хуже... Я на тебя надеюсь, Кирилл... Все я понимаю, что у тебя на душе, да, видишь ли, войны никогда не бывает ни слишком мало, ни слишком много. Война – она и есть война. На аркане тебя в «морские дьяволы» не тянули, сто раз мог гордо развернуться и уйти...