Михаил Серегин - Крестом и стволом Страница 67

Вся логика следствия опиралась на одно незыблемое допущение: милиционеров «мог» убить священник, и ничто не могло отвратить прокуратуру от этого порочного, но весьма соблазнительного подхода.

Но самое паскудное – по Усть-Кудеяру поползли слухи. То говорили, что менты нашли у попа в доме тот самый топор, которым он зарубил обоих лейтенантов, то утверждали, что на самом деле священник давно во всем сознался, и пока его не арестовали только потому, что менты не могут договориться с патриархией.

Отец Василий понимал, кто распространяет эти слухи, но поделать ничего не мог. И, что особенно печалило священника, даже его лучшие друзья, хотя и относились к этим слухам по-разному, в принципе допускали мысль, что он «мог» убить.

– Я вас не виню, батюшка, – качала головой Вера. – У меня у самой был период в жизни, когда я могла убить. И, поверьте, убила бы, безо всяких сожалений.

– Давай-ка я тебя в областную психушку на обследование пристрою, – предлагал Костя. – У меня там однокашник работает, сделаем тебе справочку – ни один мент ничего не сумеет против тебя выставить. Правда, с годик потом полежать в больничке придется. А ты как думал?!

– Не тушуйтесь, батюшка, – вздыхал сторож Николай Петрович. – И в зоне люди живут. А простит ли бог, разве скажешь? Только он это и знает.

Даже диакон Алексий и участковый Сергей Иванович стали смотреть на него как-то иначе. Знал Ковалев, что делает, когда запускал эти подлые слухи в народ… знал.

Только милиционеры, зачастившие в храм после той страшной находки, не строили из себя бог весть кого. Знали менты, кто есть кто в этом мире, и потому безо всяких сомнений и косых, убегающих в сторону взглядов один за другим заказывали панихиды по своим погибшим товарищам. И это, пожалуй, было единственное светлое пятно во всей этой непристойной истории. И отец Василий честно, с полной самоотдачей читал тропари и ектении, иерейские молитвы и отпуст.

Страшное произошло ранним ноябрьским утром. На Усть-Кудеяр наконец-то посыпался первый, робкий снежок, и грязные узкие улочки городка за несколько часов стали белыми и чистыми. Ночевавший по своему новому распорядку в храмовой бухгалтерии отец Василий вышел на костылях во двор и замер. У сторожки, что-то выспрашивая у сторожа Николая Петровича, стояли два бородатых мужика в рясах.

«Господи, помилуй! – взмолился священник. – Никак, гости из области!» Но все оказалось еще серьезнее. Потому что «гости» приехали из самой Москвы, из патриархии.

– Бог в помощь, ваше благословение, – подошли к священнику «гости». – Вот, ознакомьтесь, это наши командировочные удостоверения, а вот и распоряжение патриарха.

Отец Василий поднес бумаги к глазам. Буквы прыгали, не давая себя прочитать, но постепенно сложились в слова, слова в строчки, а строчки в жуткое по своему смыслу предложение: «от служения отстранить до выяснения всех обстоятельств».

– Что это? – сразу охрипшим голосом спросил священник.

– Вы же только что прочитали, – удивились «гости», хотя нет, какие там гости – теперь хозяева. – Вас временно отстранили от служения в усть-кудеярском храме Николая Чудотворца.

– Временно? – переспросил священник. Он знал, как долго тянутся всякие там временные решения.

– Временно, – подтвердил более взрослый посланец патриарха. – Вот отец Николай, – он указал на своего молодого спутника, – возьмет на себя всю храмовую работу. Давайте-ка лучше сразу в бухгалтерию пройдем, нам придется ваши дела принимать.

Священник вгляделся в отца Николая. Преемник и впрямь был совсем еще салажонок. Большие круглые глаза, слабо вьющаяся козлиная бородка и жиденькие усики, высокий белый лоб и прыщи – таким и был новый божий служитель.

«Господи! – вздохнул отец Василий, глядя на своего преемника. – И как же ему будет трудно!» В этот момент он еще не успел подумать о себе, о том, чем будет заниматься он сам, если молоденький попик займет его место в храме.

Он провел представителей в бухгалтерию, но в бумаги зарылся лишь старший; юный отец Николай сразу же попросил показать ему храм, с тем, чтобы он успел подготовиться к утреннему богослужению. И только тогда до отца Василия дошло, что он теряет!

Эти дни оказались невероятно трудны. Каждый час отцу Василию приходилось напоминать себе, что уныние – один из самых тяжких грехов и он не должен так легко сдаваться. Оказавшись без любимого дела, он лишь с огромным трудом находил малюсенькие крупицы смысла в ставшей серой и обыденной жизни. Священник сходил к Косте, потребовал снять с него гипс и принялся часами разрабатывать свежесросшиеся конечности. Он вытащил из-за иконы Божьей Матери и перепрятал в свою летнюю кухню копию журнала с компроматом. Он принялся считать часы от допроса до допроса и каждого очередного вызова к Пшенкину ожидал с нетерпеливой тоской.

Теперь он особенно ясно осознал, как же ему не хватает рядом с собой главной родной души – Олюшки, и только ласковая кобыла Стрелка немного скрашивала его унылое, лишенное тепла и смысла существование.

Он почти привык к тому, что чуть поодаль от его ворот вечно стоит потрепанный, явно ментовский «жигуль», хотя с радостью принимал негодование по этому поводу своих немногих гостей. Их, тех, кто не бросил его в трудный час опалы, действительно осталось совсем немного: Костя, сторож Николай Петрович да бывшая проститутка, а ныне продавщица и официантка придорожной шашлычной Вера.

И вот в один из бесконечно одиноких, печальных вечеров кто-то негромко постучал в его окно. Сидевший за книжкой священник встал, пересек летнюю кухню и молча, даже не спрашивая, кто пришел, отворил дверь.

– Батюшка! – влетела перепуганная, запыхавшаяся Вера. – Срочно убегайте!

– Куда? – не сообразил священник.

– Подальше отсюда! – Вера захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной. – Ко мне сейчас мент подошел, говорит, вам меру пресечения изменили.

– Ну и что?

– Как что? – изумилась Вера. – Неужели вам нравится в кутузке сидеть?

Отец Василий крякнул и потер лоб. В кутузку ему не хотелось. Потому что первое, о чем он подумал, был тот страшный, вбитый под самым потолком крюк в кабинете старшего следователя Пшенкина – в том, что капитан ждет не дождется, когда подвесит на нем строптивого священника, сомневаться не приходилось.

– А это точно? – спросил отец Василий.

– Он ко мне подошел так и говорит: «Беги быстрее к батюшке, скажи, что за ним вот-вот приедут. Пусть уходит!» Я спросила, с чего это, а он и говорит: «Ему меру пресечения изменили».

«А что, если это провокация?» – подумал священник, но тут же отбросил эту мысль. В тот самый миг, когда Ковалев методично повел его к судебной расправе, надобность во всякой уголовщине автоматически отпала. Теперь пожаров, налетов и покушений можно было не опасаться – делать из отца Василия пострадавшего и вызывать к нему сочувствие широких верующих и неверующих масс Ковалеву стало ни к чему.

– Что вы думаете?! – надрывно зашептала Вера. – Бегите к чертовой матери! Думаете, они вас пощадят?!

– Не чертыхайся, – попросил поп и сел за стол. Принять решение так быстро у него не получалось.

Было очевидно, что до тех пор, пока не произошло чуда, ничто хорошее отца Василия впереди не ждет. Вели его на заклание терпеливо и методично. Но чудо происходить не торопилось. Священник призвал на помощь всю силу своего ума и весь свой жизненный опыт, но даже после длительного поиска никакого оптимистичного выхода не увидел – одни капканы. Сбежит он или нет, по сути ничего не меняло. И так, и так он оставался подозреваемым номер один, и так и так его ждали железный крюк в пшенкинском кабинете, следственный изолятор и суд. Но если он сбежит и ему хоть немного повезет, он доберется до Москвы, и расклад снова изменится – и не в пользу Ковалева.

– Да, – решительно кивнул он. – Я ухожу!

Он достал и быстро надел мирскую одежду, вытащил и засунул за пояс заветный журнал, забрал из шкатулки всю свою наличность и выглянул в окно. Там, на въезде с трассы виднелись два желтых пятна фар. И они приближались.

– Так, Вера, пошли, – забеспокоился он. – Здесь больше делать нечего.

Они выскочили на улицу и нырнули в тень соседского дома. Отсюда было прекрасно видно, что машина едет именно к священнику, и это – ментовской «уазик».

– Все, Вера, я пошел, – прошептал отец Василий и двинулся к забору.

– Храни вас господь! – всхлипнула вслед Вера.

– Спасибо на добром слове, Верушка, – обернулся он.

На заднем дворе священник на секунду приостановился, оглянулся на летнюю кухню, ставшую последним его прибежищем, кинул взгляд на Стрелку и вдруг подумал, что кобыла снова может помочь. Понятно, что далеко он без седла не уедет, но отец Василий знал и другое. Как только Ковалеву станет известно, что священник сбежал, милицейские ориентировки уйдут на каждую железнодорожную станцию, а на Стрелке отец Василий вполне сможет за пару дней пересечь границы губернии по любому бездорожью. И это уже совсем другой разговор, потому что искать его будут в первую очередь на транспортных артериях.