Евгений Сухов - Заповедь Варяга Страница 7

Начальник исправительного учреждения Джек Стейнбек разместился за мониторами. Отыскав в спортзале русского мафиози, он увеличил изображение.

В этот день дежурным по этажу был лейтенант Джон Спенсер, ему не терпелось уйти поскорее – на то были свои причины. Его дочь, восемнадцатилетняя Катрин, уже третий раз возвращалась далеко за полночь. Джон сделал вид, что не замечает позднего возвращения любимицы, но через своих друзей установил, что она встречается с парнем по имени Билл, который был известен полиции как поставщик наркотиков. Спенсер хотел лично нанести визит парню, чтобы убедить его не встречаться с дочерью полицейского. Сначала по-хорошему.

Но если он окажется недостаточно понятлив, то уже при следующей встрече следует пообещать молодому наркодельцу место в городской тюрьме, где гориллоподобные и похотливые негры мигом лишат его целомудрия. Неожиданно из спортзала донесся какой-то настораживающий шум. Распахнув дверь, Джон увидел, как Том попытался ударить русского. Но тот оказался необыкновенно проворен – отшатнувшись в сторону, он что есть силы ударил Тома ребром ладони по сонной артерии.

– Лежать! Если не хочешь получить дыру в башке! – рявкнул Спенсер, размахивая «магнумом». Можно было не сомневаться, что он непременно выполнит свое обещание, стоит только одному из заключенных приподнять голову. Следом за лейтенантом Спенсером, размахивая дубинками, вбежало двое надзирателей. Спенсер был одним из лучших стрелков штата, и он с готовностью докажет всему управлению, что не зря пропадал в тире.

– Наручники на этих скотов! Весь оставшийся срок они проведут у меня в одиночных камерах!

Лейтенант Джон Спенсер был доверенным лицом Стейнбека. Практически у того не существовало от него секретов, и Джек с радостью вручил бы ему ключи от своего кабинета, если бы представилась возможность занять более высокое кресло. Распластанный на полу атлет – зрелище куда более жалкое, чем кит, выброшенный стихией на берег. Гигант перегородил почти весь спортзал, и заключенные держались от него на почтительном расстоянии, как будто опасались, что он способен утянуть в преисподнюю всякого, кто посмеет приблизиться к нему. Рот Тома был широко открыт, словно он хотел поведать присутствующим какое-то значительное откровение. Да вот не успел, навсегда задохнувшись на полуслове.

– Что здесь происходит? – спросил Джон у русского, показав на безжизненно распластанное тело Тома.

– Я защищался, сэр, – коротко, но с большим достоинством отвечал русский.

– Ладно, разберемся, – буркнул лейтенант, понимая, что сегодня ему придется задержаться.

Один из надзирателей, подтолкнув Варяга в спину, уважительно поинтересовался:

– Где ты так научился драться, русский?

Вор едва заметно улыбнулся:

– В российской тюрьме.

Том подвел. Жаль. Теперь Рой Лоренц со злорадством думал о том, как приласкал в полутемной комнате очаровательную Люси. Он закинул ей юбку на самую макушку, приставил головой к стене и, вкладывая в каждое движение одновременно ярость и похоть, утолил злобу. Крохотная месть бывшему приятелю. Но как теперь обо всем поведать Луиджи Гобетти?

После случая с Томом Варяг стал более осмотрительным. Владислав старался не стоять в плотной толпе. Старался не держать за своей спиной людей, вызывающих опасение. Внимательно относился к каждому встречному и непременно обращал внимание на то, какими предметами заняты руки заключенных. Несколько нетрудных правил, позволявших выжить в тюрьме. Его можно было сравнить с кабелем высокого напряжение, излучающим вокруг себя сильное магнитное поле. Многие из арестантов понимали, что следовало быть полнейшим безумцем, чтобы вторгнуться в это напряжение, хотя бы по касательной. Заключенные, всмотревшись в лицо русского дона, немедленно уступали ему дорогу. Утром Варяг вновь виделся с Нестеренко. Егор Сергеевич уверял, что делает все возможное и даже невозможное для того, чтобы вытащить его из тюрьмы. Что ж, вероятно, так оно и было в действительности. У Варяга не было оснований не доверять Нестеренко.

Академик говорил о том, что прорабатывался неплохой вариант обмена его на одного американского коммерсанта, который в порыве ревности придушил свою русскую сожительницу. И когда уже федеральные службы договорились между собой об обмене, американец вдруг не выдержал тягот следственного изолятора и повесился на резинке от собственных трусов. Грустно усмехнувшись, Нестеренко добавил, что в Бутырке блатные выделили для него парашу, и бедный иностранец полгода просидел верхом на крышке, потешая камеру рассказами о деловой жизни Манхэттена и о театрах Бродвея. Егор Сергеевич сообщил, что виделся со Светой, которая надеется на скорое освобождение Владислава, и это была самая замечательная новость, которую Варяг услышал за последние недели. Уже на прощание Нестеренко просил поберечь себя, чем вызвал у Варяга едва заметную улыбку. В эту минуту академик напоминал старого деда, всерьез обеспокоенного судьбой непутевого внука. Владиславу ничего более не оставалось, как успокоить старика искренним обещанием не ввязываться ни в какие ситуации, которые хоть в малейшей степени могли угрожать его жизни.

Нестеренко вдруг вспомнил свое последнее свидание с Варягом в России. Из Вены Владислав выехал на следующее утро, как и обещал Ангелу при их последней встрече. Помнится, погода в Москве была очень дрянной.

Нестеренко сидел на скамье и тихо пыхтел сигаретой, а порывы злого ветра без жалости рвали струйку сизого дыма на части, растворяя ее в вечерних сумерках. Такая погода всегда напоминала Егору Сергеевичу далекие Соловки. Академик поежился, как будто изморозь сумела-таки пробраться сквозь поднятый воротник. Частенько ему казалось, что все произошедшее с ним всего лишь плод его воображения: тот, другой Нестеренко, был молод, не очень уверен в себе и очень хотел жить. Если и походил он на него нынешнего, так только глазами. И лишь наколка «СЛОН», надежно спрятанная под рукавом рубашки, постоянно напоминала о давно канувших в Лету неприятных фактах биографии. Грустно все это.

Нестеренко бросил недокуренную сигарету в урну и медленно поднялся. Следом за ним с соседней скамьи встали двое молодых мужчин. Это была охрана. Хорошо зная привычки своего хозяина, они последовали за академиком на расстоянии пяти шагов. Им было известно, что старик обожал одиночество, пусть даже такое, и мог подолгу зябнуть на пустынной лавочке, предпочитая глубокие раздумья сытному обеду в шикарном ресторане.

Неожиданно Нестеренко остановился и движением пальца подозвал к себе крупного светловолосого мужчину.

– Все ли готово, Павел?

– Да, Егор Сергеевич. Только как мы его узнаем?

– Очень просто. Я подойду к нему и задам какой-нибудь пустяковый вопрос.

Блондин понимающе качнул головой:

– Все ясно, это будет тот самый человек.

– Потом вы должны будете исчезнуть на несколько дней. Когда все успокоится, я дам вам знать. А теперь оставьте меня, я хочу побыть в одиночестве.

Мужчина поспешно вернулся к своему напарнику, а академик неторопливо побрел дальше. Егор Сергеевич уже давно не выходил без сопровождения. Он успел смириться с присутствием охраны, главное, чтобы парни излишне не докучали ему своим присутствием и оставались незаметными, как вечерние тени.

Сквозило. Порыв ветра ударил в лицо, и Нестеренко невольно зажмурился. Уже третий день его не отпускал от себя далекий Север, и даже в холоде столичного города ему чудилась стылая погода приполярного края. Он не однажды задумывался над тем, как легко предаются прежние убеждения, стоит только человеку оказаться за колючей проволокой. Особенно рельефно это наблюдается при дефиците еды, тепла, одежды. Не однажды приходилось наблюдать за тем, как друзья предавали друг друга только потому, что была возможность поспать не на жестких нарах, а на тонком топчане, заменяющем матрас. Многие старались самоутвердиться за счет таких же зэков, какими являлись сами, и назойливо нашептывали начальству о многих заговорах, рассчитывая тем самым вырвать для себя послабления в строгом тюремном режиме. Иным это удавалось.

До встречи с Варягом оставалось пять минут. Егор Сергеевич знал, что его бывший ученик явится ровно без одной минуты и будет нетерпеливо поглядывать в ту сторону, откуда должен явиться академик.

Так произошло и в этот раз.

Варяг поджидал Нестеренко в условленном месте Кутузовского проспекта и беспокойно поглядывал на часы. В его глазах было столько досады, как будто бы он пришел не две минуты назад, а уже целый час растранжирил в бестолковом ожидании. Егора Сергеевича он заметил издалека, однако приветствовать не спешил, и, только когда академик подошел достаточно близко, он, здороваясь, приподнял руку:

– Рад вас видеть, Егор Сергеевич.