Борис Цеханович - Хлеб с порохом Страница 7

Кушмелев и Большаков после обеда ушли в штаб полка, решать вопросы убытия домой. Завтра делегация после обеда уезжала в Моздок, чтобы оттуда вечером вылететь в Улан-Удэ. Вместе с ними решил ехать и Большаков-старший. Честно говоря, я привык к обоим, особенно к Павлу Павловичу, который как-то сразу влился в наш коллектив и принимал активное участие в жизни батареи. Большаков несколько сторонился нашей компании и был больше с сыном.

Завтра также кончалось и перемирие между нашими войсками и боевиками. Вечером они влезли в мою радиосеть и стали, как обычно, угрожать нам. Врубив на радиостанции максимальную громкость, я предложил послушать боевиков обоим отцам. Несколько духов, перебивая друг друга, на разные лады рассказывали, что в ночь с 22 на 23 февраля они нам устроят «ночь длинных ножей» и всех вырежут, тем самым они почтят память предков, которых 23 февраля 1944 года советская власть силой вывезла в различные районы СССР. Выслушав эту белиберду, я в течение нескольких минут препирался с духами, приглашая ночью к себе, чтобы разом их истребить, а не вылавливать по всей Чечне. Все кончилось, как обычно – взаимными оскорблениями и угрозами. Но впечатление на родителей этот обычный треп врагов произвел гнетущее. Ночью они несли службу более добросовестно и серьезно и требовали такой же службы от других.

День наступил солнечный, теплый и не предвещал ничего неожиданного. Но в одиннадцать часов внезапно на южном выходе из Чечен-Аула разгорелся нешуточный бой между боевиками и третьим батальоном. Два танка духов с небольшим количеством автоматчиков выскочили на окраину и открыли огонь по переднему краю батальона. Мы стояли на насыпи и напряженно смотрели на поле боя, где в дыму и в пыли разрывов крутились два танка противника. Туда же били и наши танки, метались трассы от зенитных установок, но без результата. Я выгнал одну установку на насыпь и примеривался к тому, чтобы пустить по чеченским танкам ракету, когда на насыпь Алушаев притащил радиостанцию и протянул мне наушники:

– Товарищ майор, командир полка вызывает.

– Альфа 01, я Лесник 53. Прием.

– Лесник 53, бой на южной окраине видишь?

– Да, Альфа 01.

– Танки противника видишь?

– Да.

– Поразить со своей позиции сможешь?

– Могу, но очень рискованно, можно в дыму и пыли спутать чеченские танки со своими.

– Хорошо, тогда не надо. Наблюдай. Конец связи.

Бой не утихал и гремел с прежней силой.

– Борис Геннадьевич, может быть, все-таки ударим туда ракетами, а то я так и уеду, не побывав в бою? – Кушмелев-старший был возбужден, и ему не стоялось на месте.

– Павел Павлович, нет, рискованно. Но мне кажется, что мы еще поучаствуем.

Я как сглазил. Слева, с позиций морских пехотинцев, послышались разрывы снарядов. Мы все повернули туда головы и увидели опадавшую землю от разрывов. Судя по разрывам, снаряды были от 122-миллиметровых гаубиц. Еще два разрыва легли среди окопов. Значит, где-то на окраине Чечен-Аула сидел артиллерийский корректировщик чеченцев.

– Всем наблюдать за окраиной деревни. Искать наблюдательный пункт духов, – подал я команду.

Все зашарили глазами по Чечен-Аулу, и через три минуты радостный вопль Кирьянова возвестил о месте нахождения НП:

– Борис Геннадьевич, на мечети они!

Только Алексей Иванович прокричал о местонахождении, как я сам в бинокль увидел чеченцев. Их там было четыре человека.

– Некрасов! Верхушка мечети – навести! Огонь по моей команде.

Сержант, как всегда, уловил все с первого слова и нырнул в люк, я же кинулся к радиостанции. Существовал приказ: по мечетям и кладбищам не стрелять.

– «Альфа 01», я «Лесник 53», обнаружил НП противника на мечети, – только я произнес последнее слово, как меня по ноге сильно пнул Кирьянов: зачем говорить где. Но я махнул на него рукой. – Разрешите открыть огонь по мечети?

Получив тут же «добро», я скомандовал в радиостанцию:

– Некрасов, огонь!

Ракета сорвалась с пусковой и помчалась по восходящей траектории к цели. Но духи, наверное, слушали наш эфир. Только я произнес слово «огонь», как они стремглав ринулись по лестнице вниз, бросив наблюдательные приборы, и выскочили на третий этаж минарета, примыкавшего к мечети. Ракета попала в пустой уже верх и разнесла верхушку минарета. Некрасов, увидев бегство боевиков с верха, тут же пустил ракету по третьему этажу, но духи помчались еще ниже, и ракета опять разорвалась безрезультатно, лишь разрушив частично третий этаж. Третья ракета попала в опять пустой второй этаж, подняв в воздух клубы красной кирпичной пыли. Некрасов, высунувшись по пояс из люка, вопросительно смотрел на меня. Я размышлял лишь пару секунд.

– Некрасов, четвертой ракетой бей в окно чердачного помещения мечети, посмотрим, что там.

Ракета, пробив окно, залетела внутрь, под крышу. Мы все ожидали, что от взрыва внутри вздыбится только часть шиферной крыши, но такого мощного взрыва не ждали. У духов, наверно, там стояли емкости с горючим, отчего вся крыша взорвалась, превратившись в один стремительно расширяющийся огненный шар, из которого в разные стороны вылетали осколки шифера, а то и целые куски, падая вниз щедрым дожем на большом расстоянии от здания.

– Вот это да! – в восторге завопил Павел Павлович и так сильно ударил меня по плечу, что я чуть не свалился с насыпи в арык.

Мы повернулись в сторону позиций морских пехотинцев и наблюдали за ними несколько минут. Снаряды больше туда не падали: значит, это и был наблюдательный пункт чеченских артиллеристов.

– Товарищ майор, у меня еще одна ракета осталась. Куда ее? – крикнул мне сержант с пусковой установки.

И тут я не колебался. Еще когда сделали первый пуск по минарету, я в бинокль увидел на кладбище, на пороге сторожки наблюдателя, за которым мы давно охотились. Он и сейчас смотрел на наши позиции, даже не скрываясь, держась одной рукой за дверь.

– Некрасов, через кусты, по духу, на крыльце сторожки.

– Борис Геннадьевич, где? Где? – затеребил меня за рукав Кушмелев.

Показав ему боевика, мы стали наблюдать за полетом ракеты, которую Некрасов уже запустил. Я не надеялся, что Некрасов сможет провести ракету через кусты, так густы они были. Но сегодня удача была на нашей стороне. Ракета, благополучно миновав ветки, попала в крыльцо и красиво взорвалась, подняв тело духа на воздух и на несколько метров отбросив его за сторожку. Больше мы его там не наблюдали. А танки и автоматчики чеченцев, отступив обратно в деревню, прекратили огонь, и бой сам собою закончился.

…Наступило время прощаться. Вещи отъезжающих вынесли к дороге, и я по просьбе Кушмелева-старшего построил батарею. Павел Павлович встал на середину строя, откашлялся:

– Всегда и всему приходит конец. Заканчивается и наше пребывание. Честно хочу сказать, что мы с Григорием Ивановичем остались бы еще с вами повоевать. Нам понравилось у вас. Понравилось, как вы живете, чем вы живете. Понравилась ваша батарея, ваш крепкий воинский коллектив, понравились ваши командиры, но цель свою мы выполнили: приехали, посмотрели на вас и уезжаем успокоенные и обо всем увиденном обязательно расскажем вашим родителям. Такое же впечатление и у всей делегации в целом за весь полк. Помимо главной задачи – доставить вам посылки и небольшую помощь родины, мы хотели разобраться в ваших офицерах. Мы разговаривали, общались с вами, но больше всего присматривались к вашим командирам. И вот что хочется сказать по этому поводу. Если вы будете слушать своих командиров, выполнять все их требования и указания, то мы уверены, что вы вернетесь домой живыми и здоровыми. Мы убедились, что ваши командиры имеют моральное право вести вас в бой и имеют для этого достаточные знания и опыт. Мы также с Григорием Ивановичем призываем вас не пить. Не пейте эту гадость, никогда водка не доводила людей до добра. Помните, не стоит из-за пяти минут радости приносить горе своим близким. Пьяный человек на различные ситуации реагирует совершенно по-другому, чем трезвый. И последнее: Борис Геннадьевич, наверно, ломает голову над вопросом: знаю я или не знаю, что это он разбил лоб моему сыну. Знаю, Борис Геннадьевич, и не осуждаю. Мы понаблюдали за вашим командиром батареи и решили с Григорием Ивановичем, что передаем ему свои отцовские права. Борис Геннадьевич, если наши дети – а я тут говорю не только от себя, но и от других родителей, – так вот, если наши сыновья не понимают слов, то мы разрешаем настучать им по лицу и другим частям тела. И ничего тут страшного нет, пусть вам лучше морду начистят, но зато вы приедете домой живыми и здоровыми. Только, Борис Геннадьевич, не переборщи: не ломай челюсти, ребра, они дома пригодятся, – по строю прокатился смешок. – Все ваши письма, я обещаю, будут доставлены вашим родным и близким.

Павел Павлович замолчал и уступил место Большакову. Григорий Иванович был лаконичнее:

– Я поддерживаю все, что здесь сказал Павел Павлович.