Евгений Сухов - Бубновый туз Страница 7

— Сколько ты хочешь? — после некоторого колебания спросил Копыто.

— Добавишь миллионов пять, и будет то, что надо. Да еще поклажа…

— Ну ты и раскатал губу! — поморщился Егор.

— Это ведь воробушки! Легко прилетели, легко и улетят!

— Ничего себе воробушки, — взбунтовался Копыто, — кому-то из-за них и свинец придется поглотать. И с чего ты взял, что будет поклажа?

— Мы тут со своей стороны пробили, в поезде нэпманов будет, как сельдей в бочке! Если ты, конечно, против, то давай считать, что разговора не было. И разбегаемся! Мое дело сторона. Я тебя не знаю, ты меня не знаешь, — пожал красноармеец плечами.

— Ладно, хорошо. Но чтобы все было в ажуре!

— Все будет как положено, — повеселев, пообещал собеседник и, кивнув на прощание, пошел в сторону вокзала.

Три подводы, запряженные лошадьми вороной масти, стояли неподалеку от перрона. А кучера, дядьки в длиннополых тулупах, азартно резались в карты. Картина привычная. Наверняка понаехали откуда-нибудь из дальних сел продавать товар. Горожане — народ зажиточный, а потому стоило рассчитывать на хорошую копейку. И, только присмотревшись, можно было различить обрезы, угловато выпирающие из-под тулупов. Впрочем, и это объяснимо — время нынче лихое, а потому без оружия нельзя никак!

Подошел Егор Копыто. Тронув мужичонка, сидящего на козлах, спросил:

— Ты ничего не забыл?

Тряхнув пегой бородкой, тот всерьез обиделся:

— Как же можно? Не впервой! Дело-то привычное.

— Скоро будут. Не зевай…

— А я завсегда, — широко улыбнулся мужичонка, показав щербатый рот. — Меня только крикни! — Повернувшись к напарнику, такому же бородачу, как и он сам, зло проговорил: — Ну чего варежку распахнул? Бросай стерки!

Егор отступил на три шага и растворился в темноте. Еще некоторое время был виден горящий окурок папиросы, брошенный им на землю, а потом потух и он.

Пройдя метров пятьдесят, Егор свернул на узкую тропу, которую с обеих сторон плотно обступали заросли боярышника. Раздвинув кусты, он негромко позвал:

— Гаврила, ты здесь?

— А где же мне быть! — бодро отозвался молодой голос. — Жду.

— Ладно, будь здесь. Не высовывайся, там легавые по перрону шастают.

— А мне легавые — тьфу! — весело сказал парень. — С одного кармана хаваем.

— Будь готов, скоро подойдет. Твои-то здесь?

— Куда же им деться-то? Рядом стоят.

— Это я так… Не разглядеть тут ни хрена!

Станция Ховрино пользовалась дурной славой. Не далее как шесть месяцев назад здесь был ограблен поезд и убит машинист, попытавшийся оказать сопротивление, а потому составы старались проскочить гиблое место как можно быстрее.

Машинист Большаков Иннокентий Яковлевич мысленно читал молитвы, проезжая стремное место.

Поговаривали, что близ этих мест лютовала банда Егора Копыто. Прежде Егор был правой рукой самого Кирьяна Курахина, а когда того «закрыли» в Чека, заделался «иваном», установив в банде жесткую дисциплину.

Подъезжая к станции, Большаков увидел, что семафор закрыт. Машиниста охватило дурное предчувствие — прежде такого не случалось.

— Что они там, уснули, что ли? — повернулся он к помощнику.

— Не знаю, Иннокентий Яклич, — бесшабашно отозвался вихрастый помощник. — Сейчас на дороге черт те что творится!

— Ну чего истуканом стоишь? — в сердцах прикрикнул машинист. — Давай три гудка!

— Ага!

Прозвучало три коротких гудка — прибытие.

Из дверей вокзала, помахивая красным фонарем, вышел дежурный.

— Ну что там случилось?

— Тормози состав, — крикнул невесело дежурный.

— Что такое?

— Ремонт путей. Совсем все износилось.

— Это надолго?

— До самого утра провозятся, а может быть, и больше.

Чертыхнувшись, машинист сбросил давление пара.

— Все, приехали… Ну чего стоишь?! — снова прикрикнул он на помощника. — Отворяй дверь. Попробуем узнать у начальника станции, что там случилось.

— Ага, мигом, — помощник расторопно отворил дверцу.

— Что за власть такая, никогда не знаешь, доедешь до места или нет, — сетовал машинист. — Или колесо отвалится, или впереди пути разберут. А то и вовсе ограбят. — Он уже было привычно поднес щепоть ко лбу, чтобы осенить себя крестным знамением, но неожиданно раздумал. Не молельное нынче время. — Тьфу ты! Не приведи господь!

Дверь отворилась. И тотчас на подножку, отбросив фонарь, вскочил «дежурный». За его спиной звякнуло расколовшееся стекло фонаря.

Ткнув в грудь машиниста стволом револьвера, налетчик весело скомандовал:

— К топке! Пикнешь — пристрелю гада!

— Понял, — испуганно попятился машинист.

— И ты к нему. — Он указал револьвером на помощника. — Гаврила! — гаркнул он в темноту. — Поднимайся сюда!

На подножку бодро запрыгнул высокий сухощавый парень.

— Будут баловать — стреляй!

— Понял, Егор! — широко улыбнулся Гаврила. — Только у меня ведь не побалуешь.

Где-то в хвосте состава прозвучало три винтовочных выстрела, а им в ответ раздалась короткая пулеметная очередь. Звякнуло разбитое стекло, и отчаянный женский вопль резанул по самому сердцу.

Спрыгнув на перрон, Егор зло распорядился:

— Да заткните вы эту бабу!

Глуховато бухнул выстрел, и крик мгновенно оборвался, на самой высокой ноте. Снова завязалась короткая перестрелка, затем по перепонкам ударила взрывная волна, предпоследний вагон, тяжеловато подпрыгнув, сошел с рельс.

— Кирьян в седьмом вагоне, — подошел к Егору белобрысый парень с «маузером» в руке.

— И в чем дело?

— Чекисты забаррикадировались, не пускают, мать их!

— Мне учить тебя, что ли?! — гаркнул во все горло Копыто. — Забыл, как это делается?! Очередями по окнам, чтобы неповадно было, и гони их в конец вагона.

— Понял! — весело отозвался парень и, придерживая рукой папаху на голове, кинулся к вагону.

Из соседнего вагона раздалась грубая мужская брань, которой отозвалась отчаянная женская мольба:

— Возьмите что угодно, только не убивайте!

Егор поднялся в вагон.

Гоша Одесский, учтиво склонившись перед хорошенькой пассажиркой, помахивал револьвером и взывал к пониманию.

— Мадам, вы меня принимаете за старьевщика, — заливался его обходительный приятный тенор. — Мне не нужна ваша ветошь. Пожалуйста, вот это колье!

— Возьмите!

— О господи! Какие у вас прекрасные ушки! А как их украшают сережки с бриллиантами! Снимай!

— Это подарок мужа.

— Я очень сожалею, мадам!

Не задерживаясь, Егор устремился по коридору в седьмой вагон.

— В морду ему! — услышал он рассерженный голос в последнем купе.

Послышался грохот опрокинувшегося тела, и следом испуганный голос запричитал:

— Забирайте все!

— Господа пассажиры! — звонко заголосил разбойный голос. — Даем вам две минуты, чтобы снять с себя все самое ценное. Иначе то же самое нам придется снимать уже с покойников.

У седьмого вагона раздалась длинная пулеметная очередь — на перрон густо и звонко посыпались разбитые стекла. Кто-то громко вскрикнул.

— Гони их в хвост!

Четверо налетчиков уже влезли в разбитые окна и, надрывая глотки, нагоняли страху:

— Всех постреляем! Бросай оружие! Вот так-то оно лучше будет. Давай сюда, Кирьян здесь!

— Где Савва?! — отчаянно выкрикнул Егор Копыто. — Куда его черти унесли?!

— Горло зря не дери, — сказал вышедший из-за спин жиганов медвежатник. В руке у него покачивался неизменный саквояж. — Не под пули же мне лезть.

Его степенный облик никак не вписывался в толпу гогочущих жиганов, поймавших кураж, — он был серьезен и сдержан, что еще более усиливало его сходство с провинциальным лекарем — какое может быть веселье, когда приходится ехать невесть в какую даль, да еще к ложу тяжелобольного. Поднявшись в вагон, он уверенно прошел в тамбур. Остановился напротив купе, где, вцепившись руками в стальные решетки, стоял Кирьян.

— Побыстрее! — поторопил его пахан. — Мочи больше нет ждать!

Взглянув на замок, Савва Назарович спокойно ответил:

— Придется потерпеть.

Щелкнув замками саквояжа, он распахнул его, и, порывшись в содержимом, вытащил коротенькую отмычку со множеством зубчиков.

— Вот эта в самый раз будет… Ну и замок тебе достался. — Он взглянул на Кирьяна, вцепившегося руками в решетку. — Я такие только в немецком банке видел. Видно, очень тебя большевики любят, если так крепко стерегут.

— У нас взаимная любовь, — зло отозвался Курахин.

Сунув отмычку в замочную скважину, медвежатник с минуту пытался провернуть ее, с усилием вращая кистью.

— Да тут все зубья поломаешь, — недовольно пробубнил Савва. — Крепко они тебя упаковали. — Металлические зубья отмычки, скрежеща, скользили по стальному сердечнику. — Дьявол их подери! Еще немного. — Протолкнув отмычку немного поглубже, он повернул ее еще раз, и тотчас раздался победный щелчок. Распахнув дверцу, Савва Назарович распорядился: — Выходи!