Сергей Алтынов - Русский ниндзя Страница 7

Попробуй, Илья. Покорять души людей – это даже важнее, чем побеждать в поединках, поверь мне. Ты должен дать понять, что ты – сильнее, но считаешь их не менее сильными. Что ты – умнее, но считаешь их такими же умными. Хвали их за те качества, которых нет у них и которые есть у тебя, – и ты станешь для них любимым старшим братом. Бей их, демонстрируй свою силу – и восхищайся их силой и умением. Унижай в делах – и повторяй на словах, что ты их очень уважаешь. Подчиняй своей воле – и внушай, что это свои желания они исполняют – ах, какие благородные желания, и как блестяще они их исполняют! И награди при всех, чтобы все видели... Это окупится!

Попробуй. Овладей этим искусством – и люди пойдут за тобой. И все будут говорить, что ты – прирожденный лидер, что это большая честь – стоять рядом с таким лидером, следовать его советам и указаниям.

И скоро ты сам для них станешь Мастером, Учителем, Наставником.

Попробуй! У тебя должно получиться. В тебе есть сила. Не только сила рук и ног. Есть сила духа, сила интеллекта. А сила – это самое главное...

Сила – сама по себе основание. Так всегда говорил Рощин, заставляя Илью выполнять очередное немыслимое упражнение – силовое или на растяжку. Значит, прав Тенгиз...

Тенгиз и сам знал, что он прав. Играючи, посмеиваясь в душе, он с каждой такой беседой все прочнее утверждал именно себя в роли лидера, учителя, наставника в глазах Ильи, вытесняя из его души образ Рошина. Время, потраченное на эти беседы, должно было окупиться многократно – уж очень хорош был парень. Из такого можно вылепить для себя орудие, которому не будет равных по убойной силе...

– Тенгиз Георгич, а можно я не иномарку куплю, а вложусь в ваше дело? Я ведь мечтал об Академии боевых искусств... Я ведь поэтому и пришел к вам, что ваш клуб – это уже почти...

Дядя Тенгиз долго вглядывался в лицо своего лучшего бойца. Нет, это не просто лучший боец. Скоро это будет лучший помощник...

– Ич! Ни! Сан! Си! Го! Рок! Зи! Эч! Ху! Тзю![9] – произносил Илья, гоняя что есть мочи, до седьмого пота, отобранных бойцов. Теперь он натаскивает тенгизовские охранные структуры. Получается неплохо – пацаны поверили в него, а ведь это та еще братва, почти все – после отсидки, и мнят себя большими мастерами, хозяевами жизни, точнее – жизни и смерти окружающих лохов. Поучения Тенгиза не прошли даром – Илья сумел накрепко вбить в эти бритые головы, что ему, Коршуну, в деле быстрого и элегантного превращения противника в отбивную нет равных, и он, Коршун, их этому обучит, не щадя их сил, мышц и связок, а иногда и костей. Пусть верят, что он передает им все, что знает. А он передаст почти все – кроме главного. Кроме тех особых секретов, которые ему, Илье, передал Рощин. Нет, этому боевому «мясу» никогда не стать сильнее Коршуна.

– Ич! Ни! Сан! Си! Го! Рок! Зи! Эч! Ху! Тзю!

Коршунов с усмешкой наблюдал их крупные, блестящие от пота тела. Старайтесь, ребята, старайтесь. Сейчас тот из вас, кто считает себя самым сильным, еще раз узнает, кто в лесу хозяин.

– А теперь спарринг. Гриша, ты!

– Ходжимэ[10] !

Вновь атака, уклон, блок, удар.

– Иппон[11] !

Противник не подает признаков жизни. Победитель молча прохаживается вдоль татами. И имя победителя – Коршун. Точнее, Илья Владимирович Коршунов.

– Сила – основание уже сама по себе! Глубже прогибайся, парень... Глубже, я сказал.

Стиснув зубы, Максим выполнял указания наставника. Прошло два часа, три, четыре...

Максим жил в деревенском «замке» Рощина уже целую неделю. Первые два дня хозяин просто присматривался к нему – ничего не показывал и не рассказывал, больше смотрел и слушал, несколько раз в день проводил короткие спарринги, выясняя, чего стоит новый знакомый, а к концу «испытательного срока» предложил остаться дней на десять «для более близкого знакомства», как он выразился.

После первых трех дней Максим в глубине души страстно желал, чтобы знакомство, хоть временами, становилось менее близким – он и не думал, что его тело может выдерживать столь чудовищные нагрузки, не ведал, что существуют столь изуверские упражнения. Но он лишь повторял то, что демонстрировал сам Рощин, по сравнению с ним, Максимом – пожилой человек, если не сказать старик. Тут уж взыграло мужское самолюбие, и только оно не позволяло Максиму признаться, что кишка тонка, хребтишко жидковат, и он «эту вахту не в силах стоять».

...Прошло четыре часа, пошел пятый... Рощин, лишь слегка вспотевший, улыбнулся.

– Все! Теперь можешь немного расслабиться. За эти дни в простой, грубой силе ты не прибавишь. Наоборот, накопится усталость. Но через некоторое время появится другая сила, сила духа, способная в нужный момент превратиться и в силу удара, и в силу противостояния удару. Эта сила – основа боевого искусства. Почувствуешь в себе эту силу – постигнешь суть философии ниндзяцу: «сила сама по себе – основание», – повторил в который раз Рощин свою любимую фразу. – Разовьешь в себе эту силу – станешь мастером. Но чтобы владеть этой силой безраздельно, чтобы управлять ею, ты должен... – Наставник сделал паузу и взглянул в потное, усталое лицо ученика. – Ты должен всегда, каждую минуту оценивать, что есть в сложившейся ситуации добро, а что зло. И всегда выбирать добро. – Рощин замолчал, опустил взгляд. Он сам был недоволен своей речью. Книжно как-то получалось. Показать он может, а объяснить, убедить словами... Ведь те же слова и Коршунову были говорены.

– Ходжиме! – команда к поединку прозвучала резко и неожиданно. От слов снова к делу.

Максим начал атаку вяло, после изнурительной разминки контактный поединок давался с трудом, привычного боевого азарта не было. Рощин учитывал это, однако периодически взбадривал парня легкими, но впечатляющими ударами по болевым точкам.

– Стой! – неожиданно произнес Наставник. И сам, сделав шаг назад, замер.

Максим мгновенно застыл – за несколько дней тренировок он уже привык четко выполнять любую рощинскую команду. И в эту же минуту Максим рухнул на траву под тяжестью чьего-то тяжелого волосатого тела.

– Не сопротивляйся! – голос Рощина звучал жестко. – Спокойно, Гром!

Ученик почувствовал быстрое прерывистое собачье дыхание в самое ухо.

– Это свой, Гром, – уже совсем другим, спокойным голосом произносит Рощин, и огромный пес, чуть поколебавшись, отпускает Максима и отходит в сторону.

– Ваша зверюга? – отдышавшись, спросил Максим.

– Нет, Гром – сам по себе. Но частенько гостит у меня. Вот и сегодня забежал. Не любит сидеть на привязи, обрывает любую цепь. Понимает каждое слово, так что поосторожней в его адрес.

– Он такой же, как и вы, – невольно вырвалось у Максима.

Рощин молча усмехнулся сомнительному комплименту и передернул худыми широкими плечами.

– Что ж, Гром, пришел – будь гостем. А гостя надо угостить. Перерыв на обед!

– Ич! Ни! Сан! Си! Го! Рок! Зи! Эч! Ху! Тзю!

Так прошли все три летних месяца. Поднимались в семь утра – и вперед. Рощин обучал Максима не только рукопашному бою, но и преодолению различных препятствий – высоких заборов, колючей проволоки...

– Если железо впилось в твою кожу, расслабься. Максимально расслабься. Впился шип спирали Бруно[12] – представь, что состоишь из воздуха, растекись по всей проволоке... Вот так! Видишь, даже спираль Бруно можно преодолеть, не поцарапавшись...

Учил Рощин взбираться на самые высокие деревья, самую высокую стену.

– Нужно вжаться в ствол... Слиться с ним в единое целое, мысленно представить себя частью дерева!

– Что-то вроде – «мы с тобой одной крови»? – переспрашивал Максим.

– Точно!

– Откуда вы все это знаете? И как вы... стали ниндзя? – наконец произнес Максим.

– Я уже говорил тебе – никакой я не ниндзя. Я – мастер ниндзюцу. Нет, лучше сказать, что я... следую учению ниндзюцу, исповедую его философию. А как я к этому пришел... Сперва я занимался боксом, даже был чемпионом области. Потом, уже когда учился в вузе, познакомился с одним парнем-иностранцем, который долгое время прожил в Японии. Он интересовался восточными боевыми искусствами, занимался карате, хотя вовсе не был мастером. Но зато у него были книги... Одна из них – о древнем боевом искусстве ниндзюцу, его философии. С описаниями не только боевых приемов и ритуалов, но и яркими рассказами об истории зарождения и развития этого учения. В большинстве своем это были легенды, иногда – совершенно фантастические. Но были и достоверные свидетельства необыкновенных способностей, которые развивали в себе последователи этого учения. Ведь это – целая философия совершенства духа и тела, целая культура... Я выпросил эту книгу у того парня, чтобы ее прочесть, выучил английский язык и множество японских терминов... Потом стал осваивать приемы, потом прочел еще много книг, а потом ниндзюцу стало моей жизненной философией. Вот и все!

...Утро у них начиналось с длительной пробежки, и завершался день также небольшим марафоном по пересеченной местности – подмосковный ландшафт богат всякими канавами, овражками, лесными зарослями и просто заборами.