Фридрих Незнанский - По агентурным данным Страница 7

— Я не хочу тебя! — вскричала Вера.

— Приятно, знаешь ли, когда девушка притворяется, будто никаких желаний у нее нет. Это так возбуждает! — хихикал Генрих, а его ладонь беспрепятственно продолжала обследовать каждый изгиб, каждую складочку ее тела.

Вера попыталась пригрозить:

— Я все расскажу твоей матери! Клянусь! Он снова рассыпался пьяным смехом:

— Матери расскажешь? А почему она, по-твоему, поселила тебя именно в этой комнате, с окном над сараем, по которому так легко взобраться и попасть внутрь?

Вера похолодела. Это невозможно! Фрау Фигельман, такая приветливая, улыбчивая, радушная. Но, вспомнив лицо хозяйки, когда она вместе с другими пела фашистский гимн, вспомнив ее дикий, безумный взгляд, в миг утратившее приветливость жесткое лицо, она поняла, что в этом доме все возможно.

Девушка изо всех сил попыталась высвободиться. Но добилась лишь того, что он поднял и стиснул в здоровенном кулачище, как в тисках, обе ее руки. Руки были больно вывернуты, фиксированы над головой, она была почти распята, беспомощная и беззащитная. Вторая его рука по-хозяйски шарила между ног. Она замотала головой, попытавшись сдвинуть колени, но не тут-то было. Он был очень умел и очень силен. Ее слабое сопротивление явно доставляло ему удовольствие, он прямо-таки упивался своей властью.

— Пусти, умоляю тебя, отпусти меня, — взмолилась девушка. — Я обращусь в полицию!

Генрих расхохотался.

— Какая же ты дура! Попробуй только! Ты сама заманила меня к себе. Все видели, как мы танцевали весь вечер. Как я обнимал и целовал тебя, а ты не сопротивлялась. Ты будешь посмешищем для всего города, для каждого приезжего. Газеты будут писать о тебе. Хочешь прославиться?

Он приблизил к ее губам свой слюнявый, пахнущий дешевым коньяком рот, она укусила его, ощутив соленый вкус крови.

— Ах ты сучка!

Сильный удар пришелся по скуле, голова ее мотнулась в сторону, но никакой боли Вера не чувствовала. Зато она очень хорошо чувствовала, как он навалился на нее, голый, потный, такой тяжелый, что, казалось, он расплющит ее. Еще мгновение, и он оседлает ее. От ужаса и унижения она почти лишилась чувств.

В этот момент что-то произошло. Скрип двери, какой-то неясный шум, звук удара, тело ее освободилось от тяжести, и она окончательно потеряла сознание.

Когда она очнулась, в комнате никого не было. Вера с трудом поднялась с разорванных простыней. Забравшись в ванную, она долго, не менее часа, терла свое тело мочалкой. Ей хотелось содрать кожу, по которой блуждали его руки… Наконец она вышла, оделась и села в кресло, ожидая рассвета. Ее бил озноб, зубы стучали, все тело болело. Вынув из чемодана бутылочку вишневого ликера, она осушила ее и уставилась в окно.

Горы выплывали из ночи, на их побелевшие вершины упал первый, зеленоватый свет зари. Затем на смену зеленому пришел розовый, он осветил склоны, снег заблестел под первыми лучами солнца.

Осторожно, стараясь не скрипеть половицами, она прошла через дом, в углах которого еще царила ночь, а в воздухе висели запахи вчерашнего празднества и, открыв дубовую дверь, вышла на улицу, вступила в еще сонный, белоснежный новый год.

Сначала она бесцельно бродила по пустым улицам, но после того как дверь одного из домов распахнулась и вышедшая женщина поздоровалась с ней, а затем испуганно отпрянула, Вера направилась к горам. Она шла ровным шагом, глядя себе под ноги, поднимаясь все выше и выше, пока тропинка не привела ее к скамейке, притулившейся возле лыжного домика. Вера буквально рухнула на нее. Оказалось, она не в силах сделать более ни шага. Ею овладело такое желание уснуть здесь и не проснуться, что она даже взмолилась, чтобы небеса приняли ее бедную душу. Сомкнув веки, прислонясь спиной к стене хижины, она сидела одна — среди безмолвной снежной тишины.

— Доброе утро, фрейлейн Вера! — раздался за ее спиной мужской голос.

Она резко обернулась. Сзади стоял лыжный инструктор, тот самый, что вчера вечером не спускал с нее глаз. Повинуясь безотчетному импульсу, она вскочила, намереваясь уйти.

Мужчина шагнул следом.

— Что-то случилось? — участливо спросил он.

— Нет-нет, — торопливо ответила она, отворачиваясь

— Вы уверены?

Он заглянул ей в лицо с таким участием и тревогой, что слезы сами брызнули из глаз.

— Сядьте, прошу вас, — он мягко усадил ее. — Я не представился. Меня зовут Курт Домбровски.

Курт достал из кармана лыжных брюк пачку сигарет и протянул девушке. Она вытянула дрожащими пальцами сигарету, он дал ей огня и сел рядом. Несколько мгновений они молча курили.

— Как здесь красиво! — сказала Вера, вытирая слезы, не в силах рассказать, что с ней случилось.

— Это враг, — пожал плечами Курт.

— Что? — не поняла девушка.

— Горы — враг. Мой враг. Моя тюрьма.

— Что вы такое говорите? — от неожиданности Вера поперхнулась дымом и закашлялась.

— Разве вы не понимаете, что здесь мужчине не место? — жарко воскликнул Курт. — Провести всю жизнь в этих горах — идиотизм, иначе не скажешь. Мир рушится, а я трачу время на то, чтобы толстые девочки не зарывались носом в снег.

— Ну. Тогда почему бы вам не помочь миру, который рушится? — саркастически заметила Вера.

— Я пытался. Полгода провел в Вене. Хотел найти нужную, полезную работу. И знаете, что я в конце концов нашел? Меня взяли в ресторан. Убирать грязную посуду за туристами. И я вернулся. Здесь, по крайней мере, мне платят приличные деньги. В этом вся Австрия. За ерунду тебе платят, а настоящего дела нет, — с горечью закончил он.

Вера молчала, не зная, чем его утешить. Подумав, что странным образом отвлеклась от собственной беды.

— Извините меня, — словно прочел ее мысли Курт.

— За что?

— За жалобы. Мне стыдно за себя, — смущенно проговорил он. — Не знаю, что на меня нашло. Обычно я не разговорчив. Но мы здесь одни, раннее утро, и горы и солнце. Почему-то мне показалось, что вы можете меня понять. А местные. Волы. Есть, спать, зарабатывать деньги. Вчера вечером я хотел поговорить с вами. Мне показалось, я вас чем-то обидел…

Он наклонил голову, вычерчивая прутиком на снегу какие-то замысловатые фигуры.

«Какой он трогательный и милый», — подумала вдруг Вера.

— Жаль, что не поговорили, — вырвалось у нее.

Все могло сложиться иначе. Не было бы Генриха и этой ужасной ночи.

И он, словно вновь прочитав ее мысли, проговорил:

— Генрих был у вас этой ночью.

— Откуда вы знаете? — глаза ее наполнились слезами.

— А вы ничего не помните? Ну да, вы были без чувств.

— Так это вы.

— Да, моя комната расположена по соседству с вашей. Я услышал шум, ваши крики, вошел и вышвырнул мерзавца. Вы не первая девушка, которая попадает здесь в подобную ситуацию.

Она молчала, глаза ее наполнились слезами. Он осторожно погладил ее руку.

— Ну-ну, будет! Он не успел причинить вам вреда. Кроме психологического, разумеется. Но ведь это забудется! Вы так молоды! Сколько вам лет?

— Восемнадцать, — едва вымолвила Вера.

— Восемнадцать! — задумчиво повторил он, словно эта цифра имела какое-то значение.

— И вы русская?

— Я не знаю Россию. Родители эмигрировали во время революции. Мама была беременна мною. Я родилась во Франции, — она как будто оправдывалась, хотя, разумеется, знала много из рассказов родителей и их друзей, которыми всегда был полон их дом.

— А что сейчас с вашими родителями. Почему вы здесь одна?

— Они умерли в прошлом году от какой-то инфекции. Диагноз так и не поставили. Оставили мне небольшое наследство. Вот я его и проживаю. Не самым удачным образом, — горько добавила она. Его расспросы помогали ей успокоиться. Она достала из кармана платок.

— Позвольте мне.

Он бережно промокнул ее глаза, тихонько дотронулся до щеки.

— У вас синяк на скуле. Ничего, это быстро пройдет. Давайте-ка я сделаю вам холодный компресс.

Соорудив из плотного снега лепешку, он протянул ее Вере.

— Нужно подержать минут пятнадцать. Отек спадет. Вера послушно приложила снег к щеке.

— А что вы делаете в Австрии?

— Учусь. Я училась музыке. Хотела стать пианисткой. Мне посоветовали Вену.

— И как? Вам нравится?

— Все школы одинаковы. Того, что нужно, никогда не найдешь.

Он улыбнулся.

— Вы умница. Жаль, что впечатление от Австрии так испорчено.

— Да. Еще вчера, когда они пели эту песню.

— Хорста Весселя?

— Ну да. Я никак не ожидала, что в этой глуши есть нацисты.

— Разумеется, есть. Они есть везде, — удовлетворенно проговорил Курт.

Вера вскинула на него испуганные глаза.

— Что вы так смотрите?

— Вы как будто рады этому. Вы сочувствуете нацистам, которые поют гимны штурмовиков, врываются ночью к женщинам, насилуют их, поднимают на них руку?.